Я прокашлялся, желая избавиться от металлического привкуса во рту. Он не пропадал. Кровь застыла в глотке.

Прежде, чем я успел сообразить, Глеб положил руку на пах, сдавливая его.

— Что ты делаешь!?

— Ник, то самое. — С волнующей улыбкой он положил два пальца в мой рот, касаясь языка, крутясь вокруг него, но не проталкиваясь дальше.

Он удовлетворённо вздохнул, слизывая с пальцев слюну, окрашивая их в красный.

— Ты… не посмеешь…

Я не могу таким образом осквернять память о друге.

— Ник, это не тот мир, — он наклонился к уху, выдыхая леденящие слова.

— Нет разницы!..

— Есть.

Здесь я беспомощен, как новорождённый – без собственной воли и возможности двигаться, подчиняться себе и делать то, что хочу.

Глеб… не он, а он… продолжал гладить мой член, делая левой рукой нечто другое. Задрав голову, я продолжал смотреть в белое ничто, не поддаваясь провокации.

Я ничего не могу. Во сне. И никогда не мог.

— Ну же, Ник, посмотри на меня, — нежно пропел он, поворачивая моё лицо в себе. — Не плачь, тебе будет приятно, да? — Он играет несуществующего друга. Пытается сыграть хорошего человека, но не так, как надо… Как мне этого надо было.

Он давно оголил себя и часть меня, оставаясь таким же искусственным. Он хотел сделать это и сделал.

Он медленно насаживался на член, краснея и начиная постанывать, а я входил в него, желая не слышать, не видеть, не чувствовать. Было жарко, очень, от обиды и злобы, ненависти, страха и скорби. Он обхватывал меня, намеренно сжимал, заставляя прочувствовать изнутри. Изгибался и говорил, как ему хорошо. Продолжал идиотничать и принижать меня, принуждая испытывать отвращение к самому себе. Он был радостен и пьян, будто это было тем, чего он хотел…

Внезапно проснувшись, я рывком сел на кровать, откидывая одеяло.

Весь мокрый, как простынь и пододеяльник. Волосы взмокли, с одного лица можно выдавить литр жидкости. Пот стекал по спине, напоминая о прошедшем сне. Об очередном кошмаре, в котором мне не место. В котором никому не место.

Уже третий день подряд… нужно позвонить Семёну Сергеевичу.

В момент я опомнился, вспоминая куда более значительные детали прошлого дня.

— Ваня. — Как же я надеюсь, что с ним всё хорошо.

========== 18. Простая путаница ==========

POV Вани

— А, Левин?

Странно, что Трофимов задаёт мне вопросы в безлюдном месте. Странно, что мы вместе оказались здесь. Странно, что его голос казался таким же ядовитым, а лицо не выражало никаких мыслей. Странно, что до этого мы были связаны по типу отношений хищник и не определившаяся кем быть жертва; зато сейчас мы получили урон от одного и того же человека. Жданова. А если призадуматься лучше, то от двух. Моего пресловутого братца. Или многих людей связывают такие подробности и случайности?

— Хотя по херу. — Трофимов махнул рукой. Сигарета, дым которой окутывал его, медленно дотлевала в губах.

Я не размышлял над ответом – единственное, о чём думал, что сейчас очень холодно. Поздний вечер, обмораживающий ветер, душащий мороз. Пальцы леденели, и я почти не мог сжимать их. Щёки застеклялись, лицо не держало эмоций, ничего не делать давалось с трудом. Болезненно и жгуче, леденяще и заморащивающе с каждой секундой. С той, что я проводил, стоя на одном месте и примерзая к слою уплотнённого под ногами снега. Казалось, что одежды на мне нет, потому что она легко подпускала холодный воздух. Я дрожал, постукивал зубами, пытался не поддаться сну и манящему забвению зимы.

Трофимов по-своему, по королевскому, прошёл и уселся на лавочку, выкидывая сигарету в урну и доставая новую.

Не это ли называют иронией?

И почему я задумываюсь о литературных терминах… И почему-то мне всё равно. Должно быть от холода или осознания того, что уже ничего не будет прежним. Ни я, ни Кит. Только это и волнует, а кем является Жданов, какую роль играет мой брат и как это отразилось на Трофимове меня не колышет. Уже настолько всё равно на окружающие факты, что я спокойно киваю головой, склоняясь ко сну, в котором можно потеряться.

