«Бог, по Ему одному известным соображениям, прячется от человека. Прочные узлы противоречий – вот где Его следует искать! Внимательное отношение ко всякого рода узлам особо поощряется в нашем братстве.

По верёвке, унизанной узлами, можно подняться хотя бы на крышу дома, но гладкая верёвка скользит, как мыло в руках. Обладателю такой верёвки повезло даже меньше, чем коту, гуляющему ночью по крыше.

Следует человеку дерзать, продираясь сквозь тернии противоречий к светящейся истине-новизне. И вкусить остановку в её покоях, с принятием овощного салата и жирного, обещающего крепкий сон борща.

А что же ожидает человека завтра?

Всё тот же путь, те же знакомые до боли узлы противоречий! Птицы, пустыни, города, пирамиды костей и пересохшие колодцы. Это земное существование было таким всегда, таким и останется. Но если ты знаешь изнутри, что жизнь после жизни состоится, боль превращается в радость и помогает в пути».

Отшельник, имевший среди мирян прозвище Ласковая Волница, однажды весь день в каком-то сонливом состоянии провёл.

На следующее утро приехал из Морквашей отряд жандармов. Их начальник заявил, что Ласковая Волница не далее как вчера, в присутствии многих свидетелей, дом купца Н. пытался поджечь!

Очевидцев того, что отшельник не покидал своей пещеры, оказалось более чем достаточно. Уже собрались жандармы уезжать, как вдруг Ласковая Волница, словно вспомнив о чём-то, заявил:

– Да, это был я… Признаюсь в содеянном!

– Но другие отшельники говорят, что ты не был в Морквашах, – удивились жандармы.

– Был, – ответил Ласковая Волница, опуская глаза…

По настойчивой просьбе отшельника его судили, но по закону, а также по многочисленным просьбам морквашан и, в частности, самого купца Н., его оправдали.

После суда Ласковая Волница с неделю гостил у этого купца. И с тех самых пор отшельник либо его тень – а отшельники и за своей тенью признают жизненную силу – совершали одни богоугодные дела.

Узнав о том, что сознание человека имеет в своём составе два «я» – низшее и высшее, и что на пути к просветлению требуется утвердить руководство высшего «я» над низшим, отшельник Илья придумал такие упражнения.

Проснувшись рано утром, он спрашивал себя:

– Не желаешь ли, мой друг, встать на молитву? – И сам же изменившимся голосом отвечал: – Слушаюсь и повинуюсь, моя любовь!

После молитвы, изучая Священное Писание, Илья время от времени вопрошал:

– Не устал ли ты, моя радость? – И отвечал, поглаживая бородку: – Никак нет!

Вечером, готовясь ко сну, Илья был тих и задумчив.

– Кажется, день прошёл не так уж и плохо? – спрашивал он себя. И отвечал с весёлой улыбкой: – Я тоже так думаю, мой господин!

«Желаю иметь в сарае окошко! – сообщил поручик Лукин, живший в посёлке Запанской, ржавому гвоздю, лежащему на полке. Принёс от соседей коловорот и стал сверлить им в дощатой стене отверстия.

Когда, следуя друг за другом, отверстия образовали круг, Лукин ударил молотком по его середине. Солнце проникло в его сарай, легло уставшей хозяйкой на солому, явило танцующую пыль…»

Так написал своему другу, самарцу NN, один отшельник. И внизу, удивляя друга, сообщил:

«Душа моя, незримо присутствуя в сарае, получила от лицезрения действий поручика большое удовольствие. И открыла для себя закон, действующий как в мире физическом, так и в мире духовном».

– Сколько лет надлежит провести в вашей обители, чтобы достичь просветления? – спросил мирянин жигулёвского отшельника У., считавшегося человеком просветлённым.

– Не меньше десяти лет, – ответил У.

– А если я буду очень стараться, тогда?

– Не меньше пятидесяти лет, – ответил У., не дрогнув ни единым мускулом. – Поскольку тот, кто сильно желает конечного результата, редко достигает его чересчур скоро.

«Где-то в Жигулёвских горах,

окружённых облаками,

между севером и югом,

Волгой и Иртышом,

между скорбью и радостью,

хулой и хвалой,

между миром людей и миром Блаженных

затерялась пещера отшельника.

Неужели мы эту пещеру не найдём?» –

поётся в одной старинной песне».

Имея в своём хозяйстве школьный глобус, сделанный из самого обычного папье-маше, один отшельник каждый вечер укладывал спать материки и океаны. Качая глобус на руках, отшельник пел ему с материнской любовью псалмы и молитвы.

Днём, когда солнце освещало пещеру, отшельник протирал сибирскую тайгу мягкой фланелью. Гималайские горы он гладил осторожно, как иглы у ежа, представляя их себе мягкими и пушистыми. А пустыню Сахара смазывал рыбьим жиром, как плешину. Желая людям добра, отшельник ухаживал за всем миром, не деля его на страны и континенты.

А вы, любя человека, не поёте ли ему колыбельные песни перед сном, как это делал отшельник?

Один отшельник так описал свой приход к отшельничеству, и сам удивляясь тому, что с ним когда-то произошло:

«Когда я узрел светящийся мост, ведущий в райские кущи моего существования, я увидел точно такой же мост над Волгой. Пошёл по нему, попал в Жигули и был принят в светлое братство отшельников».

Однажды, сказывают, глубоко под землёй, отшельники соборную молитву творили. О спасении всего мира та молитва была. И вдруг из тёмного каменного рукава, поблёскивая заклёпками, выезжает прямо на них эсеровский броневик...

– Расступитесь, дамы и господа, не мешайте продвижению боевой техники на фронтовую линию! – кричит из кабины молодой, с чёрными усиками офицер.

Отшельники не обращают на него внимания, офицер ещё громче на них кричит. И наконец, объявляет:

– Броневик трогается с места. Пеняйте, граждане, на себя...

Молящихся отшельников было, считай, дюжины три. Броневик проехал сквозь самую их гущу, не причинив вреда никому. Было такое впечатление, что броневик проехал сквозь белые дымы, застлавшие Дворцовую площадь революционного Петрограда.

После этого боевая техника скрылась в противоположной стене. И долго ещё в камне, в сплошном и твёрдом камне звучали указы офицера о том, куда направлять броневик...

А молитва о спасении всего мира, которую отшельники под землёю творили, ещё долго, сказывают, звучала. Видать, острая надобность в такой молитве была! 

Праздновали отшельники раз в году праздник Чаши.