Не может быть! Нет! Ещё раз, нет! Это безумие… А я и ничем не могу его подбодрить, сказать что-то радостное и поднимающее настроение. Не в этой ситуации. Не могу ничего обещать. От меня ничего не зависит. Значит, я действительно зря пришёл к месту, которое считал домом? Зря. Всё зря.

Ни одна фраза не поможет. Я опять лишний. Я опять проблема. Я опять ничтожество.

— Знаешь. — Сколько раз меня спросили о том, что я знаю? — Я такой ничтожный и ни на что не способный, — его тон упал.

— Кит?

— За всю жизнь я ни разу… понимаешь, ни разу! никому не смог помочь. Все страдали, а я наблюдал со стороны.

— С чего ты взял? — Мне… мне же помог! А сколько раз потом выручал?

— Я говорю о настоящей помощи, а не детской игре в доктора! Я не смог помочь ни ему, ни маме, хотя знал, что происходит, я действительно пытался остановить это, но меня выпихивали… и тебе тоже. Ты так страдал, а когда я был рядом, то даже не понял, в чём дело… От меня нет толка. Пустая и бездарная вещь – вот кто я. И после этого так легко можно сказать, что я чего-то стою? Да грош мне цена…

— Но в этом нет твоей вины. Каждый делает то, что в их силах.

— А что сделал я? — он говорил на последнем издыхании. — Ничего, понимаешь? Ноль, дыра, пустота…

— Но для меня ты сделал очень многое. Твоя поддержка меня спасала, помогала пережить тяжёлые времена… ты изменил меня!.. — С этими словами лёгкое тело Кита обняло меня, намного крепче, чем в прошлый раз. — Кит… — Мне также больно, я тоже страдаю, но как же не хочу, чтобы он страдал больше меня. Не нужно этого.

Положив руки на его спину, я хотел добавить ещё несколько одобрительных, немного завышенных и пафосных слов.

— Ваня. — Кит довольно резко опустил меня на кровать, не позволяя опомниться.

— Кит? — Я отпустил его, но он не отпускал меня. Держал за плечи, дышал в ухо. Стало не по себе.

— Ваня… — продолжал говорить сухо Кит, только шепча под ухо, после чего спустился на шею, касаясь холодными и высохшими губами, целуя и зализывая.

— Кит!? — Меня охватил приступ паники. Совершенно новой и неизвестной. Я попытался отпихнуть его, но он настаивал. Что он вытворяет? Не надо такого… совсем.

— Пожалуйста, — он умолял. Не как мать, а как тот, кому это нужно, жизненно необходимо, при этом столь обременительно, безнадёжно и отрешённо. — Позволь мне сделать это. — Кит не опускался ниже шеи, но часто поднимался. Целовал в ухо, лизал, не кусал, гладил по волосам и просил больше. Ещё какого-то позволения, возможности. Говорил не так, как раньше, не как друг. Слишком восторженно и удушливо.

— О чём ты? — Меня вжало в кровать. Кит не сделает этого… не может.

— Ваня, пожалуйста… — Он продолжал ласкать меня, целовать подбородок, кадык. Меня душили без рук, давили без пресса, умоляли без веры.

— Нет. Не надо…

— Пожалуйста. — Он, как прежде, взял моё лицо в руки и смотрел. Просто смотрел. А в глазах лихорадочный блеск. — Скажи: «да».

— Нет, Кит. — Свободные руки он занял своими, переплетая, но не сдавливая пальцы, держась и не заходя дальше.

— Пожалуйста. — В который раз повторил он и акт с поцелуями. — Я не могу сдерживаться. Разреши. Скажи, что я могу это сделать.

— Нет. Нет. Нет, — а я только и мог повторять одно слово, вертя головой, стараясь не задеть Кита.

— Пожалуйста.

— Нет.

— Позволь…

— Нет…

— Разреши.

Кит – мой единственный и дорогой друг. Даже находясь в таком положении, я продолжаю верить в это и в то, что он не сделает мне больно. Никогда. Не он. Он слишком добрый, хороший, положительный. Но этот Кит – другой, но всё равно Кит.

Почти не боюсь.

— Можно? Ваня, скажи, что могу.

Если это будет он, то мне нечего бояться. Не так ли? Он не сломает меня. Не убьёт. Ведь это он. Никто-то ещё. Это – Кит.

— …можешь.

Я не боюсь его. Не боюсь.

