— Ты мой ангел-хранитель, — Джим, смеясь, заявил ему это однажды после очередного отходняка. — Ну, если бы я во что-то верил.

— Отличный у тебя ангел-хранитель — любитель выпить, покурить и красивых баб, — хохотнул Себ, затягиваясь очередной сигаретой. — Поешь кашу, желудок успокоится.

— Заботливая мамочка-наседка из тебя получится, Моран!

— Ой, Джим, иди нахуй.

— Если только на твой, — парировал Мориарти, все же придвигая к себе тарелку с очередной кашей.

— Я подумаю над этим, — ответил Моран, в очередной раз затягиваясь.

Легкий, ни к чему не обязывающий флирт присутствовал в их взаимосвязи, названия которой Мориарти не давал, ибо не было смысла, однако что-то между ними действительно проскальзывало.

Внимательный, весёлый балагур, играющий на гитаре и поющий свои низким томным голосом, пользовался успехом у девушек. К тому же Моран был очень хорош собой: рослый, плечистый и мускулистый парень завлекал, а узкие современные джинсы сексуально обтягивали и накачанную задницу, и зону паха, и Джим даже в алкогольном угаре мог углядеть и понять, что достоинством Себастьян явно не обделен. Девушки тоже это замечали и постоянно крутились возле Морана даже после того, как он с ними развлекался, и желали продолжения. Мориарти всё больше заглядывался на него, закусывая губу и нередко бессмысленно и слишком подолгу пялясь. Спустя полгода он начал осознавать, что это зависимость и привязанность, которой не должно быть, если он собрался действительно стать королем мира и управлять людьми. Особенно ясно это стало, когда Моран стал объектом его фантазии при мастурбации. Оргазм, полученный при представлении трахающего его Морана, стал одним из самых сильных за все время. И он же заставил Мориарти понять, что все, откровенно говоря, хреново.

Он был зависим, блять.

От человека.

От мужчины.

Для самого Джима его ориентация давно не была проблемой. Какая разница, с кем получать удовлетворение своих биологических потребностей? Однако так не считала его так называемая семья. Мориарти давно присутствовал в их жизни только как объект, иногда приходящий спать, однако это не мешало матери продолжать орать на него, отчиму — повторять за ней (устраивать баталии с ремнем он больше не решался), а сестрам — ненавидеть его, впрочем, все эти чувства были взаимны. Свою комнату Джим считал неприкасаемым местом и запрещал в нее заходить кому-либо в ее отсутствие, но даже несколько замков не стали преградой для пьяного отчима, который в очередной отходняк Мориарти взломал дверь. Увидев среди его вещей журнал с голыми фотографиями не только женщин, но и мужчин, он взревел. Мигом примчавшаяся мать устроила ему разнос.

— Мало того, что никчемный, как и твой папаша, так еще и пидор!

— Пидор — это ты, а я — бисексуал, — пробормотал Джим, морщась от головной боли и пытаясь снова заснуть.

— А ну встань, когда с тобой говорят, ты, ублюдок! — в Мориарти полетела ваза, и лишь врожденная ловкость позволила ему вовремя уйти от удара. Ваза попала в стену и разлетелась на куски.

Как и желание Мориарти хоть еще сколько находиться в этом доме.

— Я — не ублюдок, я родился в законном браке, а вот ты — приживала. И ходи теперь осторожнее, а то вдруг ненароком в тебя что-то полетит.

То ли пугающий взгляд черных гипнотических глаз, то ли злость, чуть ли не выливающаяся из него, напрягли отчима, но тот отступил, и Мориарти ушел, даже не став ничего забирать — все основные вещи давно уже находились в его тайном убежище. Спустя пару месяцев его машина неожиданно взорвалась («проводка старая, что вы хотели»), еще через пару — попал в больницу с отравлением. Мориарти решил оставить его в живых в назидание наконец притихшим со своими визгами сестрицам. Джим после кинутой в него вазы обозлился еще сильнее, и даже на тусовках порой выглядел настолько разъяренным и так дико на всех озирался, что его начали шугаться. Однако Моран и тут оказался рядом.

— Джим, что-то с тобой явно случилось. Ты в порядке? — обеспокоенно спросил он, затягиваясь очередным косяком.

