Белые плети хлестали по защитному барьеру. Сердоликовая пластина раскалилась на груди у Феликсы. Она сжала зубы, готовясь к последнему самоубийственному прыжку — не спасти, так хоть заслонить, оттянуть расправу…

— Много взял на себя, вша.

Голос Анаштары вплыл в святилище вместе с облаками тьмы. Похолодало — Феликса заметила это по покрытым мурашками рукам Ринны. Демон повернулся к Древней. Его пылающая белизна приугасла.

— Сучка на поводке у смертной! — рявкнул огненный смерч. — Не позорься. Человечьи прихвостни ни на что не годны. Или ты пришла дожрать то, что я оставлю?

— Дожрать! — восхитилась Анаштара. — И как я сама не додумалась!

Демон рассмеялся утробным грохотом. Суккуб подплыла к нему, широко раскинув руки — неестественно удлиннившиеся, с непомерными черными когтями на чрезмерно вытянутых пальцах.

— Жрать, — повторила Древняя. В отблесках белопламенного смерча в кромешной тьме Феликса различила ее безумную клыкастую улыбку. — Знал бы ты, безмозглый скот, как я хочу жрать!

Черные когти впились в конус раскаленного тела, рванули на себя. Бело-лиловые молнии побежали по черной коже, но стекли с нее бессильными жалкими каплями. Тьма чернильными стрелами пронзала огненного демонами, пока он не сдулся до человеческого роста. Анаштара нависла над ним прекрасным жаждущим видением. Черные губы расплылись в чудовищном широком оскале. Челюсть вытянулась вниз, обнажив беспросветную бездну, ведущую в утробу Древней.

Демоница втянула в себя белое пламя, лепесток за лепестком, чуть прикусила плети щупалец. Ее гротескная фигура едва виднелась в свете одного лишь сердоликового барьера.

Феликса вздрогнула. Она и не подумала снимать барьер, хоть и знала, что Древнюю он остановить не способен. Анаштара вперилась в нее алыми углями глаз, в которых уже мелькали бело-лиловые отблески поглощенного пламени. Ее челюсть и руки никак не желали возвращаться в нормальное состояние.

— Анаш… тара, — Брисигида открыла глаза, схватилась за руку Феликсы, кое-как встала на ноги. — Не забывай, кто ты. Да пребудет с тобой милосердие Матери…

Демоница мотнула головой, фыркнула, закрыла глаза. Сгустки тьмы растворились. Нижняя челюсть постепенно втянулась, руки, когти и рога — тоже. Когда Анаштара подняла веки, белые отблески из них исчезли.

— Славный перекус, — как ни в чем не бывало промурлыкала она.

— Смотри, как бы изжоги не случилось, — буркнула Феликса.

***

Ринна пролежала без сознания еще почти сутки. Ведуньи не отходили от нее ни на шаг. Охотница беспокойно спала, металась на растительном ложе и хрипло кричала в предзакатный час. Жар не спадал, пока не всплыл на небо тонкий серп обновленной луны. Только тогда ее кожа окончательно разгладилась, а дыхание выровнялось.

Харм сорвался к ней сразу, как с него сняли магический сон, и сидел возле нее все время, пока она не очнулась.

Брисигида приходила в себя значительно дольше. Физические повреждения от дыма беспокоили ее намного меньше, чем все остальное. Маронда множество раз напоминала жрице, что это их общая ошибка — да и едва ли кто-то во всем мире мог отличить демонические маяки от сдерживающих печатей. Запрет на магию такого рода имел известный побочный эффект: недостаток информации.

Брисигида, конечно же, все равно беспрестанно корила себя за неудачу. К счастью, обожженное горло не позволяло ей делать это слишком громко и бурно. Жрица взялась было извиняться перед Хандией, но та не дала ей и слова сказать:

— Это мы виноваты, что не сумели помочь тебе. Мы не ждали такой мощи.

— Вы приняли на себя первый удар, — возразила Брисигида. — Это я оплошала. Почти совладала, а потом…

— Это будет наш общий урок, — оборвала ее ведунья. — Мы пережили его, и теперь станем сильнее. Для дочерей Джораакинли это дорогого стоит.

