Съехав с шоссе на узкую дорогу, петляющую среди полей и лугов, ребята оставили машину на обочине, в тени раскидистого вяза, а сами разлеглись в высокой траве. День клонился к вечеру, но жара ещё не спала. Ветерок, колыхавший верхушки трав, у земли был едва ощутим. В густой листве дерева перекликались невидимые пичуги, вдалеке тарахтел трактор: трудолюбивый фермер уже начал сенокос. В воздухе стоял восхитительно сладкий запах лета. Все трое молчали, растянувшись на пружинистом пахучем ковре. Они даже не видели друг друга, разделённые живыми перегородками всевозможных оттенков зелени. Какое-то время так и лежали: вроде бы рядом, но каждый сам по себе, наедине со своими мыслями.

– Эй, вы там не спите? – первым подал голос Вик.

– Нет, – дуэтом отозвались остальные.

– О чём думу думаете, добры молодцы? Если не секрет, конечно. Просто интересно сравнить…

– Да какой там секрет! – с готовностью отозвался Тобиас. – Я думал о жене. Представляете, не успел я толком пересказать ей наш ночной разговор, а она уже спросила, когда выезжаем! Иногда мне кажется, что Ева верит в меня даже больше, чем я сам…

– Я же говорю, она стала очень похожа на нашу маму.

– Моя мать тоже старается бороться со страхами, просто ей это труднее даётся, – из травы донёсся голос Клима, – в силу определённого горького опыта…

– Мы все это прекрасно понимаем, – заверил его Тоб. – Как и то, что Аглая одним своим присутствием преобразила наш старый дом. Раньше я видел отца таким счастливым только на сцене… А ты сам, Вик, о чём думал?

– О малышке Эль, – признался тот. – Хотя она уже, наверное, не малышка – ей уже семнадцать… Исполнилось бы. Ведь там время течёт по-другому.

– Пока неизвестно, что там вообще произошло, быть может, и ход времени изменился, – возразил Тобиас. – Моей сестре тоже только семнадцать, а выглядит как ровесница Евы: хоть сегодня замуж выдавай, как говорит мама…

– Я даже представить не могу Эль взрослой! Для меня она – всё ещё моя маленькая сестрёнка… – Виктор немного помолчал, прежде чем продолжить: – Знаете, я ведь понимаю, что хотела сказать Аглая, ну, сегодня утром: мол, Элинор сделала свой выбор… Однако есть ещё кое-что, о чём я вам не говорил: в тот момент, когда Эль уходила, я поклялся, что верну её. А она ответила, что будет ждать!

– Раз Элинор так сказала – значит, точно ждёт, – твёрдо сказал Тобиас.

– Ты думаешь?

– Уверен. Я провёл с ней всего три дня, но кое-что успел понять: она отвечает за каждый свой шаг, за каждое слово – буквально каждое! – Тобиас резко сел, и его макушка показалась над травой: в тёмных кудрях торчало несколько былинок – женившись, он сразу перестал стричься под ноль. – В восточных учениях есть такое правило: каждое движение человека должно быть осознанным. Правда, это мало у кого получается… А твоя Элинор именно такая.

– Спасибо, брат.

Вик никогда не говорил о своих переживаниях, хотя в действительности отчаянно нуждался в поддержке. Слова, сказанные Тобом об Элинор, для него много значили. Правда, со стороны могло показаться странным, что никто из близких не допускает вероятности трагического исхода – они просто чувствовали, что Эль жива. Где она, что с ней – об этом никто понятия не имел, даже Эмилия, у которой всегда была сильная чувственная связь с дочерью, пусть та и не являлась её родным ребёнком. Они жили надеждой, стараясь не думать о худшем…

– Ну а ты, Клим, о чём размышлял? – спросил Тобиас.

Во время их с Виком диалога Клим молчал. Он вообще был не похож сам на себя: не дразнил Тоба за его вечную серьёзность, не отвечал остротами на каламбуры Вика. И длилось это со вчерашнего вечера. Причин, по разумению приятелей, могло быть две: либо Клим впал в глубокое раздумье, узнав, что является Смотрящим Сквозь Время; либо он впал в глубокую тоску, вновь повстречав свою первую любовь. Вику и Тобу хотелось думать, что верен первый вариант.

Как оказалось, зря надеялись.

– Я думал о Надин, – после секундного колебания ответил Клим. И снова умолк.

