– Да она в бреду тебе еще и не такое расскажет! Дядюшка-педофил!.. Опрашивал родственников?

Леша снова кивнул.

– Конечно. У нее мать в другом городе живет, я с ней связался, поговорил. Она подтвердила, что дочь действительно ездила за город. Но ни о каком дяде Игоре не знает.

Старик-психиатр открыл пошире окно, впуская в душный кабинет запах мокрого леса. Расстегнул верхние пуговицы рубашки, достал из кармана капли.

– Есть ряд симптомов, которые указывают, что Эльвира до этого пребывала в диссоциации. – Молодой врач перелистал свои записи. – Во-первых, амнезия. Она считала, что сейчас зима, потому что последний раз, когда была в сознании, это, видимо, момент, когда Вы с ней говорили в декабре после госпитализации. Во-вторых, различные предпочтения и особенности. Вторая личность, Виталий, ненавидит сладкое, курит, использует нецензурную брань, агрессивен. О муже он отзывается крайне негативно. Эльвира любит есть сладкое, не курит, во время нашей с ней работы ни разу не использовала матерных слов, о муже и дочери отзывалась только положительно. В момент переключения от одного эго-состояния к другому у нее тик. К тому же, я провел с ней клиническое интервью DSM-IV, и результаты показали…

– Она говорила, что знает об этом Виталии, что они вместе беседуют. – Перебил Лешу Цезарь Петрович. – При диссоциативном расстройстве основная личность не подозревает о том, что в момент, когда она «выключается», за нее действует другое эго-состояние. Эльвира при поступлении говорила, что Виталий хочет занять ее тело, жить вместо нее, он руководит ее действиями. Это ты как объяснишь?

– Да, случай неклассический. – Леша кивнул. – Но существуют разные уровни диссоциации, вполне возможно, что пока расстройство еще не достигло своей кульминации, поэтому пациентка ощущает вторую личность, и…

– Курс лечения? – Потребовал старик, не дослушав. Он все еще смотрел в лес, залитый осенним дождем.

– Арипразол, кветиапин, амитриптилин, чтобы снять тревогу, ламотриджин. Плюс я бы посоветовал гипнотерапию, потому что это очень давние воспоминания, травма уже успела…

– Где я тебе в остром отделении гипнотерапевта найду? – Психиатр обернулся, глядя на Лешу уничтожающе. Тот на секунду замешкался.

– М-можно пригласить специалиста. У нас на факультете профессор, который преподавал…

– Нормотимик ей уже и так прописан, его не меняй. – Старик-психиатр закрыл окно, сел за стол. Снял очки, протирая их салфеткой. – По остальным препаратам вноси коррекцию в историю болезни.

– А что насчет гипноза?

Цезарь Петрович с тяжелым вздохом откинулся на спинку стула. Потер глаза.

– Алексей Иваныч, чтобы приглашать специалиста, нужно ему платить за услуги. Гипнотерапия, о которой ты говоришь, это даже не одна неделя занятий, очевидно, потребуется курс на несколько месяцев. Где мне такие деньги прикажешь взять, мучитель ты мой?

– Может быть, к главврачу сходить? Хотите, я сам?

– А у главврача деньги что, на дереве растут?

– Но, Цезарь Петрович, нельзя же ограничиться одними медикаментами. Ведь основная причина, она в травме, в этих воспоминаниях. При таком расстройстве мы гарантированно можем ждать Эльвиру обратно. Любой триггер может спровоцировать…

– Так и решай эту проблему. – Старик-психиатр встал и направился к дверям, видимо, собираясь уходить. – Поговори с ее родными, может быть, они согласятся оплатить лечение у гипнотерапевта. Или примени другую стратегию психотерапии. Что мне тебя, учить, что ли?

С этими словами он вышел. Леша посидел в тишине какое-то время. Он чувствовал стыд, что заставил старика так переживать и нервничать. С другой стороны, это были верные эмоции, ведь на протяжении нескольких месяцев Эльвиру лечили от шизофрении, которой у нее нет. Если не применять гипноз, можно ограничиться когнитивно-поведенческой терапией, но это в два раза дольше. Пожалуй, стоит поговорить с мужем пациентки. Выход должен быть.

***

– Света, как ты думаешь, почему мама так поступила?

