Когда увидел мост, вспомнил, что будучи мелким с компанией тогдашних друзей прогуливался по нему, плевал в воду и не подозревал о том, что в бешеном течении можно потерять жизнь, не понимал, значения венков, ничего не знал… Подумав, что цель почти достигнута, я сбавил темп. Блять, это было зря. Организм принял это за перекур, и я потерял чувство равновесия, падая в снег. Самое время! Поднятие далось с трудом, и на мосту я заметил тёмный силуэт. Это не галлики? Там действительно стоит человек! Блять, человек, стой и дальше. Утерев лицо снегом, я в последний раз принял вызов расстояния. Сраная ещё одна лестница! Десять ступенек. Двадцать. Слишком много. Тридцать…

В угрюмом свете ночи я различил фигуру, но быстрее всё же выорал:

— Левин! Не смей прыгать!

И своё взяли мучительная одышка и жажда. Я поглощал ледяной речной воздух ртом, сгущая жидкость, оставшуюся внутри организма. Грудная клетка болезненно сдавилась, сжалась с двух сторон, получая непрогретый воздух, а мои ноги хотели сломаться, но я не давал, медленно подходя к Левину. Ко всей красоте добавилось головокружение, из-за которого его фигура скрутилась. Ща вырвет…

— Ты о чём? — спокойно спросил он. — Я не собирался.

Снова рассмотрев его, я увидел, что он стоит поодаль от ржавых поручней. Даже не за ними… ну и слава богу. Блять, я так инвалидом стану.

— Дай отдышаться… — поднял одну руку, показывая стоп сигнал и стоя, сложился пополам, упираясь на колени. Сука… бег зимой – не моё призвание.

Не восстановившись до конца, я выпрямился и посмотрел на него. Заставил поволноваться… это он умеет. Первоклассно. Его лицо всё красное от холода, но при этом такое угнетённое и подавленное.

— Почему ты не пошёл к Тохе, как я сказал?

Он не смотрел на меня, куда-то ниже, пропуская вопрос. Ему плохо?

— Левин? — с надеждой я улыбнулся и сделал шаг к нему, а он от меня.

— Я не вернусь.

— А? — как же семья? Жизнь?

— Ты слышал, — и когда он посмотрел на меня, я увидел незнакомое лицо. С болью. С настоящей болью, которую он никогда не показывал.

— Почему? — не понимаю. Что не так? Мы можем начать жить нормально! Но он… что он несёт?

— Ну а зачем? Я… я не хочу портить жизнь ни Тохе, ни Виду… да и тебе тоже не хочу.

— Блять, Левин! Никому ты ничего не портишь! — придурок… это же тебя все портят.

— Заткнись! — его голос похрипывал. — Ты не понимаешь…

— Да! Так и есть, — от радости говорил я.

Я ни черта не понимаю и хочу жить счастливо.

— И меня это бесит! — его это… бесит? — Я… — лёгкий голос сорвался. — Я больше не могу, — он потянулся по старой привычке правой рукой, но левая её опередила, вцепившись в куртку в районе сердца. — Никак, — он такой беспомощный, что хочется плакать.

Костяшки не белели, хотя он сжимал со всей силы.

— Держать в себе? — Левин боязливо кивнул и сделал ещё один шаг. — Так расскажи… выплесни то, что скопилось за эти года.

— И зачем тебе это выслушивать?

— Потому что мне это нужно.

— Зачем?..

— Иначе я никогда не смогу приблизиться к тебе.

— Мне это не нужно…

— Я знаю.

— Я хочу…

— …быть со своим другом?

— …нормальной жизни. Хочу быть нормальным. Обычным. Так же, как и раньше, отсиживаясь в тёмном углу и прячась от каждого.

— И это всё?

