Я бы рад всё рассказать, с плакатом ходить и орать в рупор, но нужно ли это? Тем более Жданову. А причины невозможности рассказать это, я тоже назвать не могу. Все они сводятся к одному, а раскрывать себя и подобную сторону своей жизни… мне за сегодня хватило унижений.

— А! Погоди, — скоро проговорил Жданов, поднимаясь с лавочки. — Я сейчас сгоняю и вернусь, — и побежал, — не уходи! — Что с ним? Я уже надоел? Должно быть, долго думаю.

Прежде, чем его фигура пропала с горизонта, она превратилась в маленькую, подвижную и удаляющуюся кляксу. Небо сегодня чистое, а звёзд разглядеть я не могу. Было бы неплохо свалить с этой прогнившей Земли и застрять в неподвижном пространстве, где ты постепенно замёрзнешь насмерть. По крайней мере, было бы красиво, не считая того, какую позу приняло твоё тело. Даже забавно думать об этом. Невозможные позы, потерявшиеся в чёрном нескончаемом пространстве.

— Держи. — Жданов быстро вернулся. Не запыхался. По оформлению жестяной банки я понял, что это не кока-кола.

— Я не пью пиво. — И главное всё же уловить сумел. Неплохо.

— От одной баночки тебя не вынесет. — В руках у самого была такая же. — Может, хоть расслабишься, — тихо произнёс он, открывая банку. Расслаблюсь, засну, замёрзну, умру. Нет, только не в жёлтом снегу. — Всё настолько плохо? — Я крутил в руках пиво, не разбираясь в зацензуренных моим зрением символах.

— Да. — Мне кажется, если я не выговорюсь, то умру от удушения.

Рассказать что-нибудь пограничное? Не главное, а так… то, что может серьёзно волновать подростка, как я. Была не была. Открыв баночку, я запрокинул голову и большими глотками стал выпивать жидкость.

— Э-эй!

— Гадость, — прошипел я, почти подавившись, но вовремя остановившись. В банке осталось некое количество. Фу… после этого действительно испражняться через рот придётся.

— Ты чего творишь? — Его это беспокоит?

— Готовлюсь. — А не слишком ли я честен? Какое-то хмельное чувство посетило голову. Поставил баночку на лавку, дабы не повторить ошибку. — Просто… вот у тебя бывает такое, что за день мир переворачивается несколько раз, а повлиять на это ты никак не можешь?

— Бывает, — понимающе ответил Жданов, — вечные проблемы, что ты не в силах разрешить самостоятельно. В той школе, что я учился до этого, каждый день был реально таким, каким ты его описываешь. Было муторно, и я уставал от пребывания в этом месте. Т-ты ведь об этом?

— Примерно. В моей жизни появился тот, кого я не желаю видеть. Он наглый и ужасный человек, но мало кто это понимает, — неполноценный портрет, — невыносимо видеть, как ему радуются, будто он – последнее разумное существо на свете. Это бесит и выводит из себя. — Не заметил, как сжал кулак. Я не говорю многое?

— Кто-то из родных? — осторожно предположил Жданов.

— Брат.

— У тебя есть брат? Не ожидал… — Ему это интересно? — Твои родители сравнивают тебя с ним?

— Раньше. Они давно меня не трогают.

— Им, что, до тебя никакого дела нет?

— Наверное. — Не сболтни лишнего, Ваня.

— Должно быть, неприятно. — Лишь киваю в знак согласия. — Получается, он не с вами живёт? Ну, если вдруг появился в жизни?

— После того, как стал учиться в универе, он переехал в общагу. — Ради большей свободы действий. Даже не представляю, чем он там занимается и кого совращает. — Он обычно возвращается, на летних, — я иронично ухмыльнулся, — и зимних каникулах.

— Он такой плохой человек?

— А?

— Ну, как ты считаешь, настолько ли он плох, что лучше его вообще не видеть? То есть, только твоё мнение…

— Не знаю, — он не плох, он безумно ужасен. В нём нет ни капли веры во что-то, кроме силы и влияния.

На минуту мы замолчали точно. Похоже, своим незнанием я поставил точку.

— С-слушай, помнишь, ты сегодня говорил, что мне нужно заняться проблемой Тимура? — оптимистично начал он.

— Помню. — Такое поведение выходит за рамки обычного Трофимова.

— Я, конечно, пытался с этим разобраться… — Жданов нервничал. — Но, мне кажется, я и так знаю в чём дело.

