— А?

— Тебе он каким представился, когда ты только увидел его?

Воспоминая скоро были вытеснены теми, что я получил в тот день. Чёрт… Трофимов-то об этом не знает… сраный день, да?

— Позёром. А потом я не знал, что особо думать о нём… проще было не думать.

Позёрская улыбка, позёрские слова, позёрские действия и только интерес был настоящим.

«Ты можешь быть и лучше» – в каком же ключе?

— Выебонщик скорее.

— Для тебя.

— Да. Намного лучше и правдивей.

— Тогда ты назвал меня жертвой, — тогда, когда я встретил Жданова и переписал данные о нём в своей голове.

— С-слушай, — он запнулся, — я… сожалею о тех словах, так что давай не будем о них вспоминать…

— И почему сожалеешь? — может, Трофимов прав, а я хочу пострессовать. Но сейчас я почти спокоен, только в желудке ощущается пустота, а сердце бьётся там, где оно должно находиться. Совсем чуть-чуть неудобно. Чуть-чуть…

— Я ошибся, по этому поводу. Просто это сложно, и не всё в голове ещё улеглось, — Трофимов растерялся. Не тот Трофимов, что на одну колкую фразу мог ответить дюжиной новых, хоть и однотипных. Как же это время далеко. Так далеко, что я уже забыл о нём. Обо всём. Где же оно? Где спряталось? Должно быть, в том ящике, который нужно наполнять заново, подбирая разбросанные вещи.

— Да, очень сложно.

— Что ты любишь?

— Уже не знаю. Боюсь, и не узнаю.

Я смог улыбнуться одной из тех откровенных улыбок, что имел в запасе. Не по прихоти или ситуации, она сама выползла, дала обнаружить себя и смущала меня, потому что вызвала на лице Трофимова странное выражение, будто я признался… ему в любви. Может быть, так он и выглядел бы, сказав я нечто подобное, но я не говорил, он не слышал, таких мыслей в моей голове не зарождалось, как и в его, но недоумение, переплетённое с удивлением, стоило того, потому что вспоминая это лицо, я начинал улыбаться сильнее… ну, не каждый день увидишь вождя в замешательстве. Оно многого стоит, как видео на ютубе, принёсшее миллионные просмотры и тысячные лайки, приправленные отборными комментариями, где каждый высказывает своё мнение, не боясь ни орфографических, ни смысловых ошибок. Где никто никого не боится.

Улыбка преследовала и не уходила. Была со мной. Кажется, до того момента, как мы с Трофимовым вернулись к Тохе. Хотели зайти, а она приказала отряхнуться от снега, а то потоп ей устроим. Пришлось повиноваться. Развесив вещи, что таки промокли, упали на диван, не снимая одежды. От чего-то тяжело дышали, раскраснелись от существенного холода за окном, а приметя головокружение и ребяческий блеск в глазах, засмеялись. Смеялись, пока не начали болеть горла, а Тоха не ворвалась, спрашивая, что же случилось, не угарным ли газом надышались. Ответить не могли, но смеялись, надеясь, что кто-нибудь из нас двоих соизволит это сделать. Не получилось.

========== 39. Привет, февраль ==========

— У-у-у! Чую навалит сполна! — восторгалась Тоха, глядя в окно, в которое неистово ломился снег. Не тот дружелюбный и любезный, что гулял со мной и Трофимовым, а новый и озлобленный, колючий и управляемый стихией. Смотреть страшно на серый квадрат, в котором еле прослеживаются очертания машин, домов, дворов, людей – всего того, что обычно можно заметить без усилий, но не без очков.

По сообщению синоптиков, которое нам передала Тоха, метель будет продолжаться максимум два дня, то есть мы можем рассчитывать на морозное и жадное утро с горами сугробов, что придётся провинившимся расчищать. Возможно, у кого-то сегодня отменили учёбу, работу, а мне и дела нет – всё равно никуда не хожу, прячусь в тёплой квартирке и не думаю о будущем. А что делать дальше? Как жить? Куда податься потом? А не думаю, потому что всё так же не вижу ответа. Мои мысли по этому поводу чисты как снег. Только менее хищнические.

— И хер мы выберемся отсюда, — устало прозевал Трофимов, — начинать паниковать?

— Нашёл из-за чего!