— Отъебись! — Мориарти сцепил зубы и отодвинулся от парня, однако тот подошел еще ближе, словно бы не его сейчас послали.

— Тю, злюка, — усмехнулся он, придвигая к губам Джима косяк. — Держи, вдохни немного, успокоит.

Мориарти с изумлением посмотрел на него и перевел взгляд на сигарету. Моран предлагал ему косяк. Там, где зону фильтра (которого не было) касались его губы.

Моран предлагал ему непрямой поцелуй.

Сердце Джима отчего-то сделало кульбит, но он постарался снова сцепить зубы, чтобы не выдать своей реакции. Он чувствовал, как щеки обдало жаром, но оценил, что в сумраке комнаты Себ вряд ли это заметил, и немного успокоился. Хмыкнув, он забрал косяк, легонько коснувшись теплых пальцев Морана и затянулся.

— Неплохо… а в личное не лезь. Серьезно, иди нахуй, — снова сказал он.

— Я подумаю, — засмеялся Моран, наливая им обоим коньяк.

— Сомневаюсь, что будешь думать. Во-первых, тебе это несвойственно…

— …заткнись.

— …во-вторых, ты гетеросексуал.

На этих словах Себастьян дернул бровями и, тяжело вздохнув, спокойно ответил:

— Если честно, я в этом уже сомневаюсь.

Джим чуть было не подавился втянутым дымом. Откашлявшись, он покрасневшими от дыма глазами посмотрел на задумчивого, но при этом нарочито спокойного Морана. А Мориарти пытался прийти в себя после его слов.

Что, блять?!

Моран — гроза всех дам сомневается в своей гетеросексуальности?

Кажется, его взгляд сказал все за него, и Моран, бросив в его сторону нечитаемый взгляд, вмиг подскочил и, схватив Мориарти за шкирку, резко прижал к стене. Косяк выпал из руки Джима на пол. Себ, как ни в чем не бывало, потушил его ботинком и впихнул одну ногу между бедер Джима.

— Что, не ожидал? — Хмыкнул он, придвинувшись вплотную к парню, так, что Джим чувствовал, как движется его грудная клетка от тяжелого возбужденного дыхания.

Опешивший Мориарти не успел собраться с мыслями, как Моран, придвинувшись к нему совсем близко, прошептал ему на ухо:

— Тебе, сука, каких-то гребаных четырнадцать, почти пятнадцать… как, сука, можно быть таким охуенным?! — И с этими словами парень впился ему в губы с требовательным поцелуем. Мягкие теплые губы Джима встретились с горячими, обкусанными, но такими желанными и умелыми Морана. Недолго думая, Себ протиснул юркий язык, и Джиму хватило всего пары секунд, чтобы оставить сопротивление и отдаться на волю случая.

Моран действительно отлично целовался, и Мориарти с трудом подавил стон, когда требовательный язык столкнулся с его, а крепкая рука Себа обхватила его ягодицу. В мыслях промелькнуло осознание: вот он, наконец, дорвался до того, кого ему так хотелось! Однако довольно быстро сознание отключилось, отдавая Мориарти на расправу желанному телу. Моран явно хорошо знал, как быстро возбудить даже мужчину, и вскоре от его поглаживаний чувствительных зон на спине и ягодицах, от ласковых поцелуев в шею и ключицы, от покусываний и облизываний сосков (когда только с Джима стащили рубашку?) член Мориарти быстро встал и теперь требовательно ныл, упираясь в шов на узких брюках. В какой-то момент Джим уловил себя на том, что он внаглую терся о бедро Морана. Впрочем, и сам Себ явно был возбужден не меньше: в живот Мориарти прямо-таки впивалась твердая и нехилая по размерам плоть. Джим, недолго думая, погладил его, с наслаждением чувствуя, как орган Морана дернулся под джинсовой тканью от его руки.

— Подожди, Джим…

— Не собираюсь, — хныкнул Мориарти, резко сжимая его член и снова потираясь об его ногу, словно собака в период гона.

Моран рыкнул, толкнувшись в его руку и, с шумом выдохнув от сильной стимулирующей ласки, мигом уволок его в какую-то комнату, успев ее в какой-то момент освободить от какой-то парочки. Снова прижав Джима к стене, Себ резко начал расстегивать его ремень, и от быстрых прикосновений пальцев к зоне его паха Мориарти довольно заурчал.