«Ну же, Ваня, улыбнись» – было что-то подобное, да? Кажется, он тогда не ответил. И как я вспомнил это? Глупость. Всё равно ничего не понимаю… Я – не гений, что может составлять цепочки из выдуманных и невидимых звеньев, я – обычный человек, что дальше собственного носа не видит. Мне не понять, не узнать просто так, если не расскажет. Не откроется.

Он и так не откроется. Как только про Якушева рассказал… да, он хотел кому-то пожаловаться. Пожаловался. Интересно, это действительно так больно? Больно, когда пытаются сделать приятно через силу.

— А как сказал…

Убрав всё на места, оставив беспорядок беспорядком, ушёл из квартиры. Осталось одно место, куда нужно заглянуть, договориться. И можно возвращаться.

***

Договорился, как ни странно, без проблем. Перепрятал отмычки в карман джинсов, паспорт туда же. Я чист. Добравшись до этажа, не подумав, дёрнул за ручку, а она поддалась. За мной никто не закрывал и после, видимо, не уходил. Проскользнув в тёплую квартиру, радушное тепло не выпускал и прикрыл дверь, защёлкивая на замок.

— А… — неоднозначно и испуганно.

Давид вышел из ванной, вытирая волосы и замирая. Замер и я. Чуть ли не от самого запястья до локтя на обеих руках тянулись длинные полосы, давно зажившие и превращённые в линейный орнамент.

— С возвращением, быстро ты, — быстрее сказанной фразы, он спрятал руки за спиной. Полотенце упало на пол.

Я этого не видел. Не видел.

— Да, быстро. — Не видел же! Тогда чего злюсь? От того, что меня так просто обмануть? От того, что ведусь у своей веры на поводу? Да, чёрт дери, это так! — Вот блять…

— Что?

— Да ничего. Устал я, — раздражаясь больше, попытался спокойно раздеться. Не выходило. — Спасибо за одежду…

Всё пройдёт. Пройдёт и забудется. Сотрётся. Каждая неудача и непонятый взгляд. Абсолютно всё превратится в ничто. Чувства разлетятся на мелкие лепестки. Мысли станут бесформенными монументами. Действия обратятся в тающие снежинки. И тогда я забуду самого себя, свои замашки, свои ощущения, свои законы и радости. Забуду всё, что стало ничем. Забуду ничто, что когда-то было всем.

========== 35. Другой ==========

POV Вани

К своему удивлению, проснувшись, не обнаружил Трофимова. Показалось, что стало холоднее. Его нет… уже необычно, когда несколько дней подряд просыпался, а под боком он был. Успевал руку убирать. Самому надоело за него держаться, но происходит это во сне, так что я даже не помню такого.

Тоха сказала, что он ушёл, в Видовой одежде. Но беспокоиться не о чём, добавила зачем-то она, предлагая завтрак, от которого я отказался. Есть совсем не хочу, пить тоже, только спать. Больше спать. На уроках только думал о том, чтобы проспать очередной урок, не выспавшись к семи утра. Думал о том, как сильно хочу спать, и сейчас могу делать это без задних мыслей, но… по какой-то причине сон пугал. В нём я ничего не видел, он пустой, холодный и пугающий. В нём я один. Больше никого. Никто не приходит, не уходит, не появляется как звезда на небе или сцене, ничего не происходит. Я стою на месте и жду. Чего-то. Расправы, спасения, убийства – не знаю и не понимаю, но просыпаться нет желания.

Поняв, что пинать меня никто не будет, снова заснул. В который раз.

Проснулся от того, что не засыпал. Не получалось. Слышал, как в ванной стекала вода, гудел телевизор на кухне, и последним стала закрывшаяся дверь. Трофимов вернулся не очень радостный. С приближающимися шагами закрылся по нос одеялом, с чего-то боязливо выглядывая и отслеживая пришедшего. Трофимов с грузным вздохом сел на диван.

— Чего не спишь? — в полуобороте спросил он.

Почему он такой разочарованный?

— А должен? — вроде собирался подумать, да произнёс вслух.

— Нет, — он попытался улыбнуться.

— Что с тобой? — так будто… в глаза дым пустили.

— Ничего, — он запустил руку в волосы, крепко зажимая глаза и зубы. Скулы напряглись.

— Ты же врёшь, — мои глаза сохли. Когда попытался моргнуть, обожгло.

— Так видно? — Трофимов поддался ко мне.