========== 31. Блуждающее не там сознание ==========

С моим согласием Кит обрадовался, но не стал ярче или адекватнее. Он поцеловал меня, обнимая, прижимая, лаская и нежничая. Хотел оттолкнуть его, но не мог – только упирался руками, цепляясь за футболку. Знаю, этой преграды недостаточно. Она не остановит, потому что я дал согласие. Уже дал. Но я не против. Действительно не против. Я не должен бояться Кита, он не тот, кто сделает больно. Так больно как брат… Он другой. Он хороший. Он столько перетерпел…

Когда Кит снимал с меня одежду, я хотел скинуть очки, чтобы не видеть его. Такого его, но он не дал. Хватал за руки, снова целовал, не только в губы – в виски, щёки, за уши, куда-то под подбородок, соскальзывал на шею, зажимал руки сильнее, опоминался и ослаблял хватку. Обеспокоенно потирал пальцами запястья, говорил то, чего я не хотел слышать, но слышал; не хотел видеть, но видел – Кит повторял, чтобы я смотрел на него, а я всё не мог заглушить дружеский голос и продолжал смотреть, он окликивал меня будто на зимних прогулках или в те моменты, когда я раньше приходил в школу или оказывался впереди него. Его голос всё тот же… такой же обеспокоенный и чувственный. Но в той же степени и болезненный, и горячий, острый, как нож, сухой, как пыль.

Когда я оказался перед ним полностью обнажён, то стал и беззащитен, но не смущён. Так и должно быть, да? Я могу позволить это ему. Мы можем сделать это. Думаю… Не хочу и продолжаю внутренне противиться, а на лице слезливое выражение с мокрыми глазами, которое линзы очков не закрывают. Нисколько. Кит видит, беспокоится, волнуется, прижимает к себе, успокаивает, шепчет, что всё будет хорошо. Не верю, но удручённо киваю, пытаясь улыбнуться и заверить в несуществующей вере.

Он долго готовился, опять же заверял, что бояться нечего. Я знаю и не боюсь. Ещё дольше Кит подготавливал меня, растягивал, аккуратно двигая пальцами, гладил по бёдрам, а я возбуждался, терпя и держась за край кровати, кусая губы. Пламенные и горящие прикосновения, влажные тела, безумные шептания, горькое противоречие в мыслях и безвольных действиях. Я так привык к Киту, что, когда он высунул пальцы, потянувшись за презервативом, я охладел, но возбуждение не ушло. Я ждал, когда он наконец войдёт в меня. Прежде, чем сделать это, он замер, раздвинув мои колени, всматриваясь так, будто у меня ещё была возможность передумать, но так я не думал. Слабо кивнув ему, я согласился последний раз.

Притянув к себе, Кит медленно начал входить, с тревогой и первым волнением. Я пытался уловить те приятные нотки, что могли быть. Все они пошлы и связаны с сексом, каким-то низким желанием, которое никак не вяжется с Китом. Всё не так, но так и есть. Такая реальность, её обиход. Кит не давил, тяжело выдыхал, старательно сдерживался, желая не навредить. Он и не вредил. Ускоряясь совсем чуть-чуть, заходя до конца, полностью оказываясь во мне. По телу пронеслись жгучие мурашки, когда Кит задел что-то внутри, хотя двигался также. Натужно, томительно, с собственным упрёком. Трудно было держаться, когда чувствовал каждый его толчок так точно, будто вёл счёт, и Киту было трудно доставлять мне удовольствие, которого я не желал. Но он старался, слишком старался, и я кончил без прикосновений, изливаясь на живот, краснея и стыдясь. Но Киту было не до этого. Он прижался, входя грубее. Не сумев удержать руки, обнял его, ощущая вспотевшую спину. Слишком тяжёлое дыхание, учащённое сердцебиение, жар каждого движения…

Он только и говорил моё имя так тихо, что начинало подташнивать.

Проснувшись в кровати Кита, я не стал утруждаться свежими воспоминаниями. Господи… я больше не хочу ни о чём думать. Можешь спокойно забрать эту способность, что якобы отличает человека от обычного животного. Не хочу больше переваривать видения, слова, фразы, взгляды, других людей, свои мысли и поступки.

Кита не было. Зато моя одежда была почти прилежно сложена на диване. Когда я не буду думать об этом? О том, что мы сделали? Никогда. Никогда. Никогда этого не будет.

Поднявшись, не почувствовал никакого дискомфорта. До чего же странно. Словно ничего не было. Но всё было – в этом проблема. Оделся и открыл дверь. Кит был на кухне и с кем-то разговаривал. Я не осмелился подойти.