— Перетопчишься, товарищ оснаб! — эмоционально возразил генерал–майор.

— Шучу–шучу, Семен Иванович! — рассмеялся Петров. — Такого незаменимого кадра и я бы не отдал.

— Так вот, если сложить все эти факты, — продолжил с молчаливого согласия руководства старший наставник, — сразу понятно — срочной инициации не избежать. Только это… я бы аккуратно к этому делу подходил — молодые и сильные при неверном подходе Богу душу отдавали! Лучше б, конечно, ненасильственным путем, через комплекс медитаций… Но со временем у нас, как обычно?

— Какие сообразительные у тебя подчиненные, товарищ генерал–майор! — воскликнул оснаб. — Прямо зависть берет! Времени у нас нет и вправду нет, Никифор Фомич! Выручай!

— Ну, опыт, какой–никакой, в этом деле мальца имеется, — не смущаясь похвалы и зная себе цену, произнес старший наставник. — Думаю, месяца на все про все — хватит.

— Ну, что я тебе говорил, Петр Петрович! — воскликнул Младенцев. — Месяц, не меньше!

— Да и то, с учетом возраста… Очень опасно! — добавил Болдырь.

— Сделаешь? — поинтересовался Петров.

— Постараюсь, товарищ оснаб. — Качнул головой Болдырь. — Перво–наперво, устроим дедуле веселое житье, чтобы жизнь малиной не казалась.

— Только не переборщи, Никифор Фомич! — предупредил Младенцев.

— Не сумлевайтесь, товарищ генерал–майор, — ответил старший наставник, — комар носа не подточит! Так психику раскачаем, любо–дорого будет посмотреть! Начнет потихоньку…

— Вся надежда только на тебя, Никифор Фомич! — проникновенно заявил Петров. — Очень это важный для страны старичок!

— Спасибо за оказанное доверие! — Ответил Болдырь. — Разрешите идти?

— Ступай, — распорядился генерал майор.

Покинув кабинет начальства, старший наставник решил пройтись по расположению и заглянуть в казарму. Настоящая «муштра» для очередного курса потенциальных Силовиков должна была начаться только с завтрашнего дня, а первую неделю Болдырь лишь приглядывался к своим подопечным. В казарме старший наставник накрывшись «Пологом невидимости» оказался свидетелем неприглядной картины: один из молодых призывников — сын замнаркома Варфоломеева, откровенно допекал престарелого «курсанта» — того самого деда, из–за которого и случился в кабинете начальства весь сыр–бор.

Да и вообще, весь нынешний набор оказался откровенно слабым и каким–то гниловатым, что ли… Воспитать из него настоящий бойцов и командиров будет той еще задачей! Не став вмешиваться в конфликт, Болдырь незаметно ретировался, как и появился до этого. Наказать бы этого Варфоломеева! Как следует! Чтобы прочувствовал на своей шкуре, что старость уважать нужно! И плевать, кто там у него отец! Но подумав, старший наставник решил этого не делать — успеется. А вот использовать этот разгорающийся конфликт в своих целях — вполне себе вариант!

Уже покидая казарму, он увидел, что на защиту старика отважно бросилась одна из девчушек — Надежда Найденова. Бойкая девчушка с правильным воспитанием, даром, что круглая сирота. Да и Резерв у нее внушает — отличный выйдет Силовик!

Он остановился возле «беседки» отведенной для любителей табака и, сбросив «Полог невидимости», закурил. Ждать пришлось недолго, вскоре из казармы выскочил Варфоломеев с парой прихвостней и подпевал, и вся веселая гоп–компания, выпучив глаза, помчалась, куда–то в район столовой.

— Курсант Варфоломеев! — окликнул его начальственным рыком Болдырь. — Ко мне!

Стремительно несущаяся по плацу компания замерла, словно её попотчевали «Холодцом». Пока Варфоломеев разворачивался и с недовольным видом приближался к беседке, его соратники куда–то стремительно испарились, словно их и не было. Если бы Болдырь точно не знал, что эти ребятки как Силовики ничего из себя не представляют, то подумал бы, что они тоже воспользовались «Пологом невидимости».

— Курсант Варфоломеев по вашему приказанию прибыл, — едва ли не «через губу», произнес он.

«Вот же охреневшая дриста! — раздраженно подумал старший наставник, — ну, ничего, мы еще тебя научим «Родину любить»!