— Нет… конечно, нет, — голос словно проглотили. — Я просто хочу… хочу, — не бойся и скажи. Ты мне уже открылся. — Хочу, чтобы у меня была хорошая и любящая семья, в которой интересно моё мнение, мои дела, моё отношение, я… где мы бы проводили дни вместе радуясь и смеясь, никогда не забывая друг о друге, не игнорируя, не проходя мимо, может, иногда ссорились из-за мелочи, а потом смеялись из-за неё, чтобы мы были семьёй, а не чужими людьми, проживающими в одной квартире и говорящими на разных языках, что никогда не прислушивались друг к другу, не верили, оскорбляли взглядами и проклинали про себя… чтобы всё у нас было нормально. Как у людей, а не каких-то… далёких друг от друг одиночек. А ещё, — Левин вобрал воздух и замер, глядя на меня. И сейчас он думает, что мне не нужны его слова. Но это не так. Я всё смотрю на него с улыбкой. Он всхлипывает носом. — А ещё я бы хотел, чтобы мой любимый и старший брат оставался любимым и самым дорогим человеком. Чтобы он был тем самым примером для подражания, на которого хочешь равняться и вместе с тем иметь слащавую мечту хоть как-то приблизиться к нему, чтобы он продолжал быть хорошим человеком, которого не интересуют… мучения младшего. Чтобы он не был тем примером, которого нужно остерегаться. Чтобы был частью той нормальной семьи, где все были бы счастливы и любили друг друга просто за существование, а не за превосходство, что приносит только один сын… чтобы мы просто гуляли вместе, делали то, что делают в фильмах: мама бы всегда будила по утрам, потом мы все вместе завтракали, уходили кто куда и возвращались в одно место, приветствуя друг друга и спрашивая, как прошёл день. Не для галочки, а потому что без этого никак… А потом все бы сели за стол и поужинали. Вот так вот просто. Без премудростей. А под конец дня мама бы ругала нас за то, что уже так поздно, а мы всё ещё не спим. Для меня всё это кажется таким нереальным и невозможным, потому что… я видел это только на экране. Но больше… больше этого я бы хотел… чтобы и у Кита всё было хорошо. Чтобы он не потерял дорогого друга, не потерял мать, целую семью, которая с таким трудом держалась… чтобы он не знал таких мучений, которых знал я… Чтобы… мы просто жили, как люди, а не ничтожества. И хочу… хотел, чтобы у меня тогда хватило сил сопротивляться, я сказал нет и не заставлял страдать его. И себя. Чтобы всё просто было по нормальному. С хэппи эндом. Для каждого. Я ненавижу этот мир. Ненавижу за то, что произошло. Я ненавижу брата, своих родителей, что до конца не поверили мне, даже тебя, что так много сейчас сделал для меня, я ненавижу, за то прошлое. Потому что из-за тебя страдал Кит, правда, это было почти ничем, но… ты мог бы этого и не делать, — извини, — ненавижу Жданова за то же, что и брата – они делают, но не получают в отместку и живут себе спокойно… себя не понимая, — прошептал он. — Да и себя я ненавижу, потому что я… слабый. Слабый и немощный. И… — он потерялся в словах.

— И своего друга ты тоже ненавидишь, — закончил я. Левин немо покачал головой, отрицая мои слова, но усилившиеся слёзы подсказывали обратное. — Не отрицай! Ты ненавидишь его за то, что он принудил тебя, воспользовался твоими дружескими чувствами, потому что знал, что ты уступишь ему, — я знал, какие болезненные для него эти слова, но они необходимы. Именно сейчас, эта жестокость необходима. — И ненавидишь его за то, что не можешь признать свою ненависть, потому что… всё ещё цепляешься за свои чувства. Но знаешь! Ты можешь позволить себе переложить вину и на него, потому что… и он виноват. Ну же, Левин! Скажи это! — если ты не скажешь, если я не услышу, то всё пропадёт даром.

— …ненавижу Кита… — выпустил слова он и улыбнулся. — Но знаешь, как бы я всех ненавидел, себя ненавижу больше… — тупой вопрос «за что же?» еле держался за зубами. — Я думал, что если буду делать вид, если буду чувствовать, что мне всё равно на… на всех и каждого, то смогу спастись. Выбраться из ада. Из мучений и получить долгожданный приз свободы. Думал, что это делает меня сильным, стойким. Но я обманывался. Я только делал вид, а внутри ничего не изменялось. Может, это и прокатило с родителями, да не с первого раза, с одноклассниками, но не с Китом… я же впустил его в свою жизнь. А с братом я так и не изменился… Но на самом-то деле, я никогда не менялся!.. Мне никогда не было всё равно… и сейчас, мне не всё равно. Не всё равно, что происходит вокруг меня, не всё равно на тебя, не всё равно на Тоху или Вида, именно поэтому и не хочу возвращаться. Потому что я сломался… окончательно. Я чувствую это, как будь я той же тарелкой, что когда-то треснула. Вроде в порядке, да трещина есть. И я жил с трещиной, что увеличивалась, пока весь я не треснул, но каким-то образом держал форму… но не сейчас. Я уже рассыпаюсь. Это так больно, — он обнял себя одной рукой, второй просто поддерживал, ибо нечем было ухватиться, — больно умирать так вот, ненавидя и проклиная собственное существование, себя и каждого… а ещё больнее понимать, что и жить не ради чего. Уже. А умирать по-настоящему не хочу… почему – не знаю. Просто не хочу. Но и не хочу жить с такой жизнью. По твоему, я уже лечу с обрыва? — улыбка и слёзы смешались, но только горько били в сердце.