Ну, никому, надеюсь, об этом не расскажу… да не, не расскажу. Когда надо молчать, я могу.
Счастливый, как придурок, рванул до Кириона. Бежав без остановок, задевал всех прохожих, что крепко обзывали на месте, а я слышал далёкие крики, которые почти не достигали замёрзших ушей, запинался о затвердевший местами снег там, где его не убрали, искал короткий путь и находил его в белоснежных долинах, где ни один человек до меня не прошёл. А вела одна мысль – дом. Не мой. Но там есть Левин, Тоха, да и Давид. Дом, что не принадлежит мне, но принимает меня как родного со всеми грехами, с которыми я прибегу на исповедь сегодня.
Сегодня я стану другим, новым. Найду себе новую веру, с которой откину все кусочки старой жизни, заглажу окончательно вину перед Левиным, буду помогать Тохе, постараюсь больше не называть старухой просто так (например, только тогда, когда она наговорит премудростей, которых я не пойму), и Давиду дам пару толковых советов о том, каким быть всё же не стоит. Найду себе новый путь, от которого не будет воротить, в котором я не буду заглатывать горе алкоголем, что не станет мне должным другом, в котором прекращу вечное провоцирование посторонних, избавлюсь от того, что принесёт мне проблемы в будущем. И не только мне… потому что теперь я не один.
Пробежав огромную дистанцию (больница далековато расположена от Кириона), еле прополз восходящие ступеньки, добрался до двери и прежде, чем постучать, отряхнул снег с ног. Я в предвкушении. Голова гудит, а в груди сердечный агрегат непрерывно перекачивает кровь, не делая передыха. Совсем немного…
Рука потянулась к звонку. Начнётся новая, нормальная жизнь. Палец вдавил кнопочку. С такой вот собранной семьёй. Шаги за дверью. Конечно, вечно заседать у Тохи и Давида мы не будем, но хоть на время…
— Щас! — звонкий Тохин голос и щелчок замка.
…я смогу побыть обычным человеком, у которого будет всё, что необходимо. Ради этого стоит переписать прошлое.
— О, Тимка, — большие карие глаза улыбались.
— Ага. Левин уже пришёл?
— Вано? — она удивилась, оставив рот приоткрытым. — Нет…
Почему?.. Почему он ещё не пришёл? Времени прошло так много… даже свечерело, а его нет. Из каждого сосуда в мозгу выросла толстая игла – а если он не успел уйти? Вдруг ему стало хуже, и он не смог подняться с постели? А если такое случилось, то Рома… Рома получил его. Я вспомнил, как позавчера Левин сидел, прижавшись к стене и склонившись над рукой, прижатый страхом, а Рома стоял над нам, готовый сделать что-то более ужасное. НЕТ. Этого не может быть! Он не мог остаться там! Я не мог привести Рому… к нему. Это был обман, он не должен был становиться реальностью, игра игрой, а ложь ложью, и Левин не в его руках… нет…
— Тимур? — заволновалась Тоха, когда я сделал пару ватных шагов, чуть ли не падая назад.
Но он уже должен был быть здесь. Раньше меня. А если он попал в какую-то передрягу? Что, если так!? Нет, нет, нет. Только это я и повторял про себя, не зная, что выдавить губами.
— Не знаю… — глухо раздалось на лестничной площадке.
— Тимур, — я никогда не понимал, как женщине с детским характером удаётся быть такой серьёзной. Как настоящей взрослой, которая знает, что делать. — Что случилось?
— Я… не знаю, где Левин…
— А должен был прийти к нам? — как кукла, покачал головой. — А теперь давай, включай мозги! — скомандовала она, делая шаг ко мне.
— Что?.. — сипло выпало изо рта.
— Тимур. Ты не тупой, — она схватила за щёки мягкими и маленькими ладошками, вместо того, чтобы привести меня в чувство оплеухой, заставляя смотреть в её строгие глаза сверху вниз. — Подумай, куда он мог пойти.
— Но откуда мне знать? Я… я так ничего и не узнал о нём, — не отводя лицо, я отвёл глаза. Тоха встряхнула.
— Нет. Ты ведь не сидел без дела: столько времени с ним провёл, общался, что-то да узнал! Просто вспомни, и это поможет тебе, — она говорила так, будто сама знала ответ, лишь хочет, чтобы и я подвигал извилинами.
