Я не мог заснуть даже после столь дерьмового и утомляющего дня. Я уже не понимал держу ли веки открытыми или закрытыми – перед глазами ничего не изменялось. Комнатка иногда казалась до безумия огромной, без границ, как и чересчур миниатюрной, превращаясь в коробочку для подарка.

— Не спишь? — Чистый голос Трофимова.

До произнесённого вопроса, я был спокоен и уверен, что он давно заснул, поэтому могу тихо отлёживаться на боку, отвернувшись от него. Если сейчас не отвечу, то он подумает, что сплю, так что мне надо неподвижно лежать и дышать как прежде… Стоило задуматься, как я перенял эту функцию и стал самостоятельно удерживать ровное дыхание.

Я не громко дышу? Это дыхание ничем не отличается от обыкновенного, контролируемого одним мозгом? Или отличается? Мне достаточно молчать, не отвечать. Это я сумею сделать.

— Эй. — Диван скрипнул, и рука Трофимова легла на плечо. Не сжимая, просто касаясь. — Не игнорируй. — Ему реально есть разница игнорю я его или нет? В чём дело-то? Что изменилось за мизерное время? Точно не характер. Не его.

— Отстань, — прошептал я, не желая нарушать мёртвую тишину чёрной коробки, в которой ничего нет. Никого. Ни единой души.

Он не ответил, схватил сильнее, опуская на спину и прижимая к дивану. По сути, я должен видеть его, но ничего. Будто материальное ничего трогает меня, удерживает. Неприятно, будто ослеп – всё происходит без моего ведома, а я и не вижу…

Замер, когда голова Трофимова легла на моё плечо, а грудь на мою, ощущая каждый его вздох и выдох, прохладное дыхание, падающее на шею, и ровное биение сердца. Он чересчур близко ко мне, я чересчур хорошо чувствую его. Он слишком упирается и давит на меня.

— Почему ты сделал это? — Его голос не изменился.

— Ч-что?

— Сбежал.

— А что мне ещё делать?

— Обратиться в полицию, например.

— Ты – дебил?.. мне никто не поверит. И что я им сказал бы?

— Как есть. По делу. По существу. По действительности. Факты. Просто то, что было.

— Я не смог бы.

— Почему?

— А ты бы смог?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю…

Зачем кому-то вообще рассказывать? Кто-то должен знать? И тем более, я… я по собственной воле согласился. У меня нет аргументов. Теперь нет. Всё пошло прахом из-за меня же. Я виноват, я сотворил очередную глупость. Сколько их будет? И они вечно будут повторяться? Вечно буду вне игры? Проигравшим? Выкинутым? Оставленным за границей?

— Почему не поверят? — Он решил вернуться к вопросу выше.

— Потому что мне никто не верит. — Кроме Кита, безусловно. Он – не они, он на моей стороне… он верит мне, в меня.

— С чего бы?

— А ты веришь в то… что сказал Жданов?

— Я верю в твою реакцию.

Постыдно. Я сбежал. Люди всегда убегают от правды, потому что боятся её. Её смысла, то, что она скрывает за их спинами, то, какими страшными последствиями она может отразиться на их великолепной жизни. Правда – зачастую сплошная чернота человеческой души, в которой кроется настолько заветные вещи, что лучшему другу о них рассказать нельзя. Никому нельзя, но кто-то как-то выясняет и использует по собственному усмотрению.

— А ты почему сбежал?

— Потому что понял, что в том месте, где я живу, мне не место. Сраная тавтология, но так и есть. Я им не нужен, так какой прок оставаться с ними?

— С родителями?

— Да. Достали. — Каждое слово тяжело давило на грудь. — Они сами виноваты, но почему-то считают, что дело во мне.

— Может, дело и, правда, в тебе? — «Ты ведь тот ещё урод».

— Может. Только я так не считаю.

Его сухое дыхание не останавливалось и налегало на кожу. Cлова не были громкими и не губили слух, но Трофимов не говорил шёпотом. Мы оба говорили в меру. Никакого эха, боли в ушах, лишь мысленное убийство.

Проснулся тогда, когда до ушей донёсся замысловатый дверной пароль, настукиваемый не в первый раз. В комнате так же темно, без света, так что не сразу сообразил, что открыл глаза. Пришлось с себя Трофимова спихнуть, вспоминая предсонное происшествие.

И что это было?

