Die Ebene / Равнина Бледнеет дом небес в безвестности, В безвестности равнина отзвучала. Так говорит со мной голос ветра: «Они зарыли нашего возлюбленного Бога, Красный конь водил его под сумрачным чепраком». Сокрушён согбенный холм, Песчаный плакальщик, Пески его поседели, сияют! И вот я опираюсь на плечи его, стою. Как огромна эта равнина! Каким бесприютным стал этот мир! Winterstille / Зимняя тишина
Сохнет лес во льдах суровых, Запоздалой стужи встреча. На суках висят тумана клочья И во мгле уснуло крепко всё окрест. Долго время длится, помешалось, Дроздом на дерево вспорхнуло. Вертит шеей, таращится на Север. Ухнул вопль. И дальше эхом улетел. Mondfrost / Лунная изморозь Её непорочность в облачении жёлтом — Медленно плывёт она высоко над нами. Больше никогда не встретятся взгляды наши В ненависти и страсти. С вершин холодных Следуют за ней суслики, медленно отставая. Ты, ребёнок, бросаешь в неё цветок астры — И попадаешь в лик. Он отлетает от её ланит. Там, наверху, нет надежды на то, чтобы встретить любовь. Pompejanischer Abend / Вечер в Помпеях Напевает кто-то? Дикие пчёлы Рыщут в расщелинах стен. «Красное вино, белый пирог — Освяти их, старый мой Бог!» Я предавался грёзам, замыкался. Я следовал священным заветам. Вот состарился мир, прибавились годы. О горном вине, о белом хлебе грежу. Стоят столбы без шатра, Лунный свет остужает лоб. На страже образа зубило и резец Лежат на мраморном столе. Пасутся беленькие козы, Розы цепляются за их бока. Порхают отроки меж ними, Сгоняя палкой иль кнутом. Челядь юная снуёт безмолвно, Втаскивая в опустевший дом Корзины с фруктами, кувшины с вином, Ветки миндаля, букеты мимоз. На запах садовый роем Из стен вылетают пчёлы, Сияющие внутренним светом, И музицируют над моей головой. И вот в щелях стены укрылись: Слетелись звёзды к угощенью; Благостно небес ночных ярмо, Как будто под крышей дома моего… Не поют? «А кто может познать Величайшего Господа нашего? Огонь полыхает под горою Эссе, Огонь пылает в косточке винограда». Господь отправит вестников — Сыновей своих малолетних, И в приветствии взыщут они День печали в моих очах. Schewend im Schnee / Под снегопадом Грузным корневищем в ночи зависает пурга, Хлопьями тяжёлыми осыпаются снега. Дремлет город почти в эпицентре шторма, Стоят на страже горящие шахтовые фонари. Мой дух, чутко внимающий звукам, Непрерывно шуршащим повсюду, Неотложно приводит к монотонной равнине, Где вьюжат искристые снежные вихри. Здесь становится шире пространство, Здесь манит шагать на шатких ногах Всё дальше и дальше в запретные дали С какой-то нектарной летней улыбкой. Моё смирение зацвело, как всё в округе. Подними свой тяжкий взор: вот зелёная крапива. О смирение моё, мы жили друг подле друга, Мы не знали друг друга, о себе позабыли. Теперь не время, чтобы слушать, Как ликуют в июльском ливне эти дрозды! Однажды восторгом меня захватило, Когда спозаранку глаза заливало слезами. Там, высоко в лесах бежит красный ручей, Играя солнечными лучами. Так душа моя пробивается между скал и камней, О самой себе никогда не вспомнит. Снегом трепетным вьюжит, Скорбно бегут небеса В странствии дальнем, Сумасшествие сужает ширь. Verborgen / Затаённое Незримый метатель, Незримые цели. Серебряный диск, Пролетает над крышами зданий. Время расщепляется И падает затаённо По обе стороны. Пелена сущностей, Исчезнувших народов серебряная пыль, Что оседает мимолётно на моей судьбе, Пока зубы вгрызаются В зелёное яблоко. Я смахиваю пыль Робкой рукой, Вниз осыпается ничто. Дай мне руку, Иоганн, Странник без страны. Nachts / Ночное Протарабанили копыта, Прожужжал дротик, Прошмыгнули хохот, смех, хи-хи, Дождь над морем пропел В парусах и в росах. Никто не пришел: Ни кентавр, Ни стрелы древесные, Ни женщины, Ни корабль — Посланцы за мной, Посланцы плутающие. Die Kreatur / Творение Вблизи голодных Пробуждаются восторженные лица. Огромные маски снимают оцепенение, Здоровье к лицу свергнутым богам. Их стопы идут по дорогам, Что пролегают то вверх, то вниз. Глубоко, у паука-ткача, Пред пещерой их пророков завершается путь. Боги не тревожат его покой, Слушают, как струится кровь внутренностей. Золотая турецкая сабля Охраняет вход в небеса. Ближе тот странник, что держит Вишнёвые плоды кофейного дерева. А другие ещё ближе – те, что пред старыми храмами Срывают молнии с висков мраморных великанов. Они склоняются пред обломками камней И скрываются, преходящие, в теплых недрах. |
