— Наверно, у меня ломка. — Я дрожал. Дрожал от того, что понимал, настолько он потрясен в моих глазах. Насколько совершенен без бухла и туманных мыслей. Он лучше кого-либо…

— Ломка, да? Тебе вообще рано о подобном говорить. — Усмехнулся он моей фразе. Усмехнулся… у него и смех красивый. Пусть я и слышал только эти частички. — Но лучше действительно не злоупотреблять этим, слышишь?

— Слышу… — Чересчур хорошо и охотно. Хочу слышать каждое слово, букву, звук, не обозначающий ни первое, ни второе, будь то вздох, то выдох.

Рому кто-то позвал.

— Думаю, ещё пересечёмся. — Он ласково улыбнулся и ушёл.

Как же я ненавижу это. Эти чувства и себя за них.

Пить не расхотелось. Силы и ломка пропали, разбились в пыль. Я почти выронил бутылку, еле удерживая за длинное горлышко. Высохшими глазами продолжал смотреть туда, куда он ушёл.

Только я больше не хочу пресекаться…

— Эй, Тимур. — А балабол вернулся.

— Пойду я. — Вручил ему бутылку.

— Блин, да что случилось? — Он неуклюже взял её, уже грозно смотря на меня и требуя объяснений.

— Разочарование.

Да какие объяснения могут быть?

Я – дурак, не более.

Думал бросить пить, завязать наконец, найти увлечение в чём-то другом. И нашёл. Но не в другом.

В Роме.

Я продолжал приходить в тот клуб, заходя и тогда, когда определённо знал, что его не будет, и ждал. Хотел просто заметить, увидеть и восхититься. Выругать себя, подумать напиться и броситься вон, проклиная всё, что можно и нельзя. В основном то, что нельзя. Приходил только для того, чтобы ещё раз подтвердить то, что узнал тогда. Он мне нравится. Так сильно, что, должно быть, это ненормально. Если я вижу его, то начинаю по-детски радоваться, не показывая ничего. Внутри-то всё бурлит, а снаружи стараюсь удержать улыбку. Один вид, а сколько желания вызывает. Слова подкрепляют его. Запах дурманит, а эмоции слишком прекрасны, чтобы оставлять равнодушным.

Вместе с тем, как я упивался его внешностью и остальным предлагающимся, я понимал, что никогда не смогу быть ближе к нему, чем сейчас. Я – не его тип. Нетрудно было догадаться, какие ему нравятся. Не думаю, что он гей, скорее би, но мне от этого не радостнее.

На счёт тех, которые ему нравятся: низкие, но далеко не карлики, в них вообще нет того, что могло бы заинтересовать на мотив внешности. Все пресные и вызывают скуку. В них нет того, что выделяло бы их на фоне остальных – никаких особенных черт, каких-то закидонов. Но если Роме нравятся именно такие, то скуку для него вызываю я.

Смирение с этой мыслью было даже болезненным, но не убивающим. Что ж, у каждого вкусы разные, и поэтому я не могу претендовать на отношения, но был бы не против. Вот уж фантастика.

— Тебя заинтересовал этот парень? — с загадочностью спросил Макар.

— Какой? — По его взгляду я понял, что он смотрит на Рому. Тот сидел позади нас.

— Ну во-о-он тот. — Он вытянул шею, указывая пальцем поверх моего плеча.

Изобразив непонятливость, обернулся, стараясь не смотреть на Рому, но посмотрел. Уже в чьей-то компании.

— Не особо.

— Лжец из тебя так себе. — Отмахнул рукой.

— Пусть и так. — Я продолжал фокусироваться на дорогом стакане выпивки, что пьют обычно ради вкуса. — Но я его никак не интересую.

— А подойти и спросить?

— Нет.

— Почему?

— Потому что. — Поболтал стакан, держа за длинную ножку. Никакого желания. — У него и так своя компания, зачем мне мешать?

— Хоть познакомиться. Или ты уже знаком с ним?

— Немного. — Совсем немного знаю его, много думаю, слишком сильно восхваляю.

— Тёрки?

— Стереотипы.

