— Да, — согласно кивнул Сталин. — Именно для этого мы вернули на службу товарища оснаба — его очень интересные рацпредложения меня весьма заинтересовали. Но теперь, Лаврентий Павлович, это твоя головная боль! Изучи, как следует… Это — очень важная и перспективная разработка! Некроманты врага — наша головная боль! Разработка, конечно, еще довольно «сырая», доведите её до ума, товарищ Берия, как вы это умеете.

— Не сомневайтесь, товарищ Сталин! — ответил нарком. — Обязательно доведем!

— Я на вас надеюсь, товарищ Берия! А вы, Петр Петрович, с сегодняшнего приступаете к обязанностям постоянного куратора товарища Хоттабыча. Ваша задача: в кратчайшие сроки максимально раскрыть его Силовой потенциал! Как? Думайте сами — голова у вас отлично работает, я уже успел в этом убедиться. Продумайте все, что потребуется для его социализации в нашем, практически незнакомом товарищу Хоттабычу, мире…

С потока на стол неожиданно рухнул большой кусок штукатурки. Который, ударившись о столешницу, разлетелся на маленькие кусочки. Я поднял глаза, прищурился (хоть и стал лучше видеть, но без «мощных окуляров» все равно, что слепая курица), вид потолка и стен, разукрашенных змеящимися трещинами и отвалившейся штукатуркой, меня попросту шокировал. Это же кабинет главы государства! Верховного главнокомандующего!

— Что, товарищ Хоттабыч, удивлены состоянием моего кабинета? — ехидно поинтересовался Иосиф Виссарионович.

— Еще как, товарищ Сталин. — Скрывать этот факт от проницательного вождя было бесполезно. — А что случилось?

— И вы еще спрашиваете? — Сталин расхохотался. — Ведь это вы тут… так скажем, немного нахулиганили…

— Я? — Моему изумлению не было предела. — Когда?

— Товарищ Сталин, разрешите? — вмешался в ход беседы оснаб.

— Слушаю.

— Товарищ Хоттабыч не в курсе произошедшего…

— … — Изобразил удивление на лице Иосиф Виссарионович.

— Он в тот момент находился в искусственной коме, под наблюдением профессора Виноградова, — пояснил Петр Петрович. — Так, по соображению Владимира Никитича, легче перенести болезненное вмешательство наших Мозголомов. При попытке ментального проникновения в глубины подсознания товарища Хоттабыча, произошел глобальный выплеск Силы, повлекший за собой это маленькое локальное землетрясение.

— Вы серьезно? — От услышанного я был просто шокирован. — От моего воздействия сдвинулись тектонические плиты?

— Похоже, что так, товарищ Хоттабыч, — произнес Сталин. — А какова причина настолько глубокого воздействия на мозг наших сотрудников? — тут же поинтересовался он.

— Некоторые моменты существования товарища Хоттабыча до сих пор нам недоступны, — отчитался оснаб. — Особенно те, что произошли с ним сразу после смерти, а так же после воскрешения. Понимает, товарищ Сталин, если мы разберемся в первопричине — это будет настоящий прорыв! — возбужденно произнес он.

— Прекрасно понимаю, товарищ оснаб. — Согласно кивнул вождь. — Но рисковать жизнями людей и нашей столицей — не позволю!

— Мы просто не ожидали подобного эффекта, товарищ Сталин! — чеканя каждое слово, произнес Петр Петрович.

— И это я тоже понимаю, — согласился с доводами оснаба вождь. — Но впредь… — И он погрозил Петрову пальцем.

— Так точно, товарищ Сталин! — ответил оснаб. — Учтем на будущее!

— Все! На сегодня достаточно! — произнес Иосиф Виссарионович устало приваливаясь к спинке кресла. — Вы свободны, товарищи

[1] Бозишвили — сукин сын (грузинск.)

[2] Джандаба — грузинское ругательство, восклицание и выражение недовольства, что–то типа черт побери. Можно послать туда человека (ориентировочно он попадет во что–то среднее между преисподней, адом и еще сотней самых жутких мест).

[3] СС/ОП — Особая папка/ совершенно секретно («ОП», сс/оп) в СССР — высшая степень секретности документа, подлежащего архивации.

— Подъем, старая, ты, калоша! — Веселый голос командира вырвал меня из блаженного сновидения, в котором я, как в забытой далекой молодости обихаживал сладкую, как патока, медичку Аннушку. — Солнце уже давно встало!

— Вот черт неугомонный! — проскрипел я, продирая слипшиеся веки. — Такой сон не дал досмотреть!

