Конец 80-х.

Доронин.

Подаюсь вперед, понимая, что уже поздно. В этом вся Баженова! Маринка летит вниз с этой проклятой горы, закручиваясь волчком. Перемахнув через поломанные ветки, не то бегу, не то скатываюсь за ней следом на подошвах кроссовок.

Пара секунд, и мы оба валяемся на песочной дороге. Прижимаю ее к своей груди, приоткрывая один глаз, слышу ее тихое завывание, конечно, это только начало. Разжимаю захват и сажусь рядом с ней.

– Живая?

Маринка всхлипывает и, обливаясь слезами, усаживается на пятую точку, смотря на свои грязные ладони и разбитые колени. Руки и ноги украшают красные следы от травы и хлестких веток, встреченных на ее пути, пока она катилась вниз.

– Не знаю, – сводит брови, растирая щеки, не переставая смотреть, как кровь мелкими струйками сочится из ранок, исполосовав голени.

– Ты зачем туда полезла?

Мне смешно и жалко ее одновременно, снимаю футболку, прикладывая ее к разодранным коленям.

– А зачем мы сюда пришли? За земляникой.

– Конечно, именно в этой яме ее было тьма, – откидываюсь назад, падая на песок, царапающий спину, сдерживая смех.

– Мне больно, Доронин, а ты издеваешься, – еще один всхлип.

– Давай подую.

– Подуй, – задирает подбородок, начиная икать от слез.

Отталкиваюсь от земли, аккуратно перекидывая ее ноги через свои. Она ойкает, состряпав недовольную мордашку.

– Больно.

– Терпи, подую – и заживет.

– Конечно, – вздыхает.

Маринка упирается лбом в мое плечо.

– Как домой пойдем? – убираю футболку, дуя на ранки.

– Ты меня отнесешь.

– Тут километров шесть.

– А я не такая и тяжелая.

– Аргумент. Сходили за земляникой, блин.

Маринка начинает громко смеяться, вздрагивая от прикосновения моих пальцев под своим коленом.

– Поаккуратнее.

– Ага.

Сейчас было бы неплохо подняться наверх и принести воды, чтобы промыть ее царапины. Что у нее в голове вообще? Ходит, под ноги ни черта не смотрит. Закатываю глаза, замечая ее хитрую улыбку.

Если бы не наша дружба, я бы нашел миллион других способов, чтобы ее успокоить, жаль, это не про нас, да и в армию скоро, этот геморрой с девчонками мне сейчас совсем ни к чему. Хотя моя Баженова красотка, одни только ноги чего стоят, мысленно даю себе оплеуху и резко убираю от нее руки. Все, пора домой, а вечером с Лукьяном по девкам, иначе я точно ее случайно где-нибудь… все, стоп. Домой идем.

Встаю, аккуратно поднимая ее с земли. Платье задирается под моими ладонями, а Маринка, ойкнув, обнимает мою шею, убирая с лица прядь каштановых волос. У нее длинные густые волосы, они ярко блестят на солнце, переливаются так, что к ним хочется прикоснуться.

У нас с Баженовой с самого начала сложились какие-то странные и непонятные для окружающих отношения. Мы не встречались, никогда не были парой и ни разу не целовались. Нас связывала крепкая взаимная дружба.

Баженовы переехали в наш город, когда Маринке было лет семь, поселились в соседнем подъезде, моя мать заставляла меня помогать Марише в школе, ведь она новенькая и маленькая. Поэтому можно сказать, я знаю эту наглую соплю с детства. Тогда она меня раздражала, до ужаса. Все гонять в футбол, а Доронин, как последний идиот, ведет эту мелочь домой после продленки. Мне тогда было девять.

Со временем она перестала меня бесить, и мы подружились. Вот – дружим до сих пор. Точнее, паразитируем друг на друге.

– Пешком не дойдешь? – обливаю остатками воды голову.

– Я вообще-то пострадавшая.

– Ладно, понял, понял.

Выбравшись из карьера, усаживаю ее на траву, быстро ополоснув ранки водой.

– Доронин, когда ты там в армию собрался?

– Через неделю. Я откуда знаю, повестки еще не было.

– Обязательно напиши мне письмо, чтобы я знала адрес.

– Обязательно, – язвительно.

– Блин, ну вот что я буду без тебя делать?

