– А что, с ней нельзя было никак заговорить? – спросила Лена.

– Зачем? Что я у нее такое мог спросить, чтобы она мне ответила? Номер мобильного телефона? Я же не знал их обычаи. Может, я потом у себя на подушке найду какого непростого паука или маленькую мамбу.

– Ну да. У нее же сзади не кукла была привязана, а ребенок. Что тут еще думать? Хотя она могла быть и матерью-одиночкой, почему нет? – предположила Лена.

– Когда мы подошли ближе – я же не один там был, а с двумя знакомыми бурундийцами, – она улыбнулась своими белыми зубами. И тут я решил сматываться, потому что за себя испугался. Как омут. До сих пор от этого чувства не могу отделаться. Знаю, что она совершенно мне непонятное существо, далекое, как созвездие Большой Медведицы, которое даже не сможет со мной заговорить, если захочет, а я все о ней вспоминаю и вам вот рассказываю. Иногда думаю, что это было видение какое-то. Больше я, естественно, на тот берег не ходил и не собираюсь.

– Надо же, Марк! Ты только послушай, как трогательно! – воскликнула Лена.

– Чего только не бывает в жизни, – развел он в ответ руками. Марк не поверил ни одному его слову. Он видел перед собой хищника в камуфляже добрых улыбок и сердечных взглядов. Все было отработано по системе Станиславского, не меньше. Оставалось понять мотив, и чем быстрее, тем, по всей вероятности, безопаснее для окружающих. Он явно сюда ходит не для того, чтобы слушать лекции по натуропатии, если еще и принять во внимание комментарии Стаса.

– Да, иногда я думаю, что как только нарисуется более-менее свободное время, все брошу и улечу в Африку, – продолжил восхищаться Марк, – может, стоит начать с Восточной Африки, кто знает… Танзания, Кения, Эфиопия – невероятно интересно. А чем ты там занимаешься? Не миссионерством же? – Марк стрельнул главный вопрос.

– Да там чем хочешь, тем и занимайся – все двери открыты, – уклончиво ответил Анатолий.

– И что, ты никак не можешь определиться? – не отступал Марк.

– Пока решил заняться кофе. Там растет необыкновенно ароматный кофе. А если бы вы еще видели, в окружении какой красоты он растет! С удовольствием дал бы попробовать, но все запасы подошли к концу. Он пахнет арахисом, молочным шоколадом, иногда медом, иногда горным воздухом. Особенный кофе, очень особенный, – загадочно произнес Анатолий.

Марку показалось, что он ждал аплодисментов.

– Как тебе нравится? – воскликнула Лена. – Пахнет арахисом и молочным шоколадом!

– Есть люди, для которых хлорка пахнет сиренью и солнечным днем, – парировал Марк.

– Ты, мне кажется, не чувствуешь, о чем я говорю, – возразил Анатолий.

Марк поймал удивленный Ленин взгляд. Ему вдруг показалось, что она уже что-то себе надумала, какой-то план или, по крайней мере, наметки плана. Как будто она уже собирала чемоданы и раздумывала, уехать сразу или сначала попробовать и потом уже решить окончательно. Как будто он нащупал в ней то место, нажав на которое, можно радикально изменить всю жизнь. Но опасность была не в опытности, хитрости или очаровании Анатолия. Лена сама давно была готова к переменам. Марк почувствовал что-то тревожное. Или все-таки… Анатолий просто слишком близко к ней сел…

Нужно было понять, что этому молодцу нужно от Лены. Просто соблазнить? Не похоже. Давно бы уже позвал ее в другое место, подальше от работы и знакомых лиц. Или она не соглашается, или он немного в себе не уверен с такой, как Лена, или копает глубже. Но в том, что он был себе на уме, у Марка не было никаких сомнений.

– А что я должен чувствовать? – спросил Марк. – Я же не Лена.

– А Лена о своих чувствах ничего пока не заявляла, – возмутилась та, – разве что всегда любила эфиопский кофе.

– Неужели вы всё про Африку трете? Ну, ты, Анатолий, и мастер по возмущению спокойствия. Я как тебя увидел, сразу подумал, что ты тут неспроста! – подошел Гоша.

– Что значит неспроста? Не понял, – тут же отреагировал Анатолий.

– А я, знаете, сидел вчера на процедурах и придумал роскошный африканский фотороман.

– Да, вы тут время не теряли, – заметил Марк. – Можно подумать, я на три года уезжал. И что там в твоем романе? – ему нравились Гошины работы и сам Гоша тоже.

– Ну, можно, например, начать с Танзании, с побережья суахили. Это индийский океан, кто не помнит.