— Правда? — Коли знаешь, чего товарищу не поможешь?

— Ну-у… если я расскажу тебе, ты никому не скажешь? — Я почувствовал на себе его взгляд и не ошибся.

— Твоё же дело.

Стоит ли такому, как я, вещать о секретах друга? Или он чего-то хочет от меня? Ну, не мог он понять, что я утаиваю то, чего он не знает.

— Тогда предпочту тебе довериться, — эта фраза звучала неубедительно. А так… не могу понять и дать описание. — Он, как бы, эм, — если не можешь, то не говори – святое правило молчуна, — влюбился. То есть дело в том, в кого он влюбился.

— Чего? — я не искореняю возможности того, что этот человек мог втюхаться в кого-то, но говорить об этом столь уверенно… что-то тут нечисто. — Подумаешь, с кем не бывает.

— Но он-то в парня влюбился, — продолжал демагогию Жданов, уже расправившись с пивом.

— Ну и? — Пусть Трофимов не первой свежести рыба, но с таким характером ему есть дело, что будут говорить люди о его нетрадиционной ориентации?

— Так этот человек его абсолютно не замечает. То есть они иногда общаются, переговариваются, вместе торчат в одном месте, но никакого сдвига нет. Как думаешь, из-за этого он может депрессовать?

— Должно быть. — Я никогда в отношениях не разбирался. — А Трофимов не мог подойти к нему и в лицо сказать, мол, тот ему нравится и хочет отношения мутить? — Даю любовные советы, чтобы помочь Трофимову… дожился.

— Этот парень и так постоянно с кем-то мутит. В одном клубе. Всегда с кем-то новеньким уходит. Может, из-за этого Тимур и ничего не хочет?

— Тогда ясно. — Трофимов влюбился в бабника. А если это парни? Чёрт знает, как такого человека называть. Парник? Што за хуйня? Мужник? Хватит!

— Кстати, — многообещающе подал Жданов, — я могу и ошибаться. Но, — почему-то сердце забилось сильнее. От чего же? Изо всех сил, столь яро. Будто этот урод здесь… Даже живот начало крутить. Пиво? — Он может просто быть твоим однофамильцем, — роди ты мысль, Жданов, — парня, который нравится Тимуру, зовут Рома. И у него фамилия такая же, как и у тебя, так что я подумал…

Разве не ирония? Один идиот влюбился в морального преступника. Первый играет в мягкие игрушки, а второй пользуется настоящим оружием. Тот говорит всякие нелепости, видимо, не понимая, что это никак не ранит меня, а он произносит каждое слово так, чтобы я точно понял, что оно адресовано только мне, никому более.

— Это так? — Я не удержал таких глупых чувств как шок и оцепенение. Просто невозможно, чтобы из всех парней в городе, Трофимову полюбился такой отброс. Да, он сам не лучше, но мой братец… изыск гурманов. С раскрытыми глазами и ртом я уставился на Жданова, палясь так, как никогда прежде. А он всё видел и понимал. — А Тимур мне верить не хотел… — Жданов опустил голову, устремляя взгляд куда-то в снег.

— Скажи Трофимову, чтобы тупо забыл о нём. — Кажется, я понимаю, почему брат его игнорил, однако, он постоянно с кем-то трахался. Очевидно. Просто прекрасно. Их бы и трогал, меня-то зачем!?

— Значит, всё же плохой человек?

========== 15. Всё обман ==========

Пиар музыки: Immediate Music – Serenata Immortale.

Я допустил ошибку в собственном изречении, в эмоциях, что не могу сдерживать из-за братца, и раскрылся. Не полностью, но этого хватило, чтобы показать ненависть и презрение, испытываемые к нему. Из-за подступившего смятения попытался предположить, что, может быть, мы всё-таки о разных людях говорим. Напрасно. Совпало всё. Именно таким, каким видел его Жданов, его видели все. Не считая внешности, поведение оказалось для меня предсказуемым, манера речи, общения с кем-либо.

Пожалуй, привязавшись к моему братцу, Трофимов совершил самый дурной поступок, но ему везёт – мой братец его не замечает, а значит, Трофимова обойдёт стороной многое… пусть и живёт себе спокойно, не докапываясь до меня.

— Да уж, это удивительно. — Жданов не был радостен, не был и опечален. Он старался держаться нейтрально. Из-за моего отношения.