Но оправдание ли это?

Я попытался приподняться на локтях – вышло с превеликим трудом. Вокруг себя ничего не вижу, не слышу; не имею понятия, сколько сейчас времени. А нужно ли оно мне, я тем более знать не хочу. Выполз из-под одеяла и осознал, что едва держусь на ногах. На теле одна футболка. А кто бы сомневался?

По телу прошлись мелкие мурашки, распространяясь от самой груди, когда я ощутил нечто медленно скатывающееся по внутренней стороне бедра. Оно стекало, неслышимо капая на ковёр. Липкое и отвратительное, из него…

Я упал на колени, закрывая рот. Правой рукой прижимал левую, не позволяя себе проронить ни слова. Ни звука.

Ненавижу, как же я ненавижу его.

С полузакрытыми глазами добрался до ванной. Чтобы попасть в любую комнату этой квартиры мне уже необязательно быть зрячим, достаточно держаться косяков и стен, а дальше дело памяти, на которую я не люблю полагаться. Выключатель нашёл так же быстро за дверью. Из-за невозможной тишины в квартире я решил, что все уже спят. Ну, побеспокою их.

Я еле смог поднять ногу, чтобы ступить в ванну.

Всё ещё чувствую его, а сперма продолжает вытекать. Да сколько раз он это сделал!?

Отвратительный, невыносимый, безумный, обманывающий и вечно прикрывающийся маской ебучий гад… Вот только кто я после того, что позволил ему сделать?.. Или это можно считать за «принудили»? Или «не сумел оказать должного приёма, потому и поплатился»? Да какая к чёрту разница? Всё, о чём я думаю, это результат. Его не перепишешь, не изменишь. Он просто есть, и пытаться разобрать его – пустое делишко.

Еле тёплая вода мощными и мелкими струями обливала меня, но не смывала того проклятия, что, похоже, заселилось во мне с рождения. Его рождения. Я понимаю, что не смогу себя очистить: ни изнутри, ни снаружи. Я весь в грязи, что ничем не ототрёшь, должно быть, потому что она уже течёт во мне, является частью крови, и я принял её от брата. А от кого же ещё? От бестолковых родителей? Но если учесть генетику и прочую ересь, то получил он все качественные свойства как раз таки от них, как и я.

— Я ничтожен, — прошептал, теряясь в каплях жидкости, что окутывала лёгким одеялом, в котором хотелось утонуть, скрыться, потеряться. Ещё сильнее хотелось испить как можно больше, да так, чтобы живот округлился, а потом засунуть два пальца в рот и вытошнить всю кашу. Легче бы мне стало только до того момента, пока он вновь не коснулся меня. Да и подобным образом я никогда не смогу избавиться от его присутствия, его контроля надо мной и возможности делать самое ужасное.

Кажется, я простоял достаточно для того, чтобы иметь возможность рассмотреть размокшее тело, вот только… его сперма всё ещё внутри. Конечно, я хочу отмыться от всей мерзости и пакости, но до чего же низко делать подобное с собой. В нетёплой атмосфере я ощутил только что пришедший жар.

Это просто. Закрыть вновь глаза и отказаться воспринимать мир как надлежащее.

Больше должного расставить ноги я не мог, хотя бы из-за ассоциации с тем, что кому-то подставляю задницу. Кому уж там… С тревогой дотронувшись до сжатых мышц, почувствовал слизкую и не смывшуюся сперму. Стою будто перед братцем или даже перед камерой… Мне нужно расслабиться. Но после того, что он сделал, я не могу этого представить.

«Неторопливо, шаг за шагом», – всё ещё пытаюсь успокоить себя. Ввожу палец, сжимая край ванны, острые углы которой впиваются в кожу. Жаль, что это не самое неприятное в данный момент. Позволь самому себе зайти чуть дальше…

«Не думаю, что будет так больно», – слова брата неожиданно возникают в голове, и я, чуть ли не чертыхнувшись, падаю, сползая по влажной стене.

— Не могу. — Не думаю, что стоит сразу отмазываться на «само выйдет». — Это ведь никогда не закончится? — Единственное, что умею, – дарить ложные мгновения себе. За это и расплачиваюсь.