Пароль простучали третий раз, и я слез с дивана, находя очки и ударяясь ногой о низкий стеклянный столик. Блять! Надоумились же его сюда впихнуть! Чёрт, уже за Трофимовым повторяю… всё плохо, очень плохо.

Нащупав выключатель, озарил комнату белым светом, перед этим цепляясь ногой за подлокотник дивана.

— Чё за хуйня? — сонно мямлил Трофимов, переворачиваясь и закрываясь одеялом с головой, прячась от света.

Не отвечая, накинул его шарф, прокрутил ключ в замке и открыл дверь. Это было ожидаемо – Вид. Краснощёкий, замёрзший, стучащий зубами и трясущийся, как осенний листик на иссохшей ветке. В руках шелестела пара пакетов.

— До-оброе утро… — растянул я, поглаживая ушибленные конечности и зевая.

Какой же я помятый. Стоять почти не могу.

— У-уже д-давно день, — Вид громко вдыхал тёплый воздух закрытого помещения.

— Здесь всегда ночь. — Трофимов махнул рукой, переворачиваясь на другой бок.

— А тебе лишь бы подрыхнуть?

— Захлопнись…

Вид поставил пакеты на стол, а сам разделся. Снова в чёрном. Возникает вопрос: у него есть одежда другого цвета? Или это его осознанное цветовое предпочтение?

— Если нужно, то за поворотом и двумя дверьми есть туалет, — более или менее дружелюбно отнёсся Вид.

Всё пытается что-то сделать против своей необъективной враждебности ко мне?

— Ага. — Я сильно кивнул головой, и меня потянуло вниз. На пол. Вовремя поставив ногу, я удержался, широко открывая глаза и подумывая о том, что следует освежиться.

За поворотом и парами дверей обнаружил мужской туалет с типичным графическим человечком на синем фоне. Я умылся холодной водой, с привычки на полную открывая кран. Ледяная вода текла по рукам, просачиваясь в отверстие раковины. Как можно больше вобрав её, ополоснул лицо несколько раз, попутно заглатывая жидкость, что бодрила и трезвила от крепкого сна.

По пути назад сумел потеряться, но по необычным картинам, висевшим везде, нашёл обратную дорогу. На столике стояло три порции китайской еды и сок с пластиковыми стаканчиками. Трофимов продолжал зевать, сидя на диване и запрокинув голову, не обращая на меня внимания.

— Как я понял, у вас вообще ни гроша? — предположил Вид, сидя напротив нас на низком стульчике. Откуда он его достал? Эта комната по истине необъятна.

— Ага, — без запала я ответил вместе с Трофимовым.

— Я не спрашивал у Тимура. — Вид глядел то на Трофимова, то на меня. Кукушкины глаза. — Но чего из домов посбегали? — Он, как взрослый, ухмылялся, полагаясь на нашу неустоявшуюся психику и неадекватную реакцию на происходящее в жизни, типа новостей и сокращении карманного бюджета, домашнего ареста и запрета на клубные вечеринки. Так только и смотрел.

— Семейные проблемы, — решив обобщить свою проблему, я вновь выпалил то же самое, что и одноклассник. Какого?.. Его это, как и меня, не особо радовало.

— Ха-ха-ха! — Засмеялся старшой. — Вы вместе решили сбежать?

— Нет! — Трофимов пихнул меня за то, что вышла та же самая фигня. А я подумывал о том, что стоило притаранить с собой воду и окатить его, чтобы окончательно проснулся и не залипал на меня.

— Ничего себе у вас синхронизация. — Порадовался Вид и отвлёкся, когда зазвучала электронная мелодия. — Блин, уже кому-то нужен? — Он посмотрел на телефон, понимая, что предстоит долгий разговор. — Вы ешьте, не стесняйтесь. И это я не тебе, — заранее оборвал фразу Трофимова Вид, вставая с места. — Залов. Слушаю. — Вышел.

— Ты его хорошо знаешь?

— Его-то? Ну, года-таки два-три, а что?

— Он себе вены резал? — Подобная мысль пришла тогда, когда я снова увидел бинты на руках. Не просто же так носит? Почему бы не допустить такого варианта?

— Чё? — Трофимов заржал, будто я пошутил. — Конечно, нет. Это его прикол. Мода, если хочешь так. Все уже привыкли. Вечно с этими тряпками носится, и никто таких тупых вопросов не задаёт. Вены резал, ага. — Он продолжил смеяться.