— Ничего. Мне просто твоя понравилась.
— Звучит. Но я тебе не верю.
— Порвал што ль? — подключилась Тоха.
— Вроде было дело, — точнее не было, но сказать так можно.
— А тебе вообще куда-то надо? — сообразила.
— Туда и сюда. Меньше часа думаю. А то и меньше, — в другой раз тоже смогу попробовать.
— Тогда бери.
— Вообще-то мои вещи! С чего ты решаешь?
— Видел бы ты сколько твоих вещей просто лежит! Дурак.
— Сама дура!
— Близнецы-молодцы, не орите, а.
— А, Вано, — затихла Тоха.
— Ладно. Возьми. Только вернись.
— Если не вернусь, то ты можешь одолжить мою.
— Ага. Спасибо, что разрешил.
— Да пожалуйста, — выхватив булочку из-под его руки, поймал жёсткий взгляд. Не страшно. Нисколько.
Удостоверившись, что Левин спит (без понятия по какой причине), накинул куртку, проверил, не нацепил ли по привычке шарф, натянул шапку и нащупал отмычки в кармане. Я готов. Как физически, так и морально. Изначально не накручивал себя, поэтому уверенность держалась, не пошатываясь. Твёрдая самооценка – это прекрасно, но я такой не обладаю. Не сейчас. Сейчас я для себя не на первом месте, кое-что другое его заняло… Надолго ли – не представляю, но надеюсь, что нет. Просто нет. Не хочу быть зависимым, как наркоманы. От этих жмуриков тошнит по жизни. Они жалкие… а мой наркотик – Рома. Лучше и не вспоминать о нём. Не сейчас. Это уже было. Забыл. Опустошить голову и заняться тем, что мне по силам. Возможно. Всё зависит от обстоятельств, что будут предоставлены. Если верить в выдуманные условия, то вероятность успеха повысится.
Моя цель – моя бывшая квартира. Точнее родительская, а бывшая, потому что не нынешняя. Я – бездомный, бескровный. Почти никто. Без ничего. Без кого-либо… или с тем, кто является никем. Буквально амёбой. Опять начинаю жалеть. Себя так не жалел. Или жалел? Всё было так давно, что высветилось из памяти, а ведь хорошее свойство. Пригодное и злободневное.
Не привлекая внимания со стороны, шёл тем же шагом, что и прохожие, не прятал взгляда, устремлял в глубь толпы, пропускал всех подряд, ни на ком не заострял внимания. Просто шёл к цели. Не быстро, радуясь воображаемой победе или ходом выполнения, не медленно, ибо время хотелось сэкономить. Сворачивая, где надо, не попадаясь на глаза кому не надо, дошёл до старой обители. Я был здесь слишком часто, чтобы признать лёгкие изменения, которых нет. Зайдя в подъезд, медленно поднимался по лестнице, зачем-то считая ступеньки. Двадцать. Сорок. Шестьдесят. Восемьдесят. В подъезде никого не слышно, не видно. Проходя мимо своей двери, нажал на звонок, удерживая палец привычно две секунды, опустил и прошёл дальше. Сто. Никто не открыл. Проблема в том, что мать чересчур взвинченная, поэтому она моментально открывает двери, берёт телефоны и прочую ересь выполняет как машина. А отец… никогда не поспевает за матерью. С таким-то пузом. Прождав малое время, спустился к двери и достал отмычки. Нужную ни на секунду не отпускал. Не сгибаясь, просунул в щель металлическую часть. Бояться нечего. Уже проделывал подобное. Но почему-то было жарко. Будто неожиданно наступило лето, а я в тёплом под солнцем пекусь второй час. Наваждение. Не поддавайся ему. Шаркающие шаги не испугали, не отвлекли. Закрывая спиной отмычки, сделал пару ловких и натренированных движений, и дверь поддалась. Это просто. Проще, чем сама жизнь…
Запаникуешь – привлечёшь ненужное внимание; всегда нужно вести себя так, словно всё было спланировано. Даже если в мыслях не существовало такого. По крайней мере в чьих-нибудь глазах станешь лучше. В своих, к примеру. Пройдя в квартиру, подтвердил прежнее предположение – ни души. Тот же запах, те же обои, те же ковры. Здесь нечему меняться.
Сняв обувь, не задумываясь о постороннем, прошёл в свою комнату. Достаточно светло, так что свет включать нет необходимости. Плакаты на стенах, горы дисков на компьютерном столе, под ним, на других полках, оставленные на полу учебники остались там же, беспорядок на кровати никто не прибирал, а остальная мелочёвка продолжала пылиться на прочих полках. В шкафу вещи такие же скомканные, лежащие в неясном мне порядке. Никогда не беспокоил порядок, что вроде как должен существовать. В своём хаосе проще найти необходимое, нежели когда оно систематизировано. Вот как. С нижней полки, у самой стенки, достал шорты, в которых валялся паспорт без обложки, а внутри заветная карточка. Бинго. Наконец-то позволил себе улыбнуться – она в моих руках, больше половины плана выполнено, осталось убраться отсюда и тогда можно поставить галочку, означающую завершение работы. Прекрасной работы.