– Полтора года прошло, брат, – осторожно проговорил Вик. – Может, пора её отпустить?

– Так я и отпустил – ещё тогда, полтора года назад, – спокойно ответил Галицкий. – А до этого да, пробовал удержать: понимал, что как только ослаблю хватку, её унесёт далеко и надолго! Затянет в первый попавшийся водоворот… Что, собственно, и произошло.

– Не понимаю, какой смысл удерживать человека от того, куда его тянет? Тем более, такого, как Надин. Она у нас барышня своевольная и свободолюбивая, к тому же дико творческая!

– Да они у нас все такие – своевольные и творческие! – парировал Клим. – Даже ваша тихоня Ева! Вон Тобу пришлось целую школу у себя дома устроить, лишь бы любимая была всегда под боком…

– Знаешь, корпеть часами в мастерской над облезлой брошкой, превращая её обратно в шедевр ювелирного искусства – это очень далеко от песен и плясок на сцене! – заступился за жену Тобиас.

– Вот именно, – Клим криво улыбнулся, – Надин всегда рвалась на сцену. Ей хотелось мировой славы – да ещё такой, чтобы перещеголять родителей, доказать всем, что она не хуже. Но даже с этим я готов был мириться… пока не выяснилось, что я попросту не соответствую её имиджу! Ну, нет так нет – я и сам понимаю, что не гожусь в бойфренды теледиве…

– Вы просто очень разные, Клим… – начал Тобиас.

Но друг его резко прервал:

– Вот только не надо больше разговоров о разности, прошу вас! Мне мать уже уши прожужжала своим «Твоё от тебя никуда не уйдёт». И Рауль туда же: «Вы не созданы друг для друга…». Но я-то чувствую иначе. Не просто чувствую – знаю!

– Что знаешь?

– Что это дело времени: твоё действительно никуда не уйдёт, вот только неизвестно, когда придёт.

– Значит, ты будешь ждать, когда Надин вернётся? – Тоб даже не пытался скрыть недоумение.

– Буду.

– И страдать? – вклинился Вик, потеряв всякое терпение.

– Нет, страдать не буду, – неожиданно усмехнулся Клим.

– Так что же ты второй день ходишь как в воду опущенный? – съязвил Вик, однако в его голосе слышалась искренняя забота.

И Клим это почувствовал. Поэтому ответил просто и открыто, как раньше, когда между друзьями не было никаких недомолвок:

– Мне больно, что Надин стала такой… ну, вы сами видели. Но это же всё наносное, она просто играет роль. Напялила на себя маску, чтобы угодить ожиданиям публики. Она умная, даже хитрая, и да, с лёгкостью манипулирует людьми, которые видят в ней лишь красотку с хорошим чувством юмора – Тоб это верно подметил. Пока что Надин получает огромное удовольствие от этого маскарада. Однако маски быстро прирастают! Боюсь, она скоро сама поверит в то, что своим шоу вершит великое благо для всего человечества. Надин мне небезразлична и, естественно, я за неё переживаю… Но я торжественно клянусь, что проявлю силу воли и всего себя посвящу нашему общему делу – вот прямо сейчас и начну!

– Да уж пожалуйста! – поддакнул Вик, обрадованный тем, что друг снова шутит. – Может, тогда уже поедем?

– Давно пора, – Клим поднялся с земли, выпрямился во весь рост, потянулся. – Кстати, Вик, о клятвах: я так понял, ты обещал Эль, что вернёшь её?

– Да.

– Значит, так и сделай. А мы поможем, верно, Тоб?

– Рыцари Пуха и Праха слов на ветер не бросают! – подтвердил тот, стряхивая травинки со штанов, затем вдруг задумчиво похлопал по правому карману.

Уже в машине, когда Клим уверенно вырулил обратно на шоссе, Тобиас протянул Вику листок плотной бумаги, вырванный из альбома для эскизов.

– Держи. Я прихватил с собой на всякий случай…

– Что это? – Вик лениво взял листок. Он специально пересел на заднее сидение спорткара, собираясь наконец вздремнуть – ведь ночь не спал.

– Это портрет Элинор.

Сонливость Вика как рукой сняло.

***

– По-ка-тай! По-ка-тай! По-ка-тай! – скандировали слаженные звонкие голоса.

Так близнецы встретили гостей в Эрхарт-холле, едва те вышли из машины. Именно гостей. К Вику они не приставали – слишком хорошо знали, чем это может закончиться.