– Тут как раз это помнят, – пошутила Лена. – Крутой порт в древности. Там же всегда арабы торговали: слоновая кость, рог носорога, золото…

– Так, но не это главное. Не черепашьи панцири. Главное, самое доходное – это была работорговля. Город-порт Багамойо. «Здесь я оставляю свое сердце» в переводе с суахили. Я начал бы с этого места. С рынка рабов.

– Здрасте! Приехали! – воскликнул Анатолий.

– Нормально. Дальше, – тут же вставил Марк.

– На то, чтобы дойти пешком до побережья из глубины континента, уходило до шести месяцев. Рабы шли связанные по рукам с наложенными на шеи деревянными колодками. Больных убивали на месте. И вот самые сильные и крепкие ждали своей участи в этом порту. Тысячи обреченных. Мы их видим. Подземные туннели арабского форта переполнены рабами. Древние кандалы, впаянные в камни. Здесь кроется судьба континента, понимаете. Отсюда появились афроамериканцы, здесь в Багамойо их грузили в трюмы кораблей, уходивших на все четыре стороны. Потом я хочу показать природу. Ту несравненную красоту, откуда их увозили навсегда. И, в сущности, продолжают увозить.

– Тебе, что, жить надоело, художник? Ты знаешь, куда тебя может привести твой остросоциальный выбор? Ты понимаешь, что твоя жизнь там стоит сто долларов, если кто-то захочет ее прервать? – было заметно, что Анатолий слегка заволновался.

– Я знаю, – Гоше явно вопрос не понравился. – А сколько она стоит здесь? Намного дороже? При желании, не дай бог, каждый из нас это тоже может себе позволить. И еще я знаю, что правильная информация сама проторит себе дорожку. Дальше уже не моя забота. Мне надо только показать, даже не сказать. Ты думаешь, Марку легко? Или он ничем не рискует? Я что, не вижу, как он долбит в стену полного непонимания, нежелания пошевелить мозгами и разобраться в собственном здоровье? – Гоша посмотрел на Лену, – и еще я бы тебя там снял. Тебе понравится, я постараюсь.

– Очень многозначительно. Ты прямо просишься в экспедицию, – улыбнулась Лена. – Я еще никуда не еду.

– Начали с кофе, закончили «Хижиной Дяди Тома», – вставил Анатолий.

– А Марк, наверное, мечтал быть Айболитом.

– Я и сейчас мечтаю, – заметил Марк.

– Вы еще Пушкина приплетите, – Гоша уже пожалел, что рассказал про Багамойо.

– Итак, нас уже четверо, – подытожила Лена.

– Ну, может, еще и Стасик приклеится, – добавил он. – Вряд ли останется безучастным, когда его друзья такое творят.

– Ты странный, художник! – опять принялся за свое Анатолий. – Тебе обязательно в Танзанию надо ехать, чтобы обличать эксплуатацию и торговлю людьми? Ты на местную стройку не хочешь зайти?

– А ты много знаешь, куда я ходил и что я делал? Или ты все знаешь о том, что такое визуалка и творческий замысел? Или, может, я без тебя в Африку не могу поехать?

– Я не буду вмешиваться, не волнуйся.

– Сделай одолжение.

Анатолий неожиданно притих. Засобирался, стал звонить по телефону, отошел к выходу, потом сделал всем ручкой и был таков. Марк помахал ему в ответ, а сам подумал: «Осторожничает Остап».

Анатолий сидел на диване, положив ноги на журнальный столик и развернувшись лицом к телевизору. Привычка смотреть новости через русские источники на английском языке осталась еще со школы с газеты «Moscow News». Там всегда можно было получить краткое содержание случившегося с идеологическими разъяснениями для дураков-иностранцев. Сейчас на смену «Moscow News» пришел телевизионный канал «Russia Today» вместе с соответствующим сайтом. В этих новостях, как ему казалось, был чуть другой разворот происходящего, и там было намного меньше местной белиберды из жизни россиян, типа разбоев на дорогах, замерзающих пенсионеров в неремонтированных домах, обвалов снега на горных перевалах или плачевных урожаев в сельской местности. Канал вещал на Америку и раскрывал глаза совершенно обленившимся американцам и эмигрантам из бывшего СССР на российско-американо-западные отношения, развитие демократии в России, многообещающие прорывы нанотехнологий в не менее обещающем Сколково, но и прослыл вполне авторитетным рупором диссидентских выступлений самих американцев, говоривших прежде всего уже не о такой благополучной Америке. Что касается эмигрантов из бывшего СССР, то их в Штатах было предостаточно, и все они продолжали жить с русским телевидением и с русской поп-культурой.