Тоха с утра на кухне, словно праздник… ах, где-то я уже это проходил. Но готовила она нечто грандиозное и с великой самоотдачей. У Вида день рождения? Или у кого покруче?

— А ради кого праздник? — не сумел удержать вопроса за зубами.

— Кого? Может быть, чего? — исправила она ещё-не-знаю-что.

— То есть?

— То есть? — мы взаимно хлопали глазами, свято не понимая друг друга. — Вано! Первый день февраля. Первый день последнего месяца зимы – это нужно отпраздновать.

— Да? — задались одновременно вопросом и я, и Трофимов.

— Мы так начало каждого месяца встречаем. Правда, кое-кто застрял на работе…

Под кое-кем она подразумевала не только Вида, но и всю группу с толстосумом. У них сроки горят – полезно будет, заверила Тоха.

— Но не страшно! Я могу и вторую порцию забабахать, — с таким ярким темпераментом ей идти в депутаты стоило… всех за собой увлекла бы.

— Может, помочь? — предложил Трофимов.

— Ой! Знаю я, как ты готовишь. Больше сберегу, если сама всё сделаю.

— Форма не всегда имеет значение…

— Не имеет, когда от формы что-то остаётся, а не обгорелые уголёчки, — Тоха была сильно опечалена угольками и жалела их. Я же заострил внимание на Трофимове. Он чувствовал.

— Ну было дело, с кем не бывает? — ему оставалось покраснеть для картины, но это же Трофимов – куда ему. Но так лучше – независимо, упрямо, эти черты становятся для меня родными…

Какими-какими?

— Левин, ты чего?

— О страшном подумал…

— А? — он опустил бровь.

Родной Трофимов… в страшном сне только.

— Тоже об участи угольков задумался? — переигрывала Тоха, грустя по неодушевлённым объектам, которые остались в прошлом, но преследуют Трофимова в настоящем.

— Немного.

— О, пора поливать соусом, — вернулась она к плите, а Трофимов теперь не сводил глаз с меня.

— Всё нормально, — с чего-то сказал я. — Не самое страшное.

— Да?

— Да.

— Кажется, я тебе никогда не поверю.

Серо-голубые глаза улыбались, совершая противоположное.

Пока Трофимов и Тоха нашли ещё тему для разговора и разворачивали её со всех невозможных сторон, я решил отлучиться и отмокнуть в ванне. Вроде стало не так тяжело находиться с ним… или у меня опять реакция затормозилась? Столько всего происходит, когда толком ну ничего же не случается. Зависать в квартире, валяться без дела, слушать разговоры, музыку, Трофимова – это и делал, поэтому неудивительно, что выход за пределы стен стал для меня эдаким важным происшествием. Тем более Юлю и Геру встретили… весёлая парочка. А перед этим… я сделал то, чего не следовало. Сорвался, не ожидая и не предполагая такого действия с собственной стороны. С теми словами горько кольнуло, не иголочкой, а полноценным ножом. А если и дальше такое будет происходить? Я погрязну в аффекте и не сумею контролировать себя.

Печально. Очень. Это будет крах.

Горячая вода пощипывала и сдавливала, а мне хотелось на время утонуть, полностью погрузившись в жидкость. Жарко, и голова кружится, а разбавлять холодной нет желания. Нужно отмокнуть, раскиснуть, а потом собраться. Что-то я уже не уверен, что выйдет.

Прижав к себе колени, вдыхал густой воздух и пытался сконцентрироваться. На чём именно не знал, искал и не находил. Голова пуста, когда не надо.

— Левин. Ты долго будешь? — без приглашения вломился Трофимов. А кто бы ещё это мог быть? Женский силуэт и мужской изрядно отличаются: телосложением, ростом; а в случае Трофимова и белым пятном на волосах.

— Да.

Есть ли смысл удивляться подобной наглости?

— Тогда я к тебе залезу.

Конечно, нет.

— Чё?

— Даже полванны не занимаешь, — мне бы стоило расслабиться и отпустить ноги, чтобы заполнить свободное пространство, показав неимение мест, но я сильнее поджал колени.

— Прими душ, — головой указал на уголок, где было всё необходимое. И ванна, и душ в комнате разделены.

— Не хочу.

— Ну и твои проблемы.

— Или твои, — он почти снял футболку.

— Нет.

— Ха-ха. — Трофимов засмеялся, не сняв одежду. — Шучу же.