Рано радуюсь.
Положив паспорт в карман Давидовской куртки, оглядел комнату ещё раз. На столе мобильный. Хуже точно не станет. Разблокировав его, оценил несколько пропущенных звонков (точно родители) и сообщений. Нажав на конверт, увидел, что последнее пришедшее от Макара: «Ты продул ;q».
— Сука… — сквозь зубы прошипел я.
Как же он бесит. Бесил и раньше, а сейчас… Просто хочу разъебать этот сраный мобильник, а потом найти его и вдарить как следует. Бесит, до чего же бесит. Херов уёбок. Зубы болят от того, что стискиваю их, пальцы тоже, слишком сильно сжимаю, а мысли не хотят приходить в порядок и становиться здравыми. Тогда он…
— Вот блять! — ненавижу, когда от ярости крутит живот. Ненавижу, когда эту ярость вызывают зазнавшиеся придурки. Ненавижу таких придурков, которые не знают, что делать со своей жизнью, поэтому переключаются на других и доводят их. Ненавижу себя. Ведь я такой же придурок…
Под рёбрами всё сводило, любой вздох давил, от отметки действий сильнее ощущал их. Как же тошно от тех воспоминаний. Конечно, я несильно скрывал, но то, как это было рассказано… даже мне показалось, что это нечто ужасное и постыдное. Повёл себя как первоклашка, запаливший своих родителей за «этим самым». Блять! Бесит. Всё бесит. Стоило тогда самому вместо Якушева вмазать этому гандону. Жаль, не додумался. Конечно, я тогда был поражён тем, что услышал. Не про себя, а про Левина…
В миг всё затихло, но сердце громко билось, вена на шее бешено пульсировала. Левин.
— Чёрт, — отпустил телефон, не очень-то трезвея разумом, но не забывая закрыть то, что открыл.
Упал на стул, переводя дыхание. Левин. Ле-вин. Сколько проблем. От него. От меня. Ото всех. От каждого.
Думаю о нём больше, чем о Роме. Потому что вижу чаще? А то… блин, на одном диване спим.
Сложил руки на лицо.
— Левин… — а как он обращается ко мне? Просто Трофимов, да? — Трофимов…
Как-то странно самого себя по фамилии называть. Когда другие называют более или менее, а когда Левин, то это определённо в порядке вещей. Вот же ж. Если бы не встретил его тогда, то ничего, что произошло до этого момента, не случилось. Мы бы остались порознь, далеко друг от друга, также не зная и не признавая. Я бы никогда не стал думать, что он может испытывать такие простые, но угнетающие чувства, вести себя подобным умирающим образом, что может взять и сыграть на том, на чём захочет. Но на скрипке больше всего понравилось. Хорошая игра, намного лучше… чего-нибудь. Меня например. Но даже проведя столько времени вместе, лучше друг друга не узнали. Произошла только какая-то херь!
— Боже, — результата – ноль, а что делать для получения первого балла – не знаю. Но с чего-то ведь нужно начать?
Тоха и дядюшка Фрейд.
Что она говорила про детство? Ну, встретил его в первом классе. Логично. Может, тогда перебрасывались парами фраз или нет… это было так давно, что я вообще нихера не помню.
— Пиздец, тупею.
И так очевидно.
Поднявшись со стула, обшарил мелочёвку по полкам. Где-то в глубине старых учебников нашёл подобие альбома для фотографий, который подарили каждому в классе на… новый год? Ещё какое-то мероприятие? Похрен. Такая же ненужная штука, как купленные на год учебники. В альбоме пара фотографий с того самого первого сентября, вытащенных из толстого родительского альбома, что тужился в их комнате. Ульяшов, Назаренко, тот парень, что перевёлся от нас в третьем или втором классе. Много, много кого. Большая фотография с первого класса поместилась на одной стороне, занимая два отсека. Несчастный стык я оторвал, мешался же. Фото мелких первоклашек с классной родительницей. Как её… Анастасия Олеговна? Вроде да. Глазами быстро нашёл Левина. Такой же, как и все. Мелкий. Почти радостный. На следующих классных фотках вся мелкотня становилась старше. На общей фотографии с четвёртого класса Левин действительно стал по-иному выглядеть. Те же мешки под глазами, более усталый вид… хотя все стали так выглядеть, но он… не пытался улыбнуться.