Схватив наугад полотенце (все сливались в одно), начал вытираться так, чтобы содрать кожу. Казалось, так и будет, но моих сил хватило только на волосы. Пытаясь успокоиться, поднял голову и посмотрел в зеркало, что представляло собой бесформенный квадрат, внутри которого смазанная фигура телесного цвета, не считая макушки. Своих глаз не вижу, что уж там, даже рука – неправильный прямоугольник с овалом без чётких границ. Может, это и есть истинная сущность человека? Бесформенная, слепая и немощная…

Ощупью выбрав одежду, напялил то, что быстро подвернулось под руку. Очки искать не стал. Как ни странно, с первого раза нашёл свою куртку, в рукаве которой была и шапка – мне повезло найти собственные вещи в этой темноте. Не беспокоясь о шуме, открыл вечно щёлкающую дверь и вышел, закрывая, но не запирая на замок, ибо где ключи, чёрт их знает. Может, чёрт и стащил.

Ночью намного холоднее, и привыкнуть труднее к такой низкой температуре. Или это происходит, потому что я ещё мокрый? Вроде бы только волосы, но… Без разницы.

Улица в моём видении не выглядела лучше. Ориентировался по фонарям – иду, куда они приведут. Редко встречаемые люди не беспокоили своим социальным статусом и родом деятельности, пусть те же клерки или гопники, я пропускал их, не разглядев фигуры. И вот почему, до них мне нет никакого дела, а когда речь заходит о нём, я теряю самоконтроль над телом?

И как Земля таких держит? Или это верное подтверждение тому, что злодеи в реальности никогда не получат достоиного наказания свыше? Он же обычный насильник, извращенец, чьи замыслы становятся явью, больной, диагноз которому не поставишь, пусть даже душегуб, который никого не убил, но прогрессивно занимается этим, бесстыжий говнюк и поддонок, чёртов братофил… он только и ждёт, когда его будут так называть. Для него это не будет чем-то оскорбительным, он будет наслаждаться этими словами, произнесёнными с ненавистью и отверженностью, неприязнью и отвращением. Он думает только о том, чтобы пойти поперёк нормальным устоям общества. Быть тем, кого за глаза осуждают и судят, не понимая, зачем ему это. Вот и я почти не понимаю…

Добрался до места, которое никак не могу обрисовать в воображении. Это лавочки? Точно не диваны. Протираю глаза, но картина остаётся той же. От нечётких картин голова начала кружиться. Или от размышлений? Да, пытаться понять безумца – безумно.

— О! Левин, это ты? — доносится со стороны знакомый голос, что я не могу сразу признать. Подняв голову, вижу силуэт человека (а кого бы ещё?), не разбираю его. Естественно, я абсолютно слеп. Щурюсь, но ничего разумного не вижу. Брови как-то сами собой свелись. — Ты без очков? — Он подходит достаточно близко, чтобы я смог узнать в нём Жданова. В плохом качестве.

— А… типа. — Из-за того, что совершенно не вижу лица, хочется поддаться ближе. Я уже привык видеть мир чётким сквозь линзы очков, но сейчас их нет. И это… неудобно.

— А ты чего здесь прохлаждаешься? — В голосе плещется всё та же дружелюбность. — Уже два часа минуло.

— Не знал, — быстро отвечаю.

Ничего не рассмотреть.

— Как так? Где ты тогда бродил всё время и… один? — Удивляется.

— Один, — лишь выдыхаю я, ощущая ту же напряжённость.

— Слушай, ты совсем плохо видишь? — Он первый подался вперёд. Я чувствовал его дыхание. Вроде бы лучше.

— Ага.

— Очки потерял? — Он так и будет строить предположения?

— Допустим.

— Да что с тобой? — «А что со мной не так?» – это я и говорил всем своим видом, всматриваясь в синие глаза. — Начнём с того, что ты один гуляешь в подобное время…

— Ты тоже. И один. — Жданов раскрыл глаза. Этот факт его озадачил?

— Ну, я-то часто ночью прохлаждаюсь, а вот ты?

— Допустим и я. — Какой же пустой диалог.

— А если не допускать? — прозвучало строже.

— Просто гуляю.

— Боже. — Он громко выдохнул. Я уловил лёгкий запах сигарет. Курит? — Давай хоть присядем?

Согласился – изрядно находился. Однако чую, что свою задницу я сегодня ещё и отморожу. Какая радость братцу будет…

— Знаешь, я уже понял, что у тебя что-то случилось, но говорить ты не собираешься. Тогда, может, хоть назовёшь причину, почему не можешь? — звучало несколько капризно.