— Но без бинтов ты его не видел? — Сразу замер.

— И что?

— И то, что ты сам нифига не знаешь, — отпив апельсинового сока, заявил я.

У каждого свои секреты, и каждый хочет, чтобы их никто не прознал. Нарочно. Конечно, и я могу ошибаться.

— С чего взял? — Его это реально задело?

— Так ты же не знаешь, а он может спокойно отмазываться, дабы окружающие ничего нароком не подумали. — Как этими палочками работать?

— Бред. Он не такой.

— Ты уверен? — И смотря на палочки, я думал о Жданове. А кто же знал…

— Уверен конечно же. — Не походило. Сказать и огорчить вождя или промолчать?

— Тогда спроси у него об этом. — С каких пор я такой настойчивый? Что и кому пытаюсь доказать в этом диалоге?

— Зачем?

— Если это окажется неправдой, то тебе терять нечего, а если наоборот – новый факт о друге. — Никак не могу уцепить мясо.

— Посмотрим. — Он так просто принимает вызовы. Тоже легко покупается на слабо.

Трофимов стал значительно раздражительней. Отложил еду и напиток в сторону и стал поглядывать на дверь – задело. Не думал. И, не зная, как правильно держать палочки, воткнул в мясо и прожевал первый кусочек, ощущая перец и соль, которых было в достатке, но не переизбытке. Остро, вкусно, но жирно. Хотя, сытно и хочется попробовать ещё кусочек.

— Да неужто отпустил, — с облегчением пропел Вид, заходя обратно и вытирая со лба несуществующий пот. Мгновенно переглянувшись с Трофимовым, я дал старт.

— Давид, — неожиданно по имени обратился к нему Трофимов, — ты себе вены резал?

— Что? — Он остановился на одном месте, удивлённо хлопая тёмными ресницами и переваривая внезапный вопрос. — Что с тобой, ты заболел? Ночь холодная была? — Вид легко сел на стул, думая начать смеяться. — Незачем мне это.

— И правда. — к Трофимову вернулось былое величие, — зачем подобной хернёй страдать такому пиздюку как ты. — Он взял тарелку и палочки.

— Вот обижусь же, и никакого тебе радушия.

— Конечно.

Дружно засмеялись. Вид понял, что идея с вопросом была моей, потому что Трофимову думать о таком не надо. Когда карие глаза обратились ко мне и замерли на одну-единственную секунду, уже понял я, что он соврал.

Все врут. И это нормально.

========== 20. Зимние прогулки - череда неприятностей ==========

— Обожрался. — Распластался на диване Трофимов.

— Смотри не лопни, деточка, — подхватил улыбчивый Вид.

— Это уже мой гемор.

— Блин, я же почти забыл… — огорчённо начал Вид. — Толстосум звонил и попросил перенести запись.

— На сегодня?

— На завтра. В семь или максимум восемь.

— Ну и похер, переночевать здесь сможем и ладно.

— А куда пойдёшь потом?

— Придумаю…

— Если первой помощью для тебя стал я, то можно судить, что реально хороших мыслей в твоей голове нет.

— Всё приходит со временем. — Трофимов задал тон, поучительно подняв палец. — Ты сейчас здесь будешь?

— Конечно, нужно снова все инструменты и аппаратуру перепроверить и к завтрашнему дню серьёзно поднастроиться. Зачем спрашиваешь?

— Хотел прогуляться, а то жопа болит на одном месте сидеть. — А перед этим только и делал, что дрых. — Чё, пойдёшь со мной, Левин? — Трофимов поднялся и обратился ко мне.

— А почему и нет. — Узнаю какая погода, сколько сейчас примерно времени, освежусь чистым воздухом, а то в коробке становиться тесновато. Но обязательно ли мне идти с ним?

— Отлично.

Обувшись да одевшись, вышли на свежую улицу, на которой количество проезжающих машин умножилось во много раз по сравнению с ночным временем. Улицу я не признал. Видимо, никогда здесь не был. Гулял-то с одним Китом, далеко мы не уходили, максимум – длинные дворики у гиперцентров.

