Чайник зашумел, фыркнул, принялся сердито плеваться кипятком из короткого носика. Лидия выключила газ и потянулась за кружкой. Ее пышное тело обдавало жаром от нагретого подоконника, от горячего чайника, от пылающего где-то в самой сердцевине ее существа огня неутоленных желаний, и только босые ноги охолаживал ползущий по полу сквознячок.

До начала ночной смены в теплице оставалось еще два с половиной часа, и Лидия могла не торопиться, но непонятное чувство отчаяния не проходило, наоборот – усиливалось, и теперь к нему добавилась тревога. Женщина отставила в сторону недопитый чай, резко, так, что болезненно хрустнули колени, поднялась и отправилась в душ, но прохладная вода тревогу не остудила. Сердце билось частыми толчками, разболелась голова. «Давление подскочило», – подумала Лидия, но вместо того, чтобы приладить на руку тонометр и выпить таблетку, принялась торопливо одеваться. Ткань платья застревала, цепляясь за влажную кожу, и женщина пыхтела, нелепо извиваясь грузным телом до тех пор, пока не смогла наконец застегнуть на боку молнию.

«Таки-так, таки-так», – громогласно тикал будильник в тишине квартиры, будто подгонял. «Поспе-ши, поспе-ши», – почудилось ей. Да куда спешить-то? До работы уйма времени! Тепличная развозка приедет к Панелькам в девять двадцать, как обычно… Черные стрелки на белом циферблате показывали семь часов пятьдесят минут.

Тишину пронзила резкая трель дверного звонка. От неожиданности Лидия вздрогнула всем телом. По голове пробежал противный зуд, словно там, под волосами, разом закопошилась сотня муравьев или волосы просто зашевелились без посторонней помощи, будто живые. Ноги вдруг ослабели. Она ощутила секундный страх, даже ужас, и мгновенно вспотела от унизительной беспомощности, сковавшей тело. Звонок повторился – долгий, настойчивый. Он катился через небольшую прихожую, через комнату, прямо сквозь застывшую на месте Лидию и разбивался о полированные дверцы шкафа, в которых отражалась ее гротескно расплывшаяся, напряженная фигура.

– Кто там? – сорвавшимся голосом выкрикнула Лидия через комнату, не в силах сдвинуться с места и не понимая, что с ней происходит.

– Это я, Сергей. Царев. Лидия Семеновна, откройте!

Лидия нахмурилась, пытаясь сосредоточиться, и внезапно в памяти вспыхнула короткая сценка.

– Мам, можно, я в субботу в район поеду? В кино.

Ника возникла за ее спиной неожиданно, и Лидия едва не расплескала суп. Половник в ее руке дрогнул, но густой гороховый бульон только качнулся по ободку да желто капнул на дно тарелки.

Лидия обернулась:

– Доча, ну зачем так пугать? С кем в кино? С Ларисой?

Девочки дружили с младших классов, хотя теперь, в десятом, Лариса стала реже появляться в доме Бойко. Лидия даже порадовалась, что они снова собрались куда-то вместе, но, как оказалось, радоваться было рано.

– С Сережей.

Половник глухо стукнул о дно тарелки.

– С каким еще Сережей? – нахмурилась Лидия, глядя на дочь.

Ника привалилась спиной к холодильнику. Растянутая футболка с побледневшим от стирок медвежонком на груди сползла с одного плеча, и в овальной петле широкого ворота виднелась тоненькая ключица. Шорты, в которые с помощью ножниц совсем недавно превратились старые джинсы, были ненамного длиннее трусов и совершенно не скрывали худенькие, но стройные ноги дочери. Она по очереди поджимала их, стоя босиком на полу, и доверчиво смотрела на Лидию.

«Какой Сережа? Ей же всего шестнадцать! – в ужасе подумала Лидия. – Цыпленок натуральный! Ребенок! Этого еще не хватало!»

Воспоминание двухлетней давности промелькнуло за какой-то миг, но было настолько ярким, что Лидии понадобилась целая минута, чтобы прийти в себя.

– Иду! – громко ответила она Сереже, но ноги будто приклеились к полу, и ей потребовалось немалое усилие, чтобы действительно сдвинуться с места и дойти до дверей. Казалось, даже воздух стал густым и вязким, сопротивляясь. В ушах тонко звенело.

