— А ты, паренёк, из какого класса?
— Одиннадцатого. — Да ладно. Я же всегда повторял за Китом, так что даже мышечная память должна сработать. Но не работает.
— Да? Не видел тебя что-то…
— Не люблю публику. — Нацепив на какой-то крючок одежду, удалился из раздевалки. — Пойду к кабинету, — так же скоро выговорил я. Это было не к чему.
Кабинет русского, как и каждый кабинет на этаже, закрыт. Можно и обольститься подобной возможности – носиться по пустым коридорам, орать что-нибудь неприличное, но было лучше, если бы я находился не один.
— Привет, Вань. — Кит пожал мою руку, а я старался улыбнуться хоть краем рта. Попытка наводила тучи над головой. — Ты что-то зачастил рано приходить. — Не один он так решил. Руссичка, заметив меня, сидящего у её кабинета, хотела поднять тревогу и вызывать психолога (хрен знает, почему именно его). В тот момент её тощее лицо стало пугающим. Еле успокоил, не говоря о том, что просидел у двери полтора часа.
— Ну да. — Нет смысла отмазываться от очевидного.
— Эх… — Перевёл дух Кит. Он не спокоен, не раздражён, и не такой, каким я его привык видеть.
— Знаешь, Кит, — я даже не понимаю, зачем говорю это, — вчера я опять не поел, ну, не считая того раза, когда ты меня угостил в школе. Проснулся посреди ночи и больше не спал… — В этих фразах нет смысла, но, если он будет знать хотя бы это, может, мне станет лучше. Ведь мелкие кусочки правды облегчают груз. Так должно быть, но я чувствую больший гнёт. — А ты со вчера лучше выглядеть не стал. — Те же не выспавшиеся глаза, покрасневшие белки, растрёпанный вид.
— Да… и сегодня ночью меня посещали кошмары. — На его лице держалась печальная улыбка. — Обычно так случается: за одним неприятным сном следует более ужасный. Такой период дурных сновидений иногда возникает в моей жизни. Странно, да? — Киту снится череда кошмаров и не в первый раз, а я только сейчас узнаю. Он и не обязан мне полностью раскрываться и доверять секреты. В душе он может таить то, что посчитает нужным. Кит говорил же, что единоличное знание секрета радует. Вот только меня он никогда не радовал. Пугал. Душил. Изменял. Наверняка, у Кита похожая история. — Это происходит по той причине, что случается что-то нехорошее, но я этого не замечаю. Или просто не знаю.
— Внутреннее чувство? — Ты не знаешь, что именно происходит или как оно называется, но ты чувствуешь всем телом, что что-то не так. Лишь слова раскроют правду, но я их не произнесу.
— Думаю, да. Но я не уверен. Может, у меня что-то не так с психикой?
— Если говорить о твоём подозрении то… да.
— Давай не об этом.
Все мы знаем, что каждый из нас не договаривает, темнит, скрывает слишком много фактов. Некоторые довольствуются той мизерной частью, что услышали, и без необходимости напоминают о своих великих, как они считают, знаниях. Похоже, мы с Китом далеко не такие: знаем мало, говорим об этом мало, никогда не затрагиваем животрепещущей темы, а проживаем вместе моменты, в которых и познаём друг друга. Никаких лишних слов и кривых недостатков. Одних действий и отношений друг к другу для нас более чем достаточно.
Русский прошёл так медленно, как ещё не проходил прежде. Напоминания правил, решение тестов, попытка написать сочинение и звонок. Конечно, самым лучшим было последнее, потому что работа не моя, всё остальное я угрохал.
— Эй, ребята, погодите-ка! — Жданов неожиданно вышел к доске, когда дверь за учительницей закрылась.
— Да чё такое? — пронудел Васильцов, не поднявшись с места. Остальные тоже задались вопросом: кто про себя, кто совсем шёпотом.
— Всего лишь пять секунд займёт. — Он растопырил пальцы руки, переводя на меня взгляд и подмигивая, словно предлагая сделку. И улыбаясь не так, как прежде. В этих чертах присутствовала совершенно иная особенность. Что-то помимо тех знакомых и надоедливых радости и вечного позитива.
Что-то леденящее и дурное.
— Почти одно объявление, — с этой фразой он взмахнул рукой, указывая на меня.
Односторонняя сделка свершилась.
