— Вы всегда так обещаете, Иосиф Виссарионович! — недовольно покачал головой Медик.

— Сегодня точно вздремну, — повторил обещание Сталин. — А вы можете быть свободным, товарищ Мицкевич. Если еще понадобитесь товарищу Хоттабычу — мы вас обязательно пригласим!

— Со мной уже все в порядке, Иосиф Виссарионович! — заверил я Верховного Главнокомандующего. — Больше медпомощь не понадобится!

— Тогда ступайте, Поликарп Вельяминович!

— Слушаюсь! — отозвался Медик. Он по–военному четко развернулся на каблуках и вышел за дверь.

— Итак, продолжим, товарищ Хоттабыч? — произнес Иосиф Виссарионович, перебравшись на свое место во главу стола.

— Так точно! — отрапортовал я по примеру покинувшего кабинет Медика по–военному коротко.

— Это хорошо… — Сталин подтянул к себе папку с моим «делом», взял в руки перьевую ручку и, окунув её в чернильницу, вывел на серой картонной обложке: «СС/ОП [3]: позывной Хоттабыч». После чего передал её Берии. — Это тебе, Лаврентий Павлович, изучай на досуге! — При слове «досуг» уголки губ Берии дрогнули в едва заметной усмешке. Ну, да, знаем мы, какой там у него досуг — небось, тоже, как в песне: «покой нам только сниться». А со сном и у него, думаю, не меньшие проблемы, чем у товарища Сталина. — Здесь только самые «сладкие» выжимки, — дополнил вождь, — «основное блюдо» запросишь у товарища Петрова.

— Слушаюсь, товарищ Сталин! — кивнул Берия.

— Основательно изучишь полученный материал, — продолжал отдавать распоряжения Верховный Главнокомандующий. — Поверь, там еще есть чему удивиться!

— Куда уж больше? — Уже в открытую усмехнулся Берия. — Меня Никитка Хрущев расстрелял!

— А мой, так называемый, «культ личности» — развенчал с ошеломительным успехом! — Хохотнул уже Сталин, весело скалясь крепкими и ослепительно белыми зубами, совсем не вязавшимися с его возрастом и привычкой заядлого курильщика.

Но мне было и без слов понятно, что скрывается за его напускной бравадой. Ой, чувствую, не поздоровится кому–то! И очень сильно не поздоровится!

— Но это все — тьфу, тлен! — Сталин взял в руки трубку и начал нервно ее теребить. — Плевать, что там про нас с тобой наплели наши потомки! Не это главное, Лаврентий!

— А что же, Иосиф Виссарионович? — задал Берия сам собой напрашивающийся вопрос. Сталин специально для этого сделал театральную паузу в нужном месте. И Берия быстро «просек», что требуется от него вождю. Он понимал его, можно сказать, с полуслова, полувзгляда, полужеста, за что его и ценил стареющий правитель.

— Дэло всэй нашэй… — в речи разволновавшегося вождя вновь «проснулся» жесткий кавказский акцент, — и не только нашей, Лаврэнтий — дэло тысячи тысяч пламэнных бойцов–рэволюционэров, гэроев, нэ щадивших сэбя на фронтах гражданской войны, в борбэ с кулачьем, контрэволюцией и откровэнным бандитизмом, нэ щэдящих своих жизнэй и в этой кровопролитной войнэ… — Голос Сталина дрогнул и прервался.

В воздухе откровенно похолодало. Блин, не нужно ему так волноваться! Он если не нас, так себя угробит! Сталин даже глаза прикрыл, пытаясь справиться с обуревающими его чувствами. Я отчетливо видел, как вокруг него разворачивает настоящее буйство разноцветных стихий и энергий — той самой волшебной Силой, которой он оказался наделен сполна. И если эти Силы вырвутся из–под его контроля, мне уж точно хана придет! А как Берия с товарищем оснабом «выплывут» — хрен его знает? Их возможности защиты мне неизвестны.

— Простите, товарищ Сталин, — Я с трудом поднялся на ноги и виновато склонил перед ним голову, — что похерили будущее такой великой страны! Готов принять любую кару! — решительно произнес я, прочно утвердившись, наконец, на своих подрагивающих ногах.

— Ты–то здэсь причем, товарищ Хоттабыч? — Мой неожиданный демарш сумел на некоторое время отвлечь Сталина от формующегося вокруг него маленького Армагеддона. Разноцветные энергетические всполохи, окутывавшие фигуру вождя, слегка умерили свой пыл и начали постепенно гаснуть один за другим. В кабинете потеплело.