— Что за скачки в расположении, товарищ курсант! — Спустил на курсанта «всех собак» Болдырь. — Тебе заняться нечем? Так я это быстро устрою! Что за внешний вид? Ты в училище красных командиров, или на курсах благородных девиц? Два наряда…

— За что два наряда, товарищ старший наставник? — Ага, слегка проняло засранца.

— Ты зачем старика обижал? — неожиданно, и совсем «не в тему», спросил Болдырь.

— Так он же старикан, какой из него красный командир? — убежденно произнес Варфоломеев. — Ему в Мухосранске на завалинке самое место, а не в нашем училище!

«Чтобы ты понимал в красных командирах, щенок!» — мысленно усмехнулся Болдырь, а вслух произнес:

— Я тоже не в восторге, курсант! И дорого бы дал, чтобы этого старикана в моем взводе не было — он мне все показатели завалит.

— Вы серьезно сейчас, товарищ старший наставник? — Удивленно захлопал глазами Варфоломеев, явно ожидающий основательной выволочки.

— Более чем, товарищ курсант, более чем…

Окончательно разобравшись с «хитиновыми диверсантами», я с удовольствием навалился на слегка подостывшую кашу. Наворачивая её за обе щеки, прикусывая ломтик хлеба с тонкоразмазанным слоем масла, я обратил внимание, что наша соседка по столу — Зоя Абросимова, практически ничего не ест, а только брезгливо ковыряется ложкой в тарелке. Понятно, девочка–то совсем «не пуганная», выращенная, можно сказать, в «тепличных условиях» в отличие от круглой сиротки Надюшки, которая едва ли не быстрее всех нас управлялась с «веслом» [1]!

[1] Весло (жарг.) — в среде военнослужащих; лиц, отбывающих заключение и прочих постоянных коллективов, как правило организованно питающихся в столовых, слово обозначающее (замещающее) столовую ложку.

Вона, как мечет, ажно за ушами пищит! Молодец, Надюшка, по жизни не пропадет!

— Зря ты, внучка, такой доброй пищей перебираешь! — С набитым ртом прочавкал я, обращаясь к Зое. — А ну завтра в бой? И много ты с пустым брюхом навоюешь?

— Да как вы можете сравнивать, дедушка? Обед и война — вещи совсем не совместимые!

— Ух, ты ж, больно категоричная! — фыркнул я, едва не подавившись. — Вот когда посидишь с недельку на одной водичке, а пустое брюхо начнет такие протяжные «концерты» выдавать, тогда и поговорим. Вот, послушай лучше, чего старый расскажет: служил я как–то, ишшо в молодости, на Дальнем Востоке (нет, ну не говорить же им, что на Дальнем Востоке дедушка в принудительном порядке вкалывал на лесоповале)…

— Это в Русско–Японскую, Гасан Хоттабович? — неожиданно уточнил Шапкин.

Вот ведь «деловой», недаром его дед — серьезный командир! И этот малец со временем далеко пойдет!

— Пущай будет в Русско–Японскую — не суть, — легко «согласился» я, надеясь, что никто из «слушателей» не сопоставит дальнейший рассказ с реальными событиями того времени. — Так вот, остались мы по ранней весне в тайге совсем уж без провиянту… От голодухи так ослабели, даже зверя добыть не могли! Не говоря ужо ни о каких «военных маневрах». Холодно, голодно, цинга тута же… Зубы запросто, а не фигурально, на полку положить можно… И одного лишь Еньку Кима — корейчонка из нашего отряда, никакая хворь, сука, ну никак не берет! Прижали мы его, значит, с ребятами основательно: колись, где еду заховал, гад? Деваться–то ему, стал быть, некуда, ну и повел он нас в лес, значит… недалеко совсем — пару сотен метров… Да и ту сотку с трудом ноги поднимали… Подвел он нас к старому сломанному кедру–великану, что гнил в узком овраге уж не один десяток лет. Вот, говорит, тута еда! По–русски–то не слишком кореец балакал, но понять можно было. Где, говорим, еда–то, баклан?

— И где? — Не выдержал явно заинтересовавшийся моей байкой Тимоха.

— Да вот же! — Оторвал этот сучий выкормышь большой кусок коры, а в мягкой подгнившей и трухлявой древесине короеды кишмя кишат! Толстые, жирные, что твои баварские белые колбаски… только живые!