Неужели я настолько тупой, что не понял раньше? Этот взгляд…
— Ваня?.. — тихо спросил Кит, я же замер, стоя полностью открытый для Жданова.
Господи, всё так просто. Я знаком с этим не так уж и плохо, даже хорошо. По крайней мере, на реальном примере, и пережив множество нападков. Но гордиться здесь нечем: различать и находить сразу – чересчур разные понятия. Всего лишь-то одно слово, обозначающее всю суть человека. Из четырёх букв – ложь. Либо же из пяти – обман. Шести – враньё. Семи – неправда.
Почему я боюсь его? Почему он мне так напоминает брата? Он ведь ничего не знает… не должен. Не может. Нет…
— У нашего дорогого Левина, — сердце не замирает, время не останавливается, взгляды приковываются, шёпот нарастает, — ныне была бурная ночка, — просто невозможно, — и вы не поверите, с его же братом!
Ничего не сломалось. Всё осталось на своих местах. Лишь глаза иссохли оттого, что я ни разу не сумел моргнуть, продолжая смотреть на Жданова, который… наслаждался моментом.
— Чтоб без недопониманий, — игриво добавил он, — я про секс. И да, Тимур, — он наконец-то оторвался от меня, — с тем самым, в которого ты столь счастливо влюблён.
— Ваня… — Даже голос близкого Кита казался слишком далёким. Я не дал ему прикоснуться ко мне.
— …прости.
Я схватил сумку и прошёл между переговаривающихся парт, что не сводили с меня глаз. Я чувствую их, как чувствовал его… Жданов будто ожидал от меня каких-то действий, но я не думал останавливаться и прошёл мимо, пропуская циничный взгляд и открытую стойку.
В раз пропало всё: разговорчики и непонимания со стороны, липкие взгляды, пропитанные ядом, стыд и смятение, подпитываемые ненавистью к брату, иллюзия дружелюбия Жданова, что не стоила и пушинки.
Я просто сбежал. Сбежал ото всех и от всего. От Кита. От правды. От страха. От будущего глумления. От внутреннего смеха и победы Жданова. И скрылся в привычном и родном холоде зимы, что никогда не покинет ни разум, ни сердце, ни душу, ни желания продолжать жизнь. В нём было всё, что я испытываю к миру – абсолютное безразличие, но сейчас… я думал, думал о том, что же в действительности произошло.
Как он мог узнать об этом? Кто ему сказал? Брат? Он же не дебил… но больше меня волнует: почему? Что пошло не так? Где я оплошал и навёл на себя ещё одну мишень? Когда наступил на мину своеобразного действия? Когда я стал его интересом в подобном плане? А когда он вообще стал с интересом смотреть на меня?.. да неважно.
Мы не были друзьями – оттого и стали врагами? Он стал мне врагом, что желает опустить? Нет же… пусть между нами ничего не было: никакой такой близости, родства душ, великого понимания и согласия, даже общения, да ничего не было! – он всё равно поступил так. Не только со мной. Даже с Трофимовым. Стоп, что это вообще означает? Какой в этом смысл? Разве не они друзья? Да что, чёрт возьми, произошло!? Оно того стоило, чтобы прилюдно раскрыть мой секрет, о котором только я да брат знали? Ради чего… для чего? Какой смысл? Или он сделал это, потому что мог совершить подобное? Нет, это глупость.
Или нет?
Я ли его знал? Ответ отрицательный. Я ли мог прочитать его мысли? Следует ли давать ответ на этот вопрос, если первый и так провалился?
Но это неправильно… хотя бы по отношению ко мне. Да, я могу так думать, потому что не считаю, что заслужил подобного. Я вообще ничего не заслужил, потому что ничего не желаю, ни о чём не мечтаю, единственная реалия моего мира – дружба с Китом, где никто, кроме Леры и родителей, фигурировать не может. Да, эгоистично, но это моя закрытая вселенная, и позволять кому-то копаться в ней… непозволительно. Но Жданов сделал это… он уделал Трофимова зараз. Может, этого хотел? Заодно друга подвёл. Вот только зачем это притворство? Кому нужна такая удручительная пародия?
Чего ради люди должны терпеть подобные унижения?
Я не заметил, как вернулся домой. Ноги сами притащили, игнорируя идущих на встречу прохожих – ни одного не запомнил. Я даже забыл о том, что на улице минусовая температура, что там действительно холодно и что, оставшись, можно заснуть и не проснуться.
