— Что со мной? — прошептал Чандра себе под нос, морщась и пытаясь восстановить память. — Что за гадость я съел вчера?

Бесформенные осколки воспоминаний никак не желали складываться воедино. Повернув голову вбок, Чандрагупта увидел стол. На нём стояли две досуха вытертые серебряные чаши, а больше ничего. Чандра напрягся. Ему вдруг показалось, что кроме чаш на столе должно находиться что-то ещё… Но что?

Тяжёлый мускусный запах ударил в нос. Чандра принюхался и понял: запах исходит от его собственного тела. Потрогав бёдра, покрытые чем-то засохшим и липким, юноша обмер. Его затрясло. Сомневаться не приходилось: кто-то недавно пользовался им и отнюдь не невинно.

«Самрадж? — вертелось в голове. — Он был здесь? Но почему не разбудил?! Нет, он бы никогда не поступил так. Мой император не из тех, кто учиняет тайное насилие над спящим».

Стоило взволноваться, и боль меж ягодиц стала острее. Казалось, лезвие незримого ножа снова и снова беспощадно ранит тело, проворачиваясь внутри. Тот, кто здесь побывал, явно не церемонился и не щадил его.

«Нет, Дхана не мог быть настолько грубым, — похолодев, понял Чандрагупта. — Он всегда нежен и осторожен. Боги, кто сделал это со мной?! И почему я даже не пробудился?»

Чандрагупта снова посмотрел на пустой стол, лихорадочно припоминая, зачем там стоят две пустые чаши… «Кто ещё здесь был? Для кого я достал вторую чашу?»

От напряжения голова взорвалась болью, словно в неё тоже вонзили невидимый нож.

«Надо выпить воды, иначе мне конец».

Чандрагупта сполз с постели, зажмуриваясь от боли. Стараясь не стонать, дохромал до ближайшего кувшина с водой, стоявшего у стены на случай пожара. Присев на корточки, прильнул к сосуду и жадно пил, захлёбываясь. Опустошив половину кувшина, он почувствовал, что утолил жажду, зато снова подкатила слабость, а следом — дурнота.

Чандра попытался усесться на пол, чтобы передохнуть, но боль не позволила расположиться прямо. Кое-как он устроился на полусогнутой ноге, упираясь обеими руками в пол.

Вращение стен наконец прекратилось. В голове тоже постепенно наступал порядок. Теперь понемногу к нему стали возвращаться воспоминания о случившемся недавно. Утренние ласки Дханы, поцелуи в губы перед тем, как распрощаться и разойтись… Приезд Селевка и недовольство самраджа, поскольку визит тот оказался внезапным. Разговор македонца и Дхана Нанда наедине, после которого Селевк некоторое время бродил неприкаянным призраком по коридорам дворца и выглядел крайне раздражённым.

А дальше? Казалось, будто внутри его головы кто-то выстроил каменную стену, не позволяющую узреть самое важное…

«Я вспомню, — Чандра стиснул зубы. — Я заставлю себя увидеть то, что случилось! Я должен». Он нарочно вертел в мыслях снова и снова кусочки уцелевших воспоминаний, пытаясь проникнуть в опасную тьму между ними, скрывавшую то, о чём из стыда или страха он забыл.

Правда обрушилась, как смертоносный водопад, из которого он недавно выплыл.

«Да ты весь раскрыт, как цветок, окроплённый росой…»

Кувшин вина на столе. Две опустевшие чаши. Пронзающая боль, слившаяся с удовольствием! Никаких мыслей, лишь желание отдаться. Неважно кому!

Дрожь усилилась, его теперь колотило так, словно неведомые силы забросили его посреди зимы на вершину Кайласа. Клубок переплетённых воспоминаний распался на нити, ударил изнутри пугающим, разрушительным пониманием.

Чандрагупта неловко приподнялся, а потом снова рухнул на пол, хватая ртом воздух, словно дельфин, выброшенный из реки. Он запрокидывал голову, стараясь унять спазмы, мешавшие дышать. Невозможно было вымолвить то страшное, что само рвалось с языка. Чандрагупта обхватил себя руками, но закрыться от смертоносной истины, обрушившейся на него, он не мог.

«Я грязнее и отвратительнее любого чандалы. Я напился, как шудра, и изменил Дхане. И с кем! С Селевком… Не верится, что я мог так низко пасть! Лучше бы я отравился тем вином и умер. Как мне теперь смотреть Дхане в глаза? Если признаюсь, он меня ни за что не простит… А солгать ему я не смогу!»