— Чего показывали–то? — полюбопытствовал оснаб, присаживаясь на табуретку рядом с моей больничной шконкой.

— Того самого показывали, — ворчливо отозвался я, поднимаясь на кровати и опуская босые ноги на пол, — чего я, по причине преклонного возраста, давно лишен!

— Ох, тля! Бабы, что ли, снились? — «Виновато» потупился Петр Петрович, но по его хитрому лицу было видно, что нисколько не раскаивается в содеянном, а попросту мысленно ржет и морально «издевается» над своим старым, даже ошень–ошень старым другом.

— Бабы, как есть бабы… — Я недовольно покосился на Петрова. — Всю малину мне обломал, гад!

— Ничего, позже досмотришь. — «Обнадежил» меня оснаб.

— Ага, держи карман шире! — Я покрутил головой и пошевелил плечами, разминая затекшие мышцы. — Здесь повтор киноленты по просьбам трудящихся не прокатывает! Засранец ты, командир… Ладно, ты молодой засранец — не разбираешься еще совсем в «колбасных обрезках»! Прощаю! — великодушно произнес я, окидывая взглядом свою комнатушку.

Да–да, проснулся я и на этот раз в том же самом лазарете, где вот уже несколько дней меня активно пользовали товарищи Мозголомы. Именно сюда я и вернулся после той, можно сказать эпохальной встречи с легендарными товарищами Сталиным и Берией.

— Это я‑то молодой? — возмутился Петров. — Да мне шестой десяток скоро…

— Ну, я и говорю, — непочтительно перебил я своего куратора, — совсем еще дриста желторотая, штаны на лямках! — Ох, как же мне не хватало такой вот «шуточной» пикировки после его смерти. С нашим–то уровнем напряжения и адреналина на службе, такие вот шуточки и подколки действуют не хуже любой психологической разгрузки. Ну, еще и нажраться в хлам когда–никогда. — Ох, а это что за хрень? — Удивился я, когда увидел на подвешенные к ручке дверей плечики с форменным кителем полковника НКГБ СССР. Новенькие погоны так и сверкали в лучах весеннего солнца, пуская зайчики по стенам моей палаты.

— Это не хрень, товарищ Хоттабыч! — сурово произнес оснаб. — Это — военная форма! И попрошу относиться к ней с должным почтением! — жестко отчеканил он.

Ну–да, ну–да, это преклонение перед военными регалиями у потомственного офицера–аристократа, с несколькими поколениями служивых в роду, впитано с молоком матери. Действительно, чего это я? Видать, выживаю потихоньку из ума.

— Виноват, товарищ оснаб! Исправлюсь! — ответил я, вталкивая ноги в шлепки, стоявшие возле кровати.

— Цени оказанное тебе доверие, товарищ полковник, —

Подволакивая ноги, и шлепая задниками тапочек по заскорузлым старческим пяткам, я добрался до формы и снял вешалку с ручки.

— Ох, мать моя женщина! — не сдержался я, когда развернул форму лицевой стороной к себе. Вся «грудь» кителя была увешана орденами и медалями… Моими… Заслуженными кровью, потом и лишениями! Еще там, в моем родном мире…

— Как?.. — прошептался я негромко. В горле от нахлынувших воспоминаний и чувств вновь встал комок, а в носу предательски защипало… — Откуда?..

— Оттуда. — Оснаб приподнялся со стула и легонько постучал указательным пальцем по моей плешивой голове. — Руководством было решено вернуть тебе все награды…

Я пробежал взглядом по наградам еще раз: Орден Отечественной войны первой степени, два Ордена Красной Звезды, медали, уж и не упомню все… Вот только серебряного юбилейного ордена, выпущенного в восемьдесят пятом, в честь сорокалетия Победы, не было.

— Правильно мыслишь, Хоттабыч! — улыбнулся Петр Петрович. — Восстановили только те ордена и медали, аналоги которых существуют в нашем мире. — А ты, оказывается, настоящий герой, старина!

Вот же ушлый жучара! Опять в моей голове, как у себя в кладовке шурует! Закрыться, штоль?

— Отличная идея! — одобрил мою невысказанную мысль оснаб. — Способность закрываться от Менталистов–Мозголомов тебе просто необходимо развивать. Чем больше тренируешься — тем лучше работает! В идеале: нужно всегда ходить с подобной мысленной защитой! А еще лучше — это научиться генерировать фальшивый поток мыслей. Иначе твою защиту на раз вычислит даже самый слабенький Мозголом!