Хочу спать.

Не обращая внимания на Трофимова, я уселся на другой конец скамейки, как и он. Кроме двух людей и десяти с половиной лет обучения, нас ничего не связывает. Не стоит подносить в пример мы-живём-на-одной-земле или питаемся-одним-воздухом. Нет ничего, чтобы нормально связывало разных людей, которые никогда…

— Нас обоих наебали, — с чего-то утвердил он. Будто ни о чём больше не размышлял.

— И как любить того, которому до тебя и дела нет? — и с чего-то вдруг захотелось спросить. В отместку за издевательства в школе? Может быть. В этом мире всё может быть.

— А тебя брат ебёт, и тебе норм? — Яда-то не было. Старательно скрытый интерес под плохой нейтральностью. Не противно слышать это от кого-то постороннего. Кроме сухого факта, Трофимов ничего не знает.

— Уже давно норм. — Всё, что он делал и говорил, для меня стало нормой.

Боковым зрением зацепил, что Трофимов любезно протянул сигарету и зажигалку. С чего бы? Обморожение мозга получил?

— Не курю.

— Никогда не поздно начать, — не по-Трофимоски произнёс Трофимов. По доброжелательному и не злостному. Да какая, собственно, разница?

Я протянул дрожащую руку, а он просто положил в неё пачку. Никогда не курил. Трофимов хочет, чтобы я сделал это? Вообще… я уже в край запутался. Кто плохой, кто хороший – неважно (только Кит хороший), а все остальные – никакие. Для меня они никто и будут никем. И останутся. Просто люди, от существования которых моя жизненная амплитуда не поднимается, не опускается, остаётся гладкой прямой. Их нет. Нет для меня и моего взгляда на мир. Если представить, то так оно и есть.

Зажав сигарету зубами и прикрыв зажигалку от лёгкого ветерка, провёл пальцем по колёсику, не ощущая ребристой поверхности. Кончик зажёгся. Ладонью ощущалось мимолётное тепло, которого много не было. Я втянулся и…

— Кхе! Господи, что за дрянь? — Почти сразу выкинул сигарету.

Я могу игнорировать людей, но подобные штучки никак. Они же на мне отражаются… Нет, реально, как люди могут выкуривать пачки за день? Невыносимо. Хочется рот ополоснуть.

— А относительно тебя, — Трофимов никак не отреагировал – раньше бы просмеялся, — никогда не поздно бросить. — Ибо нефиг портить самостоятельно то, что спокойно могут испортить окружающие.

По многозначительному «хм» и киванию в два раза, можно сказать, что он согласен. Согласен со мной. Ага, я прям взял и поверил. Неужто это так на него повлияло? На меня и то меньше. А может, и нет… сегодня был самый трудный день, кажется. Сначала Жданов со своим притворством, бессонная ночь, школа, урок, раскрытие секрета и трах… блять, с ним! Меня это бесит… я позволил этому случиться, а сейчас меня гложут ярость и обида, направленных на самого себя… После к Киту поплёлся, и там ничего хорошего не произошло. Наверняка, он чувствовал бы себя лучше, оставайся я в неведении. И сию прекрасную минуту я провожу рядом с тем, кто не против был постебаться и поглумиться надо мной. Притворно и наигранно, конечно. Но… странно, что человеком, с которым я могу разделить воздух на квадратный метр, оказался именно Трофимов.

— А жизнь то ещё дерьмо… — Он докурил вторую сигарету.

— А то… — Я выбросил свою дотлевать где-то в снегу.

— Х–хули… так холодно? — Мы оставались на месте, не зная, куда деть себя.

— Хули ты… в-всё время м-материшься? — Несмотря на разногласия и несхожие взгляды на мир, нам ничего не помешало сблизиться и продолжать мёрзнуть вместе, ощущая синхронную дрожь. Не помню уже как, но я сполз на середину скамейки, Трофимов сделал то же самое, и мы взаимно отдавали друг другу имеющийся в запасе холод. Теплее не становилось, но ощущения чужого плеча, на которое можно опереться, несколько радовало. Пусть даже это Троф. Кот-Троф. Хоть кто.

— А оно… тебя ебёт?.. — Каждое предложение обрывалось и начиналось. Мы всхлипывали носами, не переставая уступать дрожи, а белые пары замирали перед глазам.