«Давление. Не упасть бы», – подумала она перед тем, как открыла дверь и увидела Сережино лицо.

– Ника не приходила, – медленно произнес Серега, заглянув через плечо Лидии Семеновны.

Он не спрашивал, хоть и надеялся на то, что произошла какая-то глупая ошибка. Что Ника откроет дверь сама. Протягивая руку к пожелтевшей кнопочке звонка, Серега уже знал, что Ники дома нет, и всего лишь пытался обмануть себя, отогнать это леденящее сердце знание. Так что, когда в дверях возникла Никина мама, он не спрашивал – утверждал.

Лидия Семеновна пошатнулась и ухватилась за косяк, как если бы Серега ее ударил.

– Н-нет, – неуверенно сказала она и тут же, словно спохватившись, грозно сдвинула брови: – Вы же были вместе! Где она?

Отступив на полшага, он пробормотал то же, что уже сообщал Никиному отцу: магазин закрыт, Ники нигде нет.

Дима Михайлов (теперь все чаще – Дмитрий Олегович), участковый Малинников и единственный представитель закона в поселке, писал ответ на сообщение в «Ватсапе». С Киром, другом по учебе, он переписывался регулярно. Того распределили на Дальний Восток, но зато сразу в отдел по борьбе с организованной преступностью. Вчерашний курсант Михайлов втайне жгуче завидовал другу.

Дверь в комнату приоткрылась без стука, и Дима обернулся, заранее негодуя. Конечно, на пороге стояла мама. Он открыл было рот, чтобы напомнить ей, что больше не мальчишка, а взрослый мужик, что врываться в комнату вот так – недопустимо, но что-то в выражении маминого лица его остановило.

– Что случилось?

Она протянула ему свой простенький мобильник:

– Это тебя, сынок. Лидочка Бойко.

Лидочка Бойко, по мнению Димы, уменьшительно-ласкательных не заслуживала. Гром-баба во всех смыслах, вечная бригадирша на работе и в жизни, прямолинейная, как столб, и такая же несгибаемая, она была из тех несносных борцов за абстрактную справедливость, которые считают свое понимание этой самой справедливости единственно верным. Что ей могло понадобиться в десять вечера?

Он взял телефон и сухо поздоровался:

– Добрый вечер, Лидия Семеновна. Я вас слушаю.

В мобильном сдавленно всхлипнули. Звук был влажным и противным, словно кто-то давился водой, пытаясь не утонуть.

– Димочка, гражданин участковый…

Гражданин участковый едва сдержался, чтобы не запустить телефоном в стену. Ну сколько можно? Он занимал эту должность четвертый месяц и все это время пытался отучить жителей поселка дергать его в любое время суток по малейшему поводу. С вышедшим на пенсию Захаром Ильичом они себе такого не позволяли!

– Лидия Семеновна, – деревянным голосом отчеканил Дима, прервав собеседницу, – если у вас ко мне дело, то приходите к девяти утра в участок. Там и поговорим. Спокойной ночи.

– Дима! – вскрикнула Бойко, словно ее ударили, и зарыдала так громко, что динамик телефона зафонил.

– Дима! – в унисон с рыдающей Бойко возмутилась мама и прошептала: – У нее дочь пропала. Нигде не могут найти…

– Что?

Девочку Бойко Дима знал. Тихая, вежливая, симпатичная выпускница. Единственная из всего выпуска, кому удалось поступить в институт в этом году. Полная противоположность матери.

– Успокойтесь, Лидия Семеновна, – уступил он. – Давайте по порядку…

– Пропа-ала-а, – провыла она.

Лейтенант Михайлов содрогнулся. Трудно было представить Лидию Бойко плачущей.

– По порядку, – скомандовал он, глазами указав матери на дверь.

– Ушла с работы и пропала. Домой не пришла. Сережа, ее мальчик, ждал во дворе, потом пошел навстречу, но ее нигде нет! Моя девочка!

Голос Лидии Бойко ввинчивался Диме в ухо, заставляя мобильник мелко вибрировать в руке.

– Так. Спокойнее, Лидия Семеновна, давайте разберемся…

– Спокойнее? – изумленно переспросила женщина. – Спокойнее?! – Теперь она перешла на крик.

– Если вы будете орать, – рявкнул почти оглохший Дима, – я прекращу беседу!

Это сработало. Бойко замолчала так резко, как будто подавилась словами.