От дверей послышались тяжёлые шаги. Кто-то вошёл в комнату, остановившись рядом. Чандра обернулся и увидел мужские ноги, обутые в грубо сработанные деревянные сандалии, перевитые сверху льняными верёвками.

— Самрадж приказал тебя волоком притащить, если по доброй воле не пойдёшь, — услышал Чандрагупта над головой. — Ну! Пошевеливайся. Или вправду придётся волочить?

Тихо охнув и прикусив губу, Чандра поднялся на ноги.

— Сам пойду, — отозвался коротко. — И не смей трогать, — добавил он, вздрогнув с омерзением, когда рука воина потянулась к нему.

Любое прикосновение казалось теперь отвратительным.

К счастью, жить ему наверное осталось недолго. Дхана Нанд не пришёл сам, а прислал безразличного чурбана, что означает одно: он знает всё. Кто-то донёс. Возможно, сам Селевк.

«С другой стороны, почему мне ещё не отсекли голову? Не проткнули грудь мечом? Почему я не очнулся в подземелье на гнилой соломе, избитый плетью до полусмерти? Покаюсь и расскажу правду, — размышлял Чандрагупта, следуя за воином Бхадрасала. — Мне неприятен Селевк, я бы ни за что не прикоснулся к нему, будь я трезвым! Но раньше я ведь пил мадхвику и бханг — и ничего. Я же не знал, что от пары глотков чужеземного вина может случиться такое! Если бы я только мог выполоскать своё грязное тело изнутри в священной Ганге, вывернув его кишками наружу. Увы, это невозможно… Я предложу Дхане выпороть меня и отправить в изгнание так надолго, как только он потребует. Ради его прощения я совершу любую аскезу. Буду стоять в муравейнике на одной ноге, питаться одними листьями, днями напролёт читать мантры! И как только моё тело очистится, может быть, я заслужу милость вернуться».

Размышляя таким образом, Чандра немного воспрянул духом и пошёл по коридору чуть бодрее. Однако он и представить не мог, что его ожидает впереди.

В личных покоях самраджа тесным полукругом расположились на сиденьях Дайма, Ракшас, Бхадрасал, Дурдхара, Кайварта и Панду. Дхана Нанд восседал на кресле между Ракшасом и Даймой. Лицо царя выглядело бледным, однако Чандрагупта не заметил на нём ни гнева, ни ревности. Царь был бесстрастен. Впрочем, как и остальные. Увидев своё молчаливое судилище, Чандрагупта смешался. Ему не верилось, что о его проступке Дхана Нанд поведает всем.

Собравшиеся с холодным презрением взирали на него.

— Явился? — голос царя прозвучал, как свист упавшей на спину плети.

— Да, самрадж, — Чандрагупта хотел почтительно склониться, но боль в теле всё ещё не позволяла делать подобных движений, и он, немного подумав, встал перед царём на колени, сохраняя спину прямой.

— Верные люди донесли о том, что ты всё это время предавал императора, заведя секретную дружбу с его злейшим врагом, — сухо заговорил Ракшас со своего места. — Вчера ты тайно распивал вино с наместником Селевком, к коему не должен был приближаться даже на тысячу шагов. Кто знает, какие сведения ты ему передавал во время вашей встречи?

— Я ничего не передавал. И мы встречались не тайком. Нашу беседу до того, как мы отправились пить вино, все видели, — попытался оправдаться Чандра, но его перебили.

— За такое преступление я бы казнил тебя! — советник стиснул кулаки, желваки заходили на его скулах. — Но самрадж милостив. Уж не знаю, почему он решил сохранить твою жалкую жизнь? — министр умолк.

«Они не знают всей правды, — понял Чандрагупта. — Ни Ракшас, ни остальные… Но знает ли самрадж? Мог ли он так разгневаться только из-за того, что ему донесли о нашей совместной выпивке с Селевком?»

Ответ на этот вопрос Чандрагупта получил даже быстрее, чем рассчитывал. Дхана Нанд медленно вытянул руку перед собой и указал пальцем вниз, себе под ноги.

— Снимай всё, — отчётливо выговорил он, обращаясь к Чандрагупте, но не глядя на него. — Кольцо. Браслет. Другие украшения. Пояс. Сандалии. Все одеяния, которые я подарил тебе. Бхадрасал, — Дхана Нанд повернулся к своему генералу, — отдай рабу тряпки, в которых он некогда сюда явился.