Хотел высказать очередное «нет», но раньше принялся анализировать сказанное. Сначала Тохой, потом Левиным. Что для него важно? Вроде как, Якушев. Был. Он хотел встретиться с ним, сам говорил. Но… пойдёт ли он в таком состоянии к нему? Я помню. Помню, Левин всегда хотел, чтобы Якушев за него сильно не переживал, но после произошедшего между ними… ещё и рука. Он не сунется к нему. К себе домой? Тоже нет. А если всё-таки напросто остался в больнице?.. Нет, я не должен так думать. С утра он чувствовал себя неплохо. По крайней мере, без жара. Куда тогда? Я больше не знаю… о чём мы говорили находясь вместе? О музыке, о еде, о шоколаде, о тех старухах, что вечно привязывались к нему, о том, кем нам хотелось бы быть… А до этого? Намного дальше? Так… о том, что идти нам некуда и при себе ничего не имеем. Случайно вспомнил, как он попросил его поцеловать… Не то! Он не любит пиво, выкинул банку тогда. Ещё о нелюбимых предках говорили, даже о Макаре. О том, как можно заработать, и сыграли один раз. Нет… ничего не подходит. Абсолютно. Я всё так же ни черта не знаю о нём! Только и думаю про себя, как он ещё держится на ногах, не прибив себя.
«Что ты думаешь о суицидниках?»
Неожиданно всплывший вопрос в памяти, заставил вобрать воздуха.
— Понял? — быстро поймав мою мысль, Тоха блеснула глазами.
— Нет… — выдыхал я. — Это не имеет отношения… никакого…
— Скажи мне.
— Нет… это… как-то он спросил, что я думаю о суицидниках. Но он не смог бы пойти на это…
— Уверен, да? — улыбнулась Тоха. — Уверен так, потому что знаешь.
— Ну и что, что знаю? Как мне это поможет!?
— Цыц, — она сжала щёки. — Все мы слышали о суицидниках и их приключениях. Но ты знаешь, что Вано не такой. Так почему в твоей голове возникла такая мысль?
— Он сам говорил, что много думал об этом… да и я не меньше, а его жизнь… она. Мне кажется, он мог бы попытаться.
— Уйти одному. Уйти ото всех. Спрятаться и скрыться, — её слова звучали безжалостно и хладнокровно. — Если бы он хотел так поступить, то куда бы пошёл?
Левин не убьёт себя. Он не такой… Нет! Но если подумать, то… Не сделает. Нет. Я не позволю этим представлениям затянуть меня на дно.
— Туда, где мало людей. Очень мало, — у него ничего нет – получить какую-либо вещь затруднительно. Воровать? Глупо. Не в его стиле. Бегство – больше подходит. — Там, где и не найдут…
— Например, мост суицидников, — к нам подошёл Давид, сложив руки на груди. Он не сразу поднял глаза на меня.
— Что за мост такой? — настолько говорящее название… не для Левина.
— Почти за городом, — ответила Тоха, отпуская и отступая. — С него многие прыгали. Дело даже было, что его разобрать хотели – толка немного, а люди прыгают.
И я понял, о каком строении идёт речь. Но если его там не будет? Я потеряю время, и с ним может произойти в другом конце города невесть что. Но самоубийство даже мне кажется возможным. Уже кажется.
— Я пойду туда, — утвердил для себя вслух. И одумался, подчёркивая прошлые тупые мысли. — Ты был на этом мосту? — с какими намерениями и целями Давид понял. — Ответь честно, не как тогда.
Тоха напряглась, а Давид стоял, не проронив ни слова, но облизнув губы, дал однозначный ответ:
— Был.
Никакие «ясно» и «понятно» не выразят моего разочарования и неуместного гнева. Зачем-то кивнув, побежал по ступенькам.
И опять бежал, но за другим. За иллюзией и вымыслом. Лучше бы он оставался вымыслом, но если будет так то, где искать Левина я уже не знаю, а если будет там… то, что? Буду надеяться, что он не спрыгнет. Вот! Пусть стоит на деревянных брусках и никуда не уходит, ни единого движения не делает, просто стоит и дожидается меня! Ноги заплетались в снегу. Сил не оставалось, но приходящий время от времени адреналин давал новый рывок с волнами мурашек. Будь там! И стой на месте, чёрт тебя дери! Я изматывал себя и шёл на риск, не давая отдыха организму, но не останавливался. Я не могу сейчас остановиться! Ради него… ради Левина, ради себя, ради новой жизни. Чтоб всё это! Но в этом и прелесть – разве нет? Прикладывать усилия для того, чтобы получить лучшее будущее? Наше будущее.