— Как причем, товарищ Сталин? Это и мое время тоже! Я жил… служил… но видимо плохо… и ничего не сделал, чтобы предотвратить…

— Садитесь, товарищ Хоттабыч, на свое место. — Вождь устало двинул рукой, указывая на стул. — Что мог сделать одинокий старик, не имеющий ни сил, ни средств, ни, в конце концов, никакого влияния в высших эшелонах власти? — Иосиф Виссарионович, наконец, успокоился, и вновь заговорил практически без акцента. — Устранить этого, вашего, Горбачева? Или Ельцина? — Угу, а на память Виссарионыч точно не жалуется — вон, как лихо все фамилии запомнил. — Или того и другого разом? — не останавливался глава государства. — Бесполезная трата усилий! Хотя, допускаю, что у такого специалиста, как ты, все бы получилось в лучшем виде. Причина не в этом… Нет! Вы, там, у себя, в будущем, потеряли что–то очень важное… Что–то, что позволяло сердцам настоящих патриотов биться в едином темпе! Что сплачивало нас всех в единый железный кулак для жесткого отпора врагу! Что взращивало героев, способных без раздумий отдать свою жизнь за счастье своих детей, своего народа, своей страны!

— Я понял, о чем вы, товарищ Сталин! — Я поднял голову и взглянул в его глаза, продолжающие искрить «электрическими» разрядами.

— Нет, товарищ Хоттабыч! — Сталин поднялся со своего кресла и впился ответным взглядом в мои глаза. — Ты не сейчас это понял — ты знал это все свою сознательную жизнь, боец! Любовь к своему Отечеству, к Родине — подчас стоит невыносим дорого! И платить за эту, подчас безответную любовь, приходится потом, кровью и самой жизнью! Не так ли, товарищ оснаб? — снизив накал своего патриотического выступления, пробравшего меня аж до самого мозга костей, вполне миролюбиво поинтересовался вождь.

— Так точно, товарищ Сталин! — согласился с главой государства Петр Петрович. — Проверено на себе!

— Уф… — Сталин вновь устало опустился в кресло.

— Иосиф Виссарионович, — обеспокоенно произнес Берия, — вам действительно отдохнуть нужно!

— Сейчас, Лаврентий Павлович, закончим с этим вопросом — и пару часов выкрою… — Значит, так, — Сталин вновь собрался и начал отдавать распоряжения, — на тебе, товарищ Берия глубокий анализ причин, что привели в мире Хоттабыча к таким непоправимым для Советского Союза последствиям!

— Слушаюсь, товарищ Сталин!

— Мы не должны допустить сей чудовищной вакханалии, и глумления над всем теми светлыми и чистыми замыслами, к которым мы, не жалея ни сил и ни жизней, идем наперекор всему капиталистическому миру! В нашем реальности этого не должно случиться! Ни! Ког! Да! — жестко произнес он по слогам.

— Абсолютно согласен, Иосиф Виссарионович! — бесстрастно ответил Берия, но его глаза за стеклами песне тоже зажглись каким–то красноватым потусторонним блеском. У меня даже мурашки от этого вида по спине пробежали. — Сделаю все возможное и невозможное!

— Я знаю, Лаврентий, ты сможешь! — Кивнул Сталин и перевел взгляд на моего бывшего командира. — Товарищ оснаб… Петр Петрович…

— Слушаю, товарищ Сталин! — Оснаб почтительно поднялся со своего места и замер в ожидании дальнейших распоряжений.

— Да садись, уже, Петр Петрович! — отмахнулся от него главнокомандующий. — Здесь все свои! А твою военную выправку я уже имел счастье наблюдать неоднократно!

— Слушаюсь! — Петр Петрович чинно опустился на свой стул.

И все это у него вышло так чинно–благородно, что я засмотрелся, а затем мысленно «расплевался»: вот же, мля, да он, похоже, в военной форме и родился! Белая косточка себя за версту выдает! Мне, сиволапому мужику, так никогда не суметь! Печально, но факт…

— Значит, с тобой, Петр Петрович, поступим следующим образом, — продолжил выдавать «инструкции» Иосиф Виссарионович, — все свои дела по разработке спецподразделения «Ахиллес» передашь Лаврентию Павловичу.

— Слушаюсь, товарищ Сталин! — ответил оснаб.

— «Ахиллес»? — Брови наркома приподнялись. — Похоже, что эта разработка мимо меня прошла, Иосиф Виссарионович?