– Ничего, – тихонько засмеялась девушка, – думаю, рубашка лана Карима мне вообще будет ниже колен.
– Болван, – беззвучно прошептал эдранилец, – мог бы и сам догадаться, что девушке нечего надеть, – он толкнул дверь, проходя внутрь.
Охнула, спрятавшись за рубахой Рофа, которую он придерживал так, чтобы я могла в неё влезть, не испачкав кремом, когда дверь распахнулась и на пороге появилась массивная фигура Карима, закрывая дверной проём. Щёки уже почти привычно зарделись, глаза невольно зажмурились. Роф быстро натянул на меня одежду и, обернувшись, поклонился хозяину. Это я не могла видеть, но явственно представляла. Почувствовала, как щеки коснулась шершавая ладонь и подняла веки. Он стоял, чуть склонившись надо мной, а тёмный янтарь радужки рассекал чуть увеличенный зрачок. Его ладонь застыла на щеке, и мне показалось, он не дышал, всматриваясь в моё лицо. Неосознанно я подняла руку, желая коснуться его, и тут же запястье мягко обхватили. Взгляд мужчины переместился на мою ладонь, другая рука тоже оказалась в плену.
– Аккуратно, маленькая лания, потерпи хотя бы ещё один день, – тихо произнёс он чуть хрипловатым голосом.
А я всё не могу оторвать взгляд от его лица, замечая жёсткую складку на лбу, плотно сомкнутые губы, острые скулы на загорелом лице. Виски, лишённые волос, и свисающую с плеча косу длиной ниже лопаток. Он вновь поднимает глаза и, не отпуская моих запястий, верхними конечностями обхватывает моё лицо. Приближается ещё ближе, я уже чувствую его дыхание. Быстро облизываю внезапно пересохшие губы и наблюдаю, как зрачок мужчины стремительно заполняет всю радужку. Лёгкое касание его губ вызывает покалывание в месте прикосновения и рваный вдох. Отпускает. Сердце колотится, дышать тяжело, губы снова пересохли. Что со мной?
– Больше не боишься? – Шёпот прямо в губы.
– Нет, – шепчу как во сне.
Улыбается. Как интересно, на таком суровом лице, н6а щеках, появились ямочки. Улыбаюсь в ответ. Он выпрямляется и идёт к креслу, стоявшему возле окна. А я всё ещё не отрываю от него взгляда. Дверь в каюту открывается. Ещё находясь в подобии транса, поворачиваю голову. Странно, когда Роф успел уйти за завтраком? Нагруженный подносом с горой тарелок, парень улыбкой встречает мой удивлённый и растерянный взгляд.
Рабочий стол быстро сервируется, чашки заполняются ароматным отваром, на тарелки выкладывается что-то печёное, рядом оказываются пиалы со всевозможными джемами. Повинуясь жесту господина, Роф с поклоном покидает каюту. Я, подхваченная сильными руками, оказываюсь в удобном кресле. Смотрю на мужчину, что садится напротив.
– Позволь мне тоже поухаживать за тобой. – Почему-то голос снова с хрипотцой, а зрачок чуть расширен.
Отламывает пальцами кусочек нежнейшей лепёшки, макает её в одну из пиал и протягивает к моим губам. Слышу, как он задерживает дыхание, а когда я губами невольно касаюсь его пальцев, зрачок вновь заполняет всю радужку. Я так и не смогла проглотить этот кусочек. Не знаю, что увидел эдранилец в моих глазах, но он вдруг резко встал, шумно выдохнул и бросив тихое:
– Пожалуй, и правда лучше будет, если тебя покормит Роф. – На мгновение прикрывает глаза, потом резко поднимается и уходит.
Я по-прежнему сижу, не шевелясь, ничего не видя. Что происходит со мной? Сквозь гулкие удары собственного сердца улавливаю звук открывающейся двери. Моего плеча осторожно касаются – вздрагиваю и наконец фокусирую взгляд на встревоженном лице Рофа. Всё вокруг оживает, я понимаю, что сижу в кресле у накрытого стола, а во рту что-то очень вкусное, пережёвываю и глотаю, чтобы задать единственный вопрос, застрявший в голове.
– Роф, что происходит?
Парень хмурится, продолжая вглядываться моё лицо. До меня доходит, что вопрос не понят.
– Я странно себя чувствую, и лан Карим, он… ушёл. – От осознания последнего почему-то горло сжимается.
– Лания Талиша, вы очень бледны. Давайте я покормлю вас и позову лана Караха.
