— Ты отпустил, — не мог не пожаловаться я, опуская руки в разные стороны.

— Отпустил, — порадовался он и упал на спину.

На этом можно закончить. Умереть в снегу. Заснуть. Так просто и удобно, ты даже против не будешь. Место тихое, как собственная комната, мягкое, как любимая кровать, а одноцветный фон неба естественней любого светло-серого цвета, что изображают художники на полотнах. Серый… чёрный ураган… как же сильно я любил проводить время с Китом. Отдавал всего себя прогулкам, на которые соглашался нехотя, говорил то, что думал, а если не говорил, то Кит говорил это за меня. Он знал меня лучше других, даже не зная всего. Принимал такого, стоящего в стороне со своим нейтральным взглядом. Как же он мне дорог… но то, что он сделал… то, что случилось, вырезало всё. Да как же вообще…

— Если есть, что сказать, говори, — такой Трофимовский голос.

— Я скучаю… по нему. Мне его не хватает. Я хочу увидеть его и снова поговорить о какой-нибудь чуши без причины…

— Но не можешь?

— Не могу…

— И не сможешь?

— …нет.

— А он?

— Он тоже.

— Откуда знаешь?

— Просто знаю, — я не плакал, а голос не срывался. Я начинаю забывать… — А тебе есть по кому скучать? О чём жалеть?

— Есть. Я бы просто хотел увидеть его и поговорить. Сказать обычное «привет, как жизнь?» и разойтись с «потом увидимся».

— Это?..

— Да, он. Больше некому быть.

— А жалеешь?

— О том, что никогда не скажу ему правду.

— Тебя это больше всего волнует?

— Нет.

Его волнует что-то больше, чем Рома?

— Тогда что?

— Ты.

— И… почему же?

— Я ещё не понял.

— Не понял, значит…

— Значит вот так. Если я никогда не пойму, то не страшно, главное тупых ошибок меньше совершать, и всё будет зашибись.

Может, Трофимов не так сильно любит братца, раз легко променял его на меня. Раз его собственное признание дешевле заботы обо мне… Неправдоподобно.

— «Будет»?

— Я тоже не знаю, что будет в будущем. Как-нибудь выкарабкаемся.

— В смысле, ты и я?

— В смысле, мы.

«Мы» – мифологическое существо, которое вроде как есть, а вроде и нет. Вместе и порознь. Что-то знаем, да не понимаем. Наблюдаем и не чувствуем. Говорим на одном языке, а внутренне видим что-то другое, связанное только с нашими представлениями.

— И как долго продержимся?

— Этого и я представить не могу.

— Спасибо, — но он меня не услышал, потому что слово не из словаря Ивана Левина.

Лежали, пока не почувствовали сон и сладостную тяжесть от выполненного трудового плана, которого, естественно, не было. Пограничное состояние, в котором победу одерживает плохой вариант, следует морально контролировать и не поддаваться. Во что бы то ни стало. Ради… ради чего же? Уже не ради кого. Просто так, чтобы быть? Меня такое не устраивает…

Последним испытание стал путь до Кириона. Трофимов попутал дороги, и мы вышли не туда. Шли по обочине, где снега, на удивление, не было. Тихо и спокойно, выравнивая дыхание, видя белый пейзаж, а перед собой высокую фигуры. На голову же выше. Точно так же я шёл за ним, когда повстречались Трофимовские знакомые. Наговорил про Жданова, желая получить ответ, которого не получил. Сейчас немного жалею о тех словах, а Трофимов не вспоминает их, потому что всё вспоминаю я. Говорю, раскрываю темы, несу всякую фигню… да и ещё чёрте что. Как он терпит? Невозможно.

Трофимов остановился, я не врезался в него как тогда, не получил незаметного увечья, но руки из карманов достал.

— Чего остановился?

Без фраз он развернулся ко мне. Былая уверенность напоминает о себе время от времени.

— Закрой глаза, — как приказ.

— Зачем?

— Просто доверься мне, — а вот нежелание совершить ошибку.

— Я тебе даже не верю.

— Сложно с тобой, — он с улыбкой выдохнул белый воздух и опустил голову, не признавая поражения. — Закрой, — его глаза оказались почти на уровне моих, но всё равно смотрели сверху.

Что от него ждать? Чего-то плохого? Конечно, нет. Болезненного? Ответ отрицательный. Внезапного и спонтанного? Вот это да.

