– Блесни. – Данька тоже встаёт, подходит ближе, прячет руки в карманы брюк и прислоняется плечом к стене возле окна.

– Вчера Крис приезжала… Я впервые отказался от секса. У меня на неё не встал. Бляха, что за хрень?!

– Любовь не терпит измен, запомни это, Давид. Если решишься добиваться, терпи. Лопайся, но терпи.

– Но оно не терпится. Лучше бы я импотентом был, серьёзно.

– Ты просто нашёл её…

– Кого? – Приподнимаю бровь и смотрю на профиль друга.

– Ту самую, что утолит голод, – загадочно отвечает Данька и неотрывно смотрит на горизонт. С этой стороны у него глаз голубой, пронзительно-синий, а с другой – штормовое серое небо. Волшебство в действии.

– Ощущение, что у меня осложнение из-за этой встречи, и дальше станет только хуже. Я же сорвусь. Сорвусь, Даня. Как тогда…

– Веснушку вспоминаешь? Но она же замуж вышла и тебе не сказала, уехала в другую страну. Там любой бы сорвался. Забудь. Столько времени прошло.

– Ты прав. – Повернувшись спиной к окну, присаживаюсь на подоконник. – За эти годы впервые чувствую себя живым, и если Ласточка – моя женщина, я её добьюсь.

– А теперь иди к ней. – Данька хлопает меня по плечу и указывает подбородком на дверь. – Пора работать. Как только что-то узнаю, наберу тебя.

Сегодня я не за рулём, вызвал Меркулова в частном порядке. У него давно свои клиенты, а со мной так, по старой дружбе. Изредка возит, когда выпиваю.

Егор, как и я, одинокая птица, разве что не бросается из огня да в полымя, то есть из одной кровати в другую. У него что-то типа аскетической жизни без секса и отношений. После Агаты, клиентки, что запала в душу, он сказал, что не хочет даже смотреть на женщин, и я его в чём-то и понимаю – сам на Миронову заглядывался, но там Коршунов крепко когтями вцепился в мышку[1].

Какое-то время едем с другом молча, после беседы с Данькой у меня настоящий фарш из мыслей в голове, а когда сворачиваем по указанному адресу, Егор поворачивает голову и приподнимает бровь.

– Давид, ты адресом не ошибся? Райончик – жуть.

– Если бы… – Смотрю в окно, на качающиеся ветки рябины, и с трудом сдерживаю дрожь. Что я Арине скажу? Почему пришёл? Да она же выгонит меня не разбираясь.

– Колись уже. – Меркулов всегда был проницательным и наблюдательным, недаром один из лучших телохранителей в городе, хотя после Коршунова так и не взялся за работу, только на разовые выезды и соглашается.

– Я тебе позже расскажу, сейчас мысли в другом направлении работают.

– Женщина, значит, – понимает Меркулов. Качнув головой, быстрым движением продирает ёжик волос на виске и снова крепко вцепляется в руль и ведёт авто в сторону моей Ласточки. Я весь дрожу от нетерпения её увидеть, кажется, вечность прошла после нашего знакомства.

– Она самая.

Остановившись под золотым клёном в нужном дворе, мы долго молчим. Я таращусь на окна Ласточки, а Егор медленно курит, выпуская едкий дым в окно. Не помню, когда он начал, вроде раньше не замечал за ним плохих привычек, но последние события очень подрубили ему стержень. Меркулов по-настоящему осунулся и стал ещё мрачнее, чем был.

– Тоже нервы? – показываю на сигарету, зажатую в его пальцах. Тяжёлый подбородок друга опускается, а на лице проскальзывает неприятная гримаса боли.

– Я ухожу от дел, Давид. Не могу больше.

– Из-за Агаты?

– Ага, из-за неё… Да и много чего ещё. – Отворачивается, молчит несколько затяжек, а потом с хрипотцой выдаёт: – Видимо, семья – это не моё. Я вечно не тех выбираю, вляпываюсь в безответные чувства, а потом тяжело от этого всего отхожу.

Хмыкаю.

– Как и не моё. – И вновь бросаю жадный взгляд на окна Арины. Сейчас ещё светло, хотя день и завернул на вечер, и я вижу лишь отблески закатных лучей на стекле, а так хочется туда, внутрь, побыть рядом, узнать девушку поближе, разобраться в себе. Я, наверное, слишком пьян после похорон отца и встречи с Данькой, вот и мучаюсь. Обычно веду себя смелее и настойчивее, а сейчас, как мальчишка, трясусь от ужаса перед неизвестностью. Я не приму её «Нет», всё равно буду пытаться.