Страшно не было, но я предпочёл отстраниться, останавливаемый его рукой. Отвечать побоялся, смотрел в сторону шкафов, а Трофимов приблизился настолько, что касался ещё холодной щекой моей. Само тело горячее.

— Я не знаю, — тихо произнёс он на ухо. — Просто не знаю…

И не зная по какой причине, ответил «понимаю». Я же ничего не понимаю. Не сейчас. Я никогда не понимал Трофимова, что говорить о нынешних деньках… Я всё дальше и дальше от нормального мира и жизни. Кажется, к ним я никогда не приду. Ни с кем. Ни с этой душой. Ни я… для меня уже не может существовать чего-то «нормального» и «обычного».

— Давай завтра погуляем, — так же тихо произнёс Трофимов, не шевелясь.

В прошлый раз, когда он предложил, всё закончилось плачевно… Очень плачевно.

— Если ты, конечно, свободен, — тогда не спрашивал.

— А у меня есть дела?

— А вдруг. Спать там. Или… спать. И спать, — засмеялся Трофимов, отодвигаясь.

— Действительно, — это очень важно. — Если только пройтись.

— Я примерно об этом.

— Примерно?

— Не обращай внимания на слова.

Мог бы, так и сделал.

Не стал расспрашивать, где он был. Может, сам прогулялся. Если подумать, то и я не против. Давно не выходил. Уже побаиваюсь минусовой температуры. Теплее стать не могло. Нигде. После лёгкого, как мне показалось, разговора, пришла сонность. Глаза запросто закрывались, а я выпадал на пару секунд из реальности. Трофимову это не понравилось, и он настоял на моём сне. Пришлось согласиться – сон нагрянул, а закрывать глаза было чересчур лестно.

Так лестно, видимо, что я должен был прочувствовать каждую секунду. Не заснул. Опять. Сколько можно? Трофимова в комнате не было. Укутавшись в одеяло, побрёл на кухню, что казалась прилично далеко. На глаз расстояние небольшое, так чего делаю десятый шаг?

— Тох, — Трофимовский голос, — расскажи о Давиде.

— Чё? Ты же и так о нём всё знаешь. Тебе его параметры нужны, што ль? — немного повысила голос она.

Замер на месте, не доходя до поворота.

— Я не об этом, — шутка его не зацепила. Голос стал твёрже. — А об его… шрамах.

У Вида есть такие? Не помню. Только родинка вспоминается.

Повисло молчание, и я перестал дышать.

— Понимаешь, — её голос сменился на размеренный и… более взрослый. Серьёзный. — Есть вещи, что не должны всплывать просто так.

— Понимаю, — сам не заметил, как сказал это, но достаточно тихо, чтобы меня не услышали.

— Тем более это произошло очень давно. Брат перерос те… события. Воспоминания тоже.

— Ты уверена?

— Знаю, к чему клонишь. Да, забыть он не сможет, — у Тохи сильный голос, — но побороть – да. И я буду с ним столько, сколько понадобится. Хоть всю жизнь. Так что не парься о том, чего ещё не знаешь.

— Но я уже узнал, — Трофимов рассердился. Врываться не хотелось, поэтому присел у стеночки. Зайду, как разговор закончится. — И разве не ты мне говорила, что для того, чтобы понять человека, я должен лучше узнать его?

Узнать? Насчёт меня… он тоже хочет понять?

— А разве тебе это нужно? По-моему, сейчас ты хочешь узнать о Давиде ради самоудовлетворения. А когда это касается Вано, — меня-то? — Ты другой. Ты хочешь его понять не для того, чтобы как-то восполнить себя, а для чего-то иного…

— Например?

— Мне откуда знать? Это же ты. Точно, ты ещё и сам не понимаешь…

— Только больше путаешь, старуха, — обессиленно проговорил он.

— Как обижусь – будешь знать!

— Ага…

Трофимов хочет узнать меня? Ну да, только вспомнить, как он рассказал о себе… честно, его проблему я так и не понял. Подумаешь, где-то на глубоко генетическом уровне ты отличаешься от людей мизерной фигнёй. Ты ведь не становишься инвалидом, ты такой же полноценный, как и до того, как узнал, кем являешься. И как был зачат… это имеет значение? Я просто не знаю, что именно на него так повлияло… его отец, да? То было жестоко для ребёнка. Когда ты чист и не понимаешь вины.