– Можно, я с тобой посижу? – спросила она снова, не дождавшись ответа.

Серега, лишившийся дара речи и возможности дышать, только кивнул и рухнул обратно на скамейку. Ника аккуратно расправила короткую юбку и присела рядом.

– Я тоже нервничаю, – вздохнула она.

– Ты? – выдохнул наконец Серега. – Ты же отличница, с чего тебе нервничать?

Она пожала плечами.

– Я экзаменов боюсь, – призналась Ника и повернулась к нему. – Просто сердце каждый раз останавливается от страха.

Сердце останавливалось у Сереги, вот прямо сейчас и замирало, правда, по другой причине, так что он мог посочувствовать Нике совершенно искренне.

– А ты не думай об этом. Забудь про экзамен. Представь, что это просто контрольная. Ты же их как семечки щелкаешь.

По ее лицу проскользнула тень улыбки, но глаза остались печальными.

– Спасибо, я попробую.

– Даже не сомневайся, сработает. Только представь как следует!

У него кружилась голова от ее близости, от тонкого запаха чистых волос, от того, что, сама того не замечая, она легонько касалась его локтем. О том, что сам сидел и боялся еще пять минут назад, он уже напрочь забыл. Весь мир сузился до облупленной скамейки за школой, теней от старой липы, гуляющих по ее круглым коленкам, и розовой щеки, покрытой невесомым, золотившимся в утреннем свете пушком.

– А ты, оказывается, добрый, – удивленно сказала Ника и задумчиво, как-то по-особенному внимательно на него посмотрела.

Серега замер. Сердце пропустило очередной удар и никак не хотело запускаться снова, а когда запустилось, принялось молотить отчаянными и сильными толчками, сбивая дыхание.

После экзамена они возвращались из школы вместе. Окрыленный, Серега каким-то чудом наскреб необходимый минимум…

Тропинки так прозвали не зря. Нормальных дорог здесь не было, но через огромный пустырь, заросший травой по пояс и густым кустарником, вели народные тропы. Они разбегались и соединялись снова, направляя Серегу к цели. Первый дом возник неожиданно: кусты расступились, и Серега уперся носом в посеревший от времени штакетник. Немедленно загремела цепью и залаяла собака.

– Эй, есть кто? – крикнул он, опасаясь подходить слишком близко. Проверять длину цепи не хотелось.

– Что надо? – отозвался из-за забора мужской голос.

– Кто там? – перебил его женский и добавил несколько слов не по-русски.

«Цыганский дом!» – осенило Серегу.

В Тропинках было всего домов пять-шесть, остальные после пожара никто не восстанавливал. Район этот считался местными трущобами, чего только стоил дурной славы «цыганский дом». Серега слышал, что теперь в нем обитает большая семья не то таджиков, не то узбеков, но когда-то здесь действительно селились цыгане и доставляли жителям Старого поселка немало хлопот…

– Я ищу продавщицу из «Тысячи мелочей», – ответил он. – Не подскажете, где она живет?

– С другой сторона иди. Синий дом будет. Иди, собака злишь.

– Спасибо!

Серега почесал исхлестанную травой лодыжку и побрел вдоль забора. Небо начинало темнеть, и ему не терпелось поскорее выбраться из зеленого лабиринта к нормальному человеческому жилью.

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – в который раз равнодушно сообщил Сереге автомат. В груди шевельнулся кусочек льда, заставив парня зябко повести плечами. А если Ники не окажется и у отца?

Сквозь заросли одичавшей малины проглянули огоньки. Синие стены дома в сумерках казались совсем черными, зато два окна манили приветливым теплом желтого света.

Серега выдрался из кустов, не обращая внимания на расцарапанные в кровь руки, и одним прыжком перемахнул невысокий заборчик. Сейчас его не волновало, есть ли во дворе собака и как отреагируют хозяева на столь бесцеремонное вторжение. Его слегка потряхивало на нервяке.

Чтобы отыскать вход, пришлось обойти дом. Отмахиваясь от осмелевших к вечеру комаров, он поднялся на крыльцо и постучал. Понимание, что Ники в доме нет, пришло одновременно с появлением ее отца в проеме открывшейся двери. Высокая суховатая фигура, освещенная со спины, замерла на пороге.