Пациентка удивленно посмотрела на Лешу. За окном уже было темно: осень принесла с собой ранние вечера.

– Мама?

– Да. Когда мы с тобой рисовали градацию эмоций. – Леша достал рисунок, который они создали на последних совместных занятиях. В нем условно Света указала цвет и уровень эмоций, которые испытывала в вечер изнасилования. – Самый высокий пик нескольких эмоций ты выделила даже не в моменте, когда ты была с парнями, а в моменте, когда мама начала гонять тебя по квартире и ругать. – На рисунке особо были выделены такие эмоции, как гнев, страх, стыд. – Видишь? Ты рассердилась на нее. Но тебе было страшно сказать ей, что ты ждешь помощи. И тебе было стыдно, что ты маму подвела, тем более, она и сама начала тебя стыдить.

Света отвлеклась. Ей сегодня нездоровилось, и Леша даже предложил перенести занятие, видя, что пациентке плохо. Но она настояла на том, что справится.

– Это все правильные эмоции, я бы тоже чувствовал себя так же. – Вернул ее внимание молодой врач. – Конечно, ведь я пришел, чтобы меня успокоили, я раскрыл душу. А мне вместо поддержки еще и наподдавали.

Света улыбнулась просторечному слову. Эта тактика сработала: она вновь с готовностью выпрямила спину.

– Но давай подумаем, почему мама так поступила? Ведь она же тебя любит, она твоя мать.

– Мама часто меня ругала. – Света закинула ногу на ногу, водя пальцами по коленке. – И колотила еще тоже. Несильно, так, не со зла. Веником или книжкой, что под руку попадется. Она просто очень… ну, раздраженная была часто.

– Кем она работала на момент, когда тебе было пятнадцать?

Пациентка задумалась.

– У нее не ладилось с работой, потому что она выпить любила. Она то поломойкой работала, то маляром, то объявления клеила. Может быть, сторожем тогда работала. Я не помню.

– Давай вместе подумаем, представим, как если бы этот день жила не ты, а мама. Вот ты вернулась с работы. Работа тебе в тягость, платят мало… Она в тот вечер трезвая была?

Света молча покачала головой.

– Решила выпить, чтобы стало полегче. – Продолжил рассуждения Леша. – Ты задержалась. Она стала волноваться. Потом ты вошла, выглядишь странно. Кровь, опять же. Парни, наверное, и одежду порвали?

– Да. Немного. – Пациентка продолжала смотреть в пол.

– Значит, снова расходы. Потом ты рассказываешь о том, что произошло. Что она чувствует?

Света икнула. Глаза налились слезами.

– Вы так говорите, как будто это я виновата в том, что все случилось.

– Что ты, Света, ты ни в чем не виновата. – Леша достал второй листок, на котором они выписывали фразы-утверждения. – Видишь? Это одно из первых: «Я не виновата». Какие еще фразы писали, посмотри.

– «Я признаю, что это случилось», «Я принимаю себя такой», «Я прощаю себя за то, что произошло». – Света даже не прочитала, а сказала по памяти. Поморщилась от неприятных ощущений в теле. – Алексей Иванович, можно окно открыть? Душно…

К этому времени они уже смогли работать без личного присутствия санитара в кабинете, поэтому Леша отправился к окну.

– Мы с тобой сегодня говорим о матери не для того, чтобы оправдать ее поступки. То, как она себя повела, конечно, плохо. – Вернувшись, признал Леша. – Но нам нужно ее понять. Мы все нуждаемся в понимании, да? Потому что когда понимаешь человека, становится ясным и то, как он себя ведет.

Света молчала. Леша продолжил.

– Чтобы ее понять, нам нужно определить, что она почувствовала, когда ты ей призналась? Потому что в алкогольном опьянении человек нередко действует под наплывом чувств.

Света снова икнула. Она сильно побледнела. Потом вжала ладонь в губы и бросилась к раковине в кабинете. Ее стошнило. В помещение заглянул санитар.

– Простите меня, Алексей Иванович. – Выдохнула Света, поднявшись над раковиной. Леша подошел к ней. – Мне как-то плохо сегодня…

Леша включил для нее воду. Света умылась. Все втроем, они направились к коридору.

– Наверное, съела что-то не то… – Продолжала извиняющимся тоном пациентка. – Мне в обед Валя дал какие-то конфеты дурацкие.