Иллати почти не пострадал. Большинство ведуний отделались легкими ожогами и першением в горле, за исключением Хандии, которая пыталась влиться в мантру Брисигиды после того, как демон ударил по ним. Брисигида очень боялась, что огненный дух нанес непоправимый ущерб живым древесным строениям, но Феликса умудрилась вести его за собой так, что пламя не коснулось домов. Лишь по их следам пролегла выжженная тропа.

Опаленные части святилища быстро восстановили. Форели собрали пепел от растений и использовали его как удобрение. Природная магия вырастила новые стены, еще более плотные и устойчивые. Несколько дней святилище наполняло сияние волшебных светлячков, посланников воли Джораакинли.

Феликса за это время только и делала, что ходила от Брисигиды к ведуньям и обратно. Магические усилия довели ее до чудовищного истощения. Правда, на этот раз чародейка перенесла его намного легче, не как побег из Бедерана или обличье Стальной гарпии. Хандиа уверяла, что это благословение духов леса и самой Джораакинли: ведунья сажала ее обнаженной в кокон из побегов, и лозы срастались вокруг Феликсы, мягко оплетали самые почерневшие части. На это время чародейка погружалась в подобие транса, чувствовала себя ветвью на огромной старой диниции.

Первое время ее еще беспокоила Древняя, то, как та едва вернулась в мирное состояние. Но с той секунды, когда Брисигида назвала ее имя у алтаря, демоница вела себя даже спокойнее обычного.

Анаштара вообще делала вид, что ничего не произошло.

***

— Его нет уже вторую неделю, — сетовала Брисигида. — Не понимаю, как ты могла отпустить Дани! Ты же л…

Брисигида прикусила губу под мрачным взглядом Феликсы. Та уже устала объяснять, почему так поступила, но злилась не из-за этого. Брисигида не выносила, когда кто-то пытался расспрашивать ее о том, что происходит между ней и Лаэртом, но при этом затронула чужие личные отношения.

— Хочешь снова искать брата — вперед, — холодно проговорила Феликса. — Но я бы на твоем месте разобралась для начала с теми, кто рядом.

Жрица проглотила ответный выпад. Она больше не шарахалась от Лаэрта после того, как он утащил ее от Данатоса на плече. Но теперь с ней не хотел разговаривать он. Феликса догадывалась, в чем дело, но лезть к кому-то из них двоих с советами не спешила. На днях у нее состоялся тяжелый, чертовски изматывающий разговор с Джареки. Юноша явно остался на нее зверски обижен, но по крайней мере больше не рвался ехать вместе с ней неизвестно куда.

Немного подбадривало то, что его отец, Джораман, был теперь бесконечно благодарен чародейке. Ему совсем не нравилась внезапная блажь старшего сына. Джораман уважал Феликсу, но и правда не хотел бы видеть такую невесту рядом с сыном. “Джареки хороший воин, — сказал он ей. — И однажды сможет повести за собой других воинов. Но ты вела за собой людей уже тогда, четыре года назад. Ему не совладать со Стальной Гарпией. Мужчина, не умеющий быть сильнее своей женщины, на всю жизнь остается несчастным”.

Слова Джорамана заставили ее задуматься — Феликса никогда не рассуждала об отношениях мужчины и женщины с этой точки зрения. В конце концов она решила, что согласна с сарданом.

Данатос, например, определенно был сильнее нее. И порой намного тверже духом… до той поры, пока дело не касалось его звериной половины.

Чтобы немного отвлечься от беспокойства за Данатоса, она хотела пойти с воинами в дозор на север, где чаще всего происходили стычки с враждебными шаманами и злыми духами. Но за все это время разведчики Форелей не засекли ни одного врага.

— Такое затишье раньше бывало, Ушшака? — спросила Феликса вождя.

— Только когда вы с отцом приезжали, — припомнил сардан. — Расправа над химерой припугнула Окуби. А так — сколько себя помню, проклятые колдуны пытаются завладеть силой Джораакинли, осквернить ее, а мы им мешаем.

— Как бы не удумали чего, — Ранжисона моментально уловил ход мыслей Феликсы.

— Именно, — кивнула чародейка. — Они могут готовить новый черный ритуал. Новую химеру…

Вождь встревожился не на шутку. Феликса предложила ему свою помощь. Вслед за ней и Лаэрт решил, что хочет помочь. Ранжисона тоже не желал оставаться в стороне.