Андрей Бойко молча разглядывал Серегу с неразличимым в темноте выражением лица.

– Ты ведь фельдшерки сын? – спросил он наконец. – Что тебе здесь надо?

Серега замялся. Несколько месяцев назад семейную жизнь Бойко не обсуждал только ленивый, и Никин папаша даже расквасил пару особо любопытных носов, сунувшихся не в свое дело…

– Я не к вам, – пробормотал парень, прихлопнув комара на шее. – Я Нику ищу.

– Здесь? – искренне удивился мужчина. – Нет ее у нас. А в чем дело?

За его спиной мелькнул женский силуэт, на секунду загородив источник света, и Серега разглядел, что Никин отец хмурится. Помедлив, парень набрал полную грудь воздуха и выпалил то, что занозой засело в груди:

– Ника пропала. С работы ушла, а дома не появилась. Телефон отключен, магазин закрыт на замок, и у вас ее, значит, тоже нет…

Мужчина хмыкнул:

– Пропала, говоришь? Мало ли какие у нее дела? Ты-то ей кто будешь?

Почувствовав, как шею и лицо заливает жар, Серега дернулся. Комары, кажется, тоже это почуяли, и целая звенящая эскадрилья устремилась к его щекам и голой шее.

– Я – ее парень! – с вызовом заявил он и зачем-то добавил: – Мы собираемся пожениться.

– Неужели? – в голосе Бойко звучала насмешка. – Слушай, жених, шел бы ты домой. Уверен, Ника давно вернулась, а ты шаришься тут в темноте, только людей баламутишь. С чего ты взял, что она вообще может сюда прийти?

Серега промолчал. Не мог же он сказать, что узнал об этом от самой Ники? Она держала свои визиты к отцу в тайне, не хотела, чтобы узнала мать. Считала, что «ее это убьет».

– Ладно, – пробормотал он и треснул кулаком по перилам крыльца. – Извините.

Уже спустившись, чтобы уйти тем же путем, которым пришел, он услышал:

– Эй, малец, через калитку иди. Там вкругаля грунтовка до Ленина. На пустыре в темноте заплутаешь.

Лидии не спалось. Она ворочалась в постели, то утыкаясь носом в засаленные обои, то переворачиваясь на спину. В таком положении большие мягкие груди расползались по сторонам, вываливаясь из растянутых вырезов старой ночной рубашки, и жарко прилипали к вытянутым вдоль тела рукам. Она вздыхала, переваливалась на другой бок, но там мешал заснуть назойливый луч закатного солнца, бьющий сквозь щель в неплотно задернутых шторах. Ей было душно и тягостно. Хотелось завыть от отчаяния, словно она была не крепкой бабой сорока лет, а старой подзаборной собачонкой…

Около семи вечера она наконец встала, не выдержав дальнейших мучений, и поплелась на кухню, шаркая босыми пятками по голому линолеуму. В квартире висела густая знойная тишина, которую тщетно пыталось разогнать громкое тиканье пузатого будильника – такого старого, что Лидия помнила, как он поднимал на работу еще ее бабку.

В тяжелой со сна голове мысли едва ворочались. Ника еще не вернулась. Лидия с трудом припомнила, как дочь звонила днем, предупреждала, что пойдет на речку с Сережей. Подумав о Нике, Лидия невольно улыбнулась. Кажется, даже ломота в пояснице на миг отступила.

Дно бледно-желтого эмалированного чайника лизнули язычки огня. Лидия потушила спичку резким взмахом руки и выглянула в окно поверх разросшегося алоэ, распустившего по всему подоконнику зеленые щупальца. Во двор вползали знойные сумерки, и там было пусто. Одиноко торчал под поникшей рябиной покрытый пылью кузов старенькой соседской иномарки. Как сломалась зимой, так и прикипела колесами к земле за вытоптанной детской площадкой с облезлым каркасом давно сломанных качелей. Там тоже было пусто. Ребятня до темноты паслась возле речки, которая этим летом совсем обмелела из-за отсутствия дождей.

Из дома напротив вышла старушка Матвеевна. Тяжело опираясь на трость, она доковыляла до скамейки у подъезда и села, сложив на коленях руки, сухие, словно птичьи лапки. Больше ничего интересного за окном не происходило.