При слове «покормлю» глаза опускаются на лепёшку, а перед внутренним взором длинные пальцы, отламывающие кусочек от неё, слишком маленький, чтобы я избежала касания этих самых пальцев губами. Но Роф взял вилку и ею отломил следующий кусочек, макнул его в очередную пиалу и предложил мне. Я с трудом выдохнула, унимая сердцебиение, и принялась за завтрак, отгоняя ненужные сейчас мысли.
Пришедший Карах осматривает меня, прощупывает пульс, кивает своим мыслям. Что-то объясняет, кажется, я киваю, отвечаю невпопад. В мыслях вновь всплывают янтарные глаза со стремительно расширяющимся зрачком. Он хмурится, поворачивается к Рофу, даёт ему какие-то инструкции и склянку с зелёной жидкостью. Моих губ касается кружка, пахнущая зельем, я послушно делаю несколько глотков. Роф что-то говорит, а я по-прежнему не могу избавиться от вспышками возникающих в мозгу картинок: вот он смотрит на меня здоровенный, страшный, и глаза его горят янтарём, как будто перечёркнутым посередине совсем узким зрачком, там, на палубе, а я не в состоянии пошевелиться от ужаса. Вот эти же глаза смотрят на меня, но зрачок уже чуть расширен, и я по-прежнему боюсь, но уже чувствую его беспокойство за меня. Его широкая спина с распахнутыми крыльями… Наверное, в этот момент страх к мужчине окончательно уступил место интересу. А сегодня…
В растерянности опустила глаза на ладони, которыми занимался Роф, пока я находилась в лабиринте своих мыслей. Он уже снял слой мази вместе с коркой, под которой нарастала тонкая розовая кожица, чем-то промыл и вновь принялся мазать ладони.
– Как быстро они зажили! Может, уже не стоит мазать? – улыбнулась я парню.
– Лан Карах говорил, что надо потерпеть до завтра. Но вы не услышали, потому что витали где-то далеко отсюда. – Парень вернул мне улыбку, и плечи его расслабленно опустились. – Лания Талиша, не пугайте нас больше так… Лан Карим сделал что-то, что вас насторожило? – спросил спустя пару секунд.
– Скорее, меня напугала моя реакция на него, – задумчиво ответила я и вдруг зевнула.
– Вы выпили успокаивающего зелья. Поспите, лания. – Мне помогли лечь, и мои глаза послушно закрылись.
– Роф, Карим совсем не поел, – проговорила я, проваливаясь в объятья Морфея.
Роф улыбнулся. Он был прав, светлоокая Марания не оставляет свою подопечную. Вот и сердце его хозяина растаяло, утонув в серо-голубых глазах этой девушки. И его друг лан Карах почти успокоился, глядя на то, как жёсткий, неприступный глава ветви теряется в присутствии маленькой человеческой женщины. Как в его глазах загорается не привычное уже вожделение, а нечто большее, тёплое и чистое. Роф и сам видел это, когда столкнулся с хозяином в коридоре. Девушка не знает, что происходит с ней, а отважный сильный воин не знает, что происходит с ним. Губы парня снова растянулись в улыбке, вот так рождается любовь. Он вытащил из маленького сундучка, предназначенного для личных вещей раба, тетрадку, уже наполовину исписанную. Его дневник, он завёл его, когда впервые столкнулся с подлостью. Тогда ему некому было излить душу, поделиться горечью и обидой на весь мир, все относились к нему как к недочеловеку. Но разве его вина, что он появился на свет вот такой, с довольно красивым лицом и деформированными половыми органами. Парень потёр грудь, иногда он чувствовал, как что-то давит изнутри, особенно при подобных воспоминаниях. Когда Роф попал в родовой замок Карима, женщины, буквально все подряд, строили ему глазки и обижались, не встретив ответной реакции. А потом первой же ночью любимая рабыня господина – Шуарин – пришла в его комнату, она танцевала для него, а парень лишь безразлично смотрел и ждал, когда женщина наконец удалится. Она ушла оскорблённая до глубины души, а едва рассвело, двое стражников вытащили его прямо из постели и, избивая по дороге, поволокли в подвал, где уже ждал господин. Тот сделал знак стражникам, руки и ноги парня привязали к вбитым в стену кольцам. Никто не сказал ни слова, у него ничего не спрашивали, только его новый хозяин яростно сверкал глазами. Роф тоже молчал, в родном койе его учили, что господин сам должен начать разговор. Старый наставник, тот, который учил детей грамоте, не уставал повторять наставления о верности и преданности к тому, чьё клеймо украшает плечо раба. И Роф ждал, когда ему зададут хотя бы один вопрос. Он вскинул удивлённый взгляд на лана Карима, когда с него принялись срывать одежду. А едва он остался обнажённым, лан Карим приблизился, изучая то место, где должно быть достоинство любого мужчины, и нахмурился.