Закрыв веки, я слышал тишину, которую разрывало шуршание верхней одежды. Нет лишних звуков. Ни от Трофимова, ни от меня, ни от дороги, по которой должны нестись машины, ни от ветра, который ушёл в следующий город. Темнота и глухое молчание пытались донести абсурдные мысли, от которых я отгородился. Вздрогнул, когда что-то ледяное дотронулось щёк, хотя и они были замёрзшими, но не открыл глаз. Руки Трофимова коснулись ушей. Донёсся приглушённый звук электрогитары, и я открыл глаза, когда вакуумные наушники заткнули уши. Трофимов довольно улыбался и произнёс что-то губами, но из-за музыки я не расслышал.

— Чтобы слышать, — снял правый наушник, обращаясь к Трофимову.

— Можешь не принимать его как должное, — он протянул тот самый плеер, — а как то… что не должен принимать?

— И как мне это понимать?

— Как хочешь. Просто хочу, чтобы он был у тебя. Потому что должен быть у тебя.

— А вот это я понял, — без вражды и опаски я принял то, что отверг позавчера.

— С такими темпами наше понимание друг друга достигнет просветления к годам семидесяти.

— Ты планируешь столько прожить?

— Больше.

— Мне тебя разочаровать?

— И слышать не хочу!

С одной стороны чистый голос Трофимова, с другой – приятная сердцу музыка. Такая атмосфера меня вполне устраивает, пусть и имеет ряд недочётов. Мелких и незаметных без усиленного рассмотрения.

Только когда потемнело, мы вышли на нужный лад. По мнению Трофимова, я же дворы не признавал.

— Теперь я знаю, куда идти! — горделиво заверил он.

— А я – нет.

Обходной путь, который предложил Трофимов, не выглядел красной ковровой дорожкой, готовой принять любых гостей, скорее был заброшенным переулком, которых в городе обглотайся. Разрисованные чёрными граффити стены и обычными кривыми надписями, над смыслом которых никто не старался, с рисунками половых органов, наполненные тошнотворным юмором и испачканные в затверделой жиже.

— Пройдёмся быстро, и никаких проблем.

— Быстро? — проанализировав слова, сообразил в чём дело. — Здесь что, ошиваются твои знакомые?

А мы знаем, какие у Трофимова знакомые. Ужасные и нежелательные.

— После снегопада их точно по домам разнесло да по пивным барам. Не парься, — Трофимов указал на нетронутую дорогу. Ни одного следа человека или собаки, следовательно, тут никто не проходил за сегодняшний день. Может, правда, не надо волноваться? — Всего один закоулок, и радость тебе.

И я должен в это поверить? Он не умеет обнадёживать.

Разгребая и прокладывая себе дорогу, мы тратили много времени. Точнее Трофимов. Вперёд не пускал. Я балансировал, чтобы не рухнуть в один из двух сугробов по сторонам. Мрачное местечко. Вызывает дурные мысли. И так тихо. Как в лесу, а мы в городе. Ни машин, ни ора, ни разговоров, ни лая… абсолютно ничего. Сглотнув загустевшую слюну, услышал непривычный звук глотания. Громкий и мультяшный. Спокойнее. Или от холода? Да, мы много пробыли на улице – не стоит удивляться и пугаться. В находящихся по близости домах свет не горел, будто там никого не было или не жило. Повезло, что фонари работают.

— Без ног останусь, — наконец-то вышли из тёмного местечка на проложенную дорогу.

— Зайдём в магазин отогреться? — предложил я, и внутренности сдавились от услышанного хруста. И я, и Трофимов стояли на месте. Звук шёл со спины.

— Здравствуй, Тимур, — голос, как доброкачественная наждачка, шаркнул по ушам.

Не успел сообразить, и человек, находящийся позади, прижал к себе, придавливая рукой шею. Крепко и тяжело. Хотел запротестовать и вырваться, да он только вдавил руку, что гортань сплющилась, не оставляя места для воздуха. Я не мог отодрать руку, держался – не более, а мужчина не прикладывал никаких усилий, чтобы постепенно сдавливать меня.

В ту же секунду, с произнесённым приветствием, Трофимов развернулся, делая шаг назад, а в глаза ужас… безвыходная ситуация для нас обоих.