– В институт свой бегать.

– Вот, тебя даже не будет, чтобы поддержать меня, это же первый курс.

– Зато я наконец спою тебя, когда ты будешь выпускаться.

– Ой, ненормальных своих спаивай.

– Анфиску, например?

– Не трогай Мартынову, она и так на тебе помешалась! – голос становится тверже.

– Да нужна мне твоя Анфиска, пробы ставить негде.

– Доронин, блин, ничего, что она моя подруга?

– Да не, нормально.

– Все, пошли уже. Есть хочется.

– По лбу не хочется?

– Так смешно-о-о-о.

Не среагировав, иду вперед, не забыв прихватить Баженову с собой. Мы топаем часа два, потому что кто-то просто не может молчать и сидеть смирно. Она постоянно вертится, поправляет платье, волосы, а я делаю все, чтобы только не смотреть в вырез ее платья на груди. Мне хватает и этих прикосновений, да и вообще, кажется, я перегрелся, потому что моя Баженова – друг, а не баба. Хотя в последнее время я готов с собой об этом поспорить.

Во дворе затаскиваю ее в подъезд.  Ванда Витольдовна открывает дверь и, охнув, пропускает нас в квартиру.

– Саша, здравствуй.

– Здравствуйте.

– Марина, – вздох, – ну что с тобой опять приключилось?

– Все хорошо мама, – улыбка, – меня в комнату, – уже мне.

– Саш, так проходи, не разувайся, – ее мама идет следом.

Сажаю Баженову на кровать, растирая затекшую шею. Она так в меня вцепилась, до сих пор ощущение, что машину картошки разгрузил.

– Марина, у тебя кровь, – женщина подается к дочери, рассматривая ссадины на коленях.

– Я чуть-чуть упала с горы.

– Что? Марина!

– Ну мам, все нормально.

– Сейчас перекись и зеленку принесу.

– Может, без зеленки?

– Нет.

– Блин, придется ходить в джинсах.

– Какая трагедия, никто не будет пялиться на твои ноги.

– А ты и рад.

– Я?

– Ну не я же. Ты меня сегодня всю излапал.

– Я тебя домой притащил, а мог бы бросить.

– Ладно-ладно. Вечером гулять пойдем?

– Нет, я с Лукьяном.

– Я возьму Анфиску и с вами, правда, потом у меня дело, но немножко могу…

– Мы не на ту прогулку, – убираю руки в карманы, облокачиваясь на подоконник.

– Точно, ты с Маратиком только по девкам путаешься.

– Очень интересное занятие.

– Погоди, сейчас тебя заберут и два года будут бромом поить.

– А ты и рада.

– Конечно рада. Я просто не могу смотреть, как мой Доронин со всякими швабрами зажимается. Вот хоть бы одна нормальная была.

– На своих уродцев посмотри.

– Знаешь что, – хочет встать, но, передумав, швыряет в меня игрушечного медведя.

Ловлю игрушку, вытянув руку.

– Так, вот зеленка, – Маринкина мать возвращается в комнату, – и перекись. Ты сама или мне?

– Я сама, мамуль.

– Отойдите от нее подальше лучше. Иначе оглохнете, как она визжать будет. А это всего лишь зеленка.

Маринка цокает языком и капает на ранки перекись.

– Блин, еще рука болит, синяк будет.

– Марина, ты у меня тридцать три несчастья.

– Ага. Мам, а покушать есть что-нибудь?

– Щи будете? И я там пирогов с морковкой напекла.

– И то, и то, – забираю у Баженовой зеленку, чтобы открыть, иначе через минуту она вся будет состоять из раствора бриллиантовой зелени, – на, – протягиваю обратно.

– Спасибо. Я только чай и пирожок.

– Саш, а ты?

– Я буду все.

– Ладно, через пару минут приходите в кухню. Ты ходить-то сама можешь? Раненая моя?

– Думаю, да. Да и вообще, тут вон Доронин есть, донесет.

– Марина, прекрати издеваться над Сашей. Я бы на твоем месте, – поворачивается ко мне, – в кино с ней сегодня не пошла.

– В кино? – свожу брови, не понимая, о чем речь.

– В кино, в кино, – вклинивается Маринка, – забыл, что ли? Мы с тобой сегодня на вечерний сеанс собирались.