К сожалению, подобная методика не сработает на первых минутах пребывания на холоде. Не уверен, что она вообще применима к таким людям, как я.
Однако, ныне холодно. Ветер задувает и пробирается под куртку, студит открытую шею, охлаждает температуру тела, делая невозможным скорое передвижение.
Я могу выбрать укромное местечко под мостом, прикорнуть и больше не открыть глаза. Могу искупаться в ледяной речушке, что не сковали минусовые показатели термометра. Могу скрыться и исчезнуть навечно, надеясь найти то место, где мне будут рады.
Я хочу, чтобы у меня был тот самый «дом, в который можно вернуться», чтобы там меня кто-то ждал, хотел увидеть и был искренне рад, а не пропускал мимо, словно меня не существует, чтобы там было тепло осенью, когда отопление ещё не дали, а холода ударили, явившись из ниоткуда, чтобы у еды был тот вкус, что должен быть, приятный или отвратительный – неважно, суть в том, чтобы почувствовать, что готовилось для тебя. Может, не с любовью, но с тёплыми и нежными чувствами, неподдельными и искренними. Вернувшись, первым делом я не садился за компьютер и не тратил время жизни на безделье, а говорил с тем, кто ждал меня. Или хотя бы был рад видеть… хоть что-нибудь. Просто, чтобы этот человек думал обо мне, как о личности, а не о предмете. Пусть об эгоистичной, циничной, неправильной, несерьёзной, потерянной в прошлом навсегда, но личности.
Поэтому-то я пришёл к квартире Кита, желая найти «дом»? Или временное пристанище…
Навряд ли он желает меня видеть, после того, как узнал из чужих уст о… моём брате. Сейчас я не смогу сказать, что меня принудили – сам предложил. Собственно, ни за что не боролся, а всё равно напоролся. То были мои слова, я не буду отрицать. Ничего не буду. Но правду я сказать не смогу… не сумею. Не хочу больше разочаровывать Кита (и можно подумать: куда ещё больше?).
Но я очень хочу его увидеть, услышать. Именно из-за него я смог по-другому взглянуть на мир, начать улыбаться простоте, забыть о невзгодах, пришедших с братом. Тогда мне не было до него дела. Со мной был Кит. Он всегда выручал меня, помогал по мелочёвке, мы просто проводили время вместе, при этом никогда не уставая друг от друга. Меня никогда не выбешивало его поведение, замашки и странноватые фразочки – всего было в меру, хотя, я прекрасно знаю, что больше меры, но, кажется, я никогда не буду испытывать негативных чувств к Киту.
Только, что он теперь думает обо мне? Охладел ли? Думаю, да. А у меня выходит подводить людей, толком не сдвигаясь с места. Должно быть, из-за того, что я топтался на месте, мои родители пришли к игнорированию, как к наилучшему варианту. Поделом с ними…
Неловко подняв руку, я долго всматривался в глазок двери.
Я боюсь, что Кит оставит меня или возненавидит. Не хотелось бы ощутить на себе тот злобный взгляд, что он посылал Трофимову – всё было не шутя; а если я теперь буду на его месте? Что меня ожидает? Ещё более ужасные взгляды… Не узнаю, если не попробую. Мне дурно от всех мыслей.
На мгновение забыв, как дышать, я нажал на кнопку и тут же одёрнул руку, будто током ударило.
А может, у меня ещё есть возможность убежать? Но с такой же вероятностью, я могу запнуться о ступеньку или получить дверью по глазу, утонуть в сугробе снега из-за очередного камушка… И почему сердце невыносимо бешено стучит, а в горле сухо, будто и капли в рот не брал сегодня? И коленки давно так не тряслись… сейчас точно землетрясение будет.
Чуть ли не утонув в сумасшедшем круговороте мыслей, я почти сумел забыть о главном, как послышались быстрые шаги. Дверь распахнулась, и передо мной стоял не кто иной, как Кит. Думаю, только из-за него я могу разрыдаться, потому что никого ближе у меня нет… И что за неопрятный вид? Откуда столько пластырей на лице и шее? Неужто он дерётся даже тогда, когда меня нет в школе? Ну что за тип?
Мы молчаливо взирали друг на друга. У Кита был слегка удивлённый вид, но не ошарашенный. А у меня… как всегда – хуже. Я пытаюсь сдержать слёзы и не разрыдаться, как ребёнок. «Я должен ему сказать» – одна мысль крутилась в голове, но мне оставалось давиться собственной слабостью и сжимать губы сильнее, не представляя с чего начать.