Макар не унимался до конца, а остановить его я не мог. Эту силу так просто не подавить. В итоге пришлось смириться. Он как-то сам завёл разговор с Ромой, потом незаметно подключил меня, и началось всё по новой: трезвым вижу его, понимаю, что испытываю, подыхаю в раздумьях о том, что ничего не будет. Раньше мы обходились парами фраз, в которые входили и приветы, и прощанья, иногда его радостные отметки моего полутрезвого состояния, а после подключения Макара, я стал немного узнавать о Роме. Даже его фамилию, до которой мне дела не было. Левин. Есть один такой в классе, только нифига они не похожи: как внешностью, так поведением и характером. Скорее однофамильцы. Сидя за одним столиком, я мог лучше рассмотреть его, увидеть то, что видел по сто раз, только ближе и яснее. Странный шрам на пальце, мелкие привычки типа отводя взгляд при размышлениях, редкие хождения кадыка вверх-вниз. Вообще столько всего, что я мог наслаждаться этим сколько угодно и никто осуждать не станет. Приятно и упоительно.

Опьяняющее сильнее алкоголя.

Иногда я испытывал необоснованную ревность к незнакомым парням, с которыми Рома заводил разговор, но быстро забывал о их существовании, когда вспоминал, что сам в его глазах ничего не значу. Они для меня – ничто, так и я для него – ничто. Просто тот, с кем иногда можно выпить и обсудить какую-то херню. Но даже её приятно выслушивать, ведь это он. Всего лишь-то.

Наивная причина.

Я знал, что мне не будет хватать обычного общения, я только терзал себя этим, но всё равно пытался насладиться. Получалось, довольно часто. Радость и огорчение испытывал в равных мерах, поэтому всё время, сидя с ним за одним столом, чувствовал двоякость и разрозненность. Иногда приходилось брать перерыв и отсиживаться в ещё более глухом месте, где я проводил часы.

Справив нужду и щёлкнув защёлкой дверки туалета, предполагал спрятаться где-то ещё, кроме толчка, но раньше меня остановил звук резко открывающейся двери. Будто кто-то ворвался на радостях или в гневе. Шаркающие, быстрые шаги, принадлежащие не одному человеку. Почему-то не осмелился выйти, ожидая звуков, кои последовали. Удовлетворённый, но сдержанный вздох. Причмокивания, шуршания одежды, металлический звук пряжки.

Не хотелось, чтобы заметили, поэтому отошёл от дверцы.

— Рома… — тихо высказал дрожащий голос будто бы мальчишки.

Рома… сейчас только один человек ассоциируется с этим именем. Один из всех. В замершей тишине, где только вдох и выдох человека были слышны, я слышал и собственное биение сердца. Так громко. А они слышат?

— А-а если кто-то зайдёт? — испуганно, но возбуждённо спросил он.

Ответа не последовало, только череда шагов и скрип открывшейся дверцы соседней кабинки. Больше вздохов, судорожных выдохов, даже жар исходящий от них я мог почувствовать. Или от себя?

— Тогда тебе придётся скрыть это, — Ромин голос.

Желанный и жадный. Грубоватый и дерзкий. Такой классный и единственный…

Коленки затряслись, пока я прислушивался к их действиям. Опять увлёкся каким-то школьником… а сам-то, я тот же школьник, застрявший чёрти где. Стоны становились громче и звучали чаще, сдерживаемые поскуливания, тщательно скрываемые, вырывались всхлипываниями, будто его насиловали… только как дворовые шлюхи жертвы насильников вряд ли будут себя вести.

Я слышал всё: как Рома раздевал его, видел, словно сидя перед компом и смотря очередное бесплатное порево, как он трогал его тело, а тот отвечал ему довольно и радостно, как шавка… а после трахал его. Начал это делать, заставляя того упираться на то, что было под ним.

Я не выдержал и сумел как-то тихо выйти, оставаясь незамеченным. Но мои чувства никто не забирал, даже после того, как снова оказался под софитами танцпола, вдалеке слышал неритмичные толчки, как Рома вбивался в того парня, как тот радовался тому, что был замечен кем-то вроде него. Наверняка, и я был бы не против оказаться на месте мальчишки. Ой как не против…

— Я думала, ты забросил, — ответила барменша, которая неплохо, видимо, знала меня, только её не знал я.

— Просто дай мне того, чего хватит на пятихатку. — Пятитысячная купюра лежала перед её носом, а она и вертеть им готова.

— Ну…

— Твоё же дело продать мне это.

Несильно упираясь, она продала мне заветную бутылку. Наконец-то, лучшее, что было, вернулось, и я могу продолжить с того, на чём остановился.