По пути Трофимов выкинул пакеты с пустыми коробками, от которых уважительно попросил избавиться Вид. А дальше… не назначенная маршрутом прогулка. Куда идти – я не знал, поэтому тихо следовал по Трофимовским следам, иногда отпечатанным на снегу. Смиренно и глухо, будто меня нет. Не нужно говорить слов, их не было: ни в мыслях Трофимова, ни в моей голове, нигде, как обычно, как при родителях и брате…

Это ненормально, но я не должен так думать, не должен думать в принципе, чтобы не забивать голову ещё более ненужными вещами, которых в обилии. Их чересчур много для такого мизерного человечка как я. Много для меня…

Продолжая идти по следам с опущенной головой, я врезался в человека, а так как далеко не уходил, сразу понял, что это Трофимов.

— Чего остановился?

— Задумался.

— Ох, надо же. — Даже больное место тереть не хотелось.

— Ведь мог быть другой выход…

Потребовалось время для осознания причастности фразы ко мне. Трофимов развернулся и взирал на меня свысока.

Лишь только потому что выше.

— Я не знаю – ещё раз повторяю. — Я не смотрел ему в глаза - не хотел задирать головёшку.

— Что между вами произошло?

Ему-то какое дело? «Нами»… конечно же. Ему нужны тщательно раскрытые подробности?

— Тебе захотелось побольше узнать о том, в кого втюхался? — Естественно, я не верю, что это хоть на пятьдесят процентов правда, по большей части оттого, что Рома – язва общества, недостойная не только существования, но и каких-нибудь предпосылок к этому. Пусть люди говорят, что каждый достоин жизни, но это не так. Не с этим человеком, он совершает свои преступления не из-за материальной нужды, скорее из-за духовной. Ради удовлетворения и моего гниения. Можно ли позволять подобным людям жить?

На мою фразу Трофимов даже не хмыкнул, не дрогнул. Пропустил мимо ушей?

— А, может, тебе стоило задуматься о том, почему Жданов с тобой так поступил? — И почему я даю советы тем людям, что предпочтут их игнорировать? Знаю ли я это или предпочитаю так думать? В каком ключе раздумий мне найти истинностное утверждение? — Ты ведь считал, что знал его хорошо, не так ли? — А может ли быть, что человек, стоящий передо мной, наивен, как ребёнок? Смешно, но… если это так…

— Считал. — Кажется, его не разочаровывает собственная ошибка.

— И сейчас ты не знаешь, что сподвигло его на этот шаг и были ли у него твёрдые мотивы, чтобы пойти против тебя?

— Ничего не знаю. — Пусть не смотрел на меня, но проигравшим не выглядел. Трофимов – не я, оттого целая куча различий.

— Спорим. — С каких же пор я стал использовать слова такого рода? Зачем мне спорить с кем-то, не желая получить весомой выгоды? Значит ли это, что я подошёл к краю? Или поднялся с колен, желая выстроить уверенные и стойкие утверждения, на которых будет держаться новое видение мира? — У него их не было. — В который раз мелькнула мысль, что Жданов хотел пойти против меня, а Трофимов стал предлогом. — Но всё же главный вопрос в том, считаешь ли ты себя провокатором или нет. Допустим, у меня были бы причины так поступить – ответная реакция на твои действия, слова, закидоны по отношению ко мне; но какие причины могли быть у Жданова? Виноват ли ты в его решении поступить так или иначе или ты так же считаешь себя нисколько непричастным? Почему вообще такой человек как он, — в который раз подумал о брате, — смог подобраться так близко к тебе? Невнимательность? Опрометчивость или наивность?

— Нагрузил, — Трофимов шарил рукой по карманам, — этот гандон был таким доставучим и вечно лез в дела, которые его не касаются, что я не заметил, как подпустил его к себе.

— Вы долго были знакомы?

— Долго… но не это…

— Трофимов! Старый друг! — Хриплый голос из-за его спины.

— Блять. — Похоже, это не те старые друзья, о которых вспоминаешь с улыбкой на лице. — Да, не разлучимые три алкаша, ещё бы столько же вас не видел. — К нему вернулся знакомый оттенок желчной язвы.

— Ты ж не забыл про должок? — просипел тот же голос, что принадлежал на вид не очень-то здоровому человеку. Как и сказал Трофимов – алкашня… В спортивках, а поверх толстые куртки. Когда такое выйдет из моды, никто не подскажет?

— Долг? — удивился Троф. — Прости, Чёрный, но все долги я возвращаю своевременно, ещё и в большем размере, чем должен был. Ты ж не забыл? — просмеявшись, процитировал Чёрного Трофимов, выпуская из карманов руки, которые уже приготовился разминать, по очереди занятно загибая пальцы и щёлкая ими.