– Тебя подождать? – спрашивает Егор, отправляя сигарету в полёт через открытое окно.

– Я ещё не уверен, что пойду.

– Говоришь загадками, Аверин, а я слишком стар, чтобы их разгадывать.

Я кратко пересказываю другу события последних дней, стараясь не слишком приукрашивать, а Меркулов после услышанного долго сидит прямо и смотрит перед собой.

– Ты сейчас как факел, – говорит он, окидывая меня взглядом с прищуром. Так только он смотрит, будто до косточек пробирает. – А яркое пламя всегда отдаёт много тепла, но также быстро сгорает. Не лез бы ты к ней.

– Данька советовал, напротив, добиваться, – усмехаюсь.

– Да, это всегда можно. – Друг трёт гладковыбритый тяжёлый подбородок и снова оценивает меня взглядом. – Но ты уверен, что выдержишь? Она из бедного района, явно не простая и не будет цепляться за твои богатства, замужем, с детьми. Ты готов разрушить чью-то жизнь из-за своей прихоти её трахнуть?

– Не готов, потому и не иду туда, – киваю на подъезд.

Из двери вихрем выбегают знакомые дети: Юла и Мишка. Узнаю их с первого взгляда, и сердце заходится в груди.

Егор заводит авто.

– Тогда выход такой. Заедем в клуб, набухаемся, найдём тебе девочку на вечерок, выдохнешь и будешь жить дальше.

– Один, – подытоживаю.

– Всё ведь относительно. – Поворачивает руль и выезжает на дорогу. – Если и одному неплохо, то чего страдать?

– А если плохо? – Смотрю на ребят, а сердце продолжает замирать в груди.

– Тогда иди к ней. Всё просто. Погонит – хотя бы будешь знать, что пытался. Я попытался с Агатой – не вышло, зато понимаю, что сделал всё, что мог.

– Да она по уши была влюблена в Коршунова, там тебе никогда не светило, – выдаю, а потом понимаю, что прошёлся по больному. – Прости, Егор.

Мы пропускаем малышню к детской площадке, а я торможу Меркулова за руку и показываю на детей взглядом.

Он долго оценивает их, смотрит на меня загадочно, будто сверяет, а потом, когда рослый мальчишка замирает напротив нашего окна, вдруг качает головой и выдыхает:

– Иди к ним. К ней.

– Давид! – заметив меня в окне, верещит малая и машет рукой. Спешит, перебирая ножками, к машине и застывает у окна. Приопускаю стекло, позволяя ей почти влезть в салон. Лёгкий запах персика и ванили влетает следом за девчонкой. – Ты к нам в гости плиехал?

– Пу́стите? – Слова как-то вязнут в горле, с трудом выталкиваются. Мне до ужаса страшно поднять зад с кресла и решиться на этот шаг. Дети – это одно, они примут, а вот их мама… После того поцелуя и дикого взгляда Арины меня ещё долго трясло.

– Миса, Давид к нам в гости плиехал! – девчушка делится радостью с притихшим пацаном, а он хмуро смотрит мне в глаза, и отчего-то хочется спрятаться.

– Мама вызывала вас? – Его фраза выбивает из равновесия. Я оглядываюсь на Меркулова, а он всё ещё не отводит взгляда от пацана, хмурится и, наклонив голову, сканирует.

– Нет, я сам приехал проверить.

– У нас всё хорошо. Зря приезжали.

Парень напряжён – это видно по вытянутой позе, опущенным рукам и сжатым кулакам. Наверное, он прекрасно осознаёт, сколько матери пришлось заплатить за вызов частного врача. Подозреваю, что Миша злится, что я взял те деньги, только ведь не брал – она сама их буквально в рожу кинула. Да и я не ожидал другого. Такие, как Ласточка, гордые и независимые, не принимают подачки.

Приходится выйти из авто, замереть между детьми – застывшим солдатиком Мишкой и юркой девчонкой.

Она тут же налетает на меня, будто мы и правда родные, обнимает за бёдра и, перехватывая ладонь, тянет к подъезду. Я лишь беспомощно оглядываюсь на машину, показывая Егору, что в багажнике продукты и подарки.

Мы поднимаемся все вместе. В лифте малышка тараторит о том, что кашель у неё уже прошёл и завтра она идёт в школу.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».