— Знаешь, мог бы хоть предупредить, что зайдёшь! — сердито, но не злобно, произнёс Кит, не давая мне «а?» вставить. — Блин, ты весь красный. Заходи, давай. — Он втянул меня в квартиру, где, по обычаю, приятно пахло цветами. — Ваня, — уверенно произнёс Кит и положил свои ладони на мои щёки, оказываясь совсем близко.
— Ч-чего? — Его руки на удивление разгорячённые. Сильно же я замёрз.
— Ужинать будешь? — с улыбкой спросил он.
— Если только… совсем чуть-чуть… — Почему он такой добрый? Или правильней спросить: почему он так добр ко мне?
— Ну, не плачь. — Кит утёр большими пальцами дорожки слёз. — Я всё понимаю. — Только, что понимал Кит, я не понимал. — Раздевайся, а я пока разогреваться поставлю.
Значит ли это, что чувства я могу испытывать лишь к Киту? Похоже, да. Только он кардинально изменил мою жизнь, после брата. Тогда я зависел от него и направлял все чувства на него. Теперь же всё переменилось: моё отношение к жизни, которой я никогда не дорожил и, чего таить, не задумывался о прожитых впустую минутах; моё отношение к окружающим людям, которых я когда-то сторонился; моё отношение к пустоте мыслей и вечного сочувствия к себе. Я забыл об этом и потерял интерес, если можно так выразиться. Меня перестали держать невидимые цепи, с которыми мне иногда приходилось сталкиваться вновь.
По привычке я заглянул в зал, вдыхая свежий аромат. Но цветочков, кажется, поубавилось, а половина из них потеряла бывалый крепкий вид, листья начали сохнуть, вянуть. Словно потихоньку умирали, либо, наконец, сумели ощутить зверские морозы за окном. Так ли это? Мама Кита очень заботится о них, и, не думаю, что она оставила бы окно нараспашку и позволила холоду сломить их. Может, я не замечал раньше?
— Ваня, — Кит поди услышал мои шаги, — кофе или какао будешь?.. — Он домыл кружку и развернулся ко мне, замирая в полуобороте с ужасом на лице. Кружка глухо ударилась о дно раковины.
Твёрдая уверенность Кита растворилась, отдав место пустому испугу. Кит враз обмяк, я чувствовал, как его колотит изнутри, а причина всему – я.
— Не волнуйся. — Знаю, он не послушает. Я положил руку на следы удушья, стараясь прикрыть их. — Даже не болит. — Его губы дрожали, выдыхая углекислый газ. Я видел, как от осознания беспомощности он стискивал зубы и сжимал кулаки, чтобы не выдать всю ту порцию вопросов, что у него накопилась за этот маленький период времени. — Лучше скажи: с кем подрался? — Только Киту я могу подарить ничем не озабоченную улыбку, пугая самого себя.
— Будто не ясно. — Он бессмысленно улыбнулся, не находя той причины, по которой мог радоваться. — Кстати, выходит, что я был прав. — Но его глаза не были затуманены безрассудством.
— Китова шизофрения сумела оправдать себя. — Впервые, да?
— Это ещё что такое? — Кит забавно выпучил глаза.
— Твоя шизофрения. Типа шизофрении обычной только на развивающемся уровне. Шаг назад, но его всего лишь половина.
— За кого ты меня держишь… — Он обессилено опустил голову, не думая поднимать её.
— За очень дорогого человека. — Но понадеюсь, что он меня не расслышал.
Я согласился на кофе, получил свой ужин. Макароны по-флотски. Давно не видел этого блюда… Острое и сладостное. Как странно, что у домашней стряпни имеется вкус. Забыл, это не моя семья, не моя мать готовила, а значит, всё как надо.
Атмосфера «когда я ем, то глух и нем» сохранялась – без слов можно ощущать взгляды, в которых кроются сожаление и скорбь, неподъёмный груз ответственности за человека, до которого тебе не должно быть дела, потому что никто не обязан обрекать себя на подобную участь. Однако, существуют такие люди, что будут перенимать вину на себя, не фигурируя в действии. Они создают свои проблемы из незамысловатого хода мыслей, которые приводят их к тому, что если бы они сделали вовремя свой ход, то сумели изменить ситуацию, и всё пошло как надо. Быть таким человеком, значит, чувствовать вечный укор совести, стараться держать обстоятельства в своих руках, а это равносильно тому, что держать вечно выскальзывающий, обжигающий и стирающий ладони канат. Подобные люди похожи на самоубийц, только в живых остаются и продолжают терзаться до тех пор, пока всё не исправят.
