— Ради этого я и явился, — сияя глазами, ответил ему смуглокожий безумец, а затем пустил своего коня в галоп и тоже помчался навстречу Дхана Нанду, уже почти достигшему первых рядов армии. — Я здесь!!! — кричал он, и слёзы блаженства текли по щекам. — Попробуйте проткнуть меня!!! Я просто жажду отведать вашего меча!!!
Две армии, казалось, превратились в два рукава бурлящей реки, слившихся воедино и перемешавших воды. Македоняне и воины Таксилы врубились в ряды кшатриев Магадхи, и земля окрасилась первыми струями крови. Тишина нарушилась. Крики людей, ржание лошадей, трубный рёв слонов, мечущихся в рядах сражающихся, оглушили и взбудоражили Чандрагупту. Но даже опьянившись начатой битвой, он видел перед собой только царя Магадхи, а тот, как Чандра того и желал, в свою очередь смотрел лишь на него.
Селевк попытался влезть между ними и сразиться с Дхана Нандом, но император с яростным рыком вышиб наместника из седла. Пока Селевк, оправившись от удара, пытался встать на ноги, а его защищал примчавшийся на помощь Амбхикумар, Дхана Нанд вернулся к главной цели — наглому парню, посмевшему поджечь флаг и бросить ему вызов.
Ракшас никогда не видел своего господина в таком состоянии. Дхана Нанд рубился с неизвестным юношей с остервенением, с налитыми кровью глазами и в то же время — с невероятной страстью.
Отбиваясь от атак, Ракшас успевал оглядываться по сторонам, ища глазами императора, снова и снова убеждаясь, что тот жив и по-прежнему сражается со своим противником.
Жаркий бой исключал размышления. Ракшас чувствовал напряжение мышц, уходил от атак и наносил удары, но продолжал видеть танец смерти тех двоих, исход чьей схватки волновал его более всего на свете.
Вскоре Дхана Нанд и юноша оказались на земле, потеряв своих коней, а ещё через некоторое время утратили мечи и схватились врукопашную. Их битва напоминала танец Рудры и объятия Кали. Лица раскраснелись, исказившись животной яростью, и Ракшас не мог отделаться от чувства, что кроме желания нести взаимную смерть между этими двумя тянется что-то светлое, трепетное, животворящее… Но советник не мог поймать это странное чувство и придумать ему подходящее определение, поэтому отгонял иррациональную мысль о том, что неизвестный воин из Таксилы и Величайший, словно Шива с супругой, несмотря на кажущуюся ярость, на самом деле танцуют танец любви, стремясь слиться в едином порыве.
— Кто ты? — спрашивал Дхана Нанд, упираясь руками в ладони соперника, пытаясь завалить его на лопатки и ощущая, как пьянеет от аромата разгорячённого, вспотевшего тела врага. Ярость сменилась на миг нестерпимым желанием овладеть тем, кто вызвал его на бой — грубо, жёстко, ткнув лицом в пыль, заломив ему руки и вонзившись меж его ягодиц, и от этого неправедного порыва, несвойственного ему, Дхана Нанд ярился только больше.
— Я — Арья! — услышал он в ответ. — Если не убьёшь меня, я всегда буду стоять на твоём пути, потому что я — твоя судьба!
Всё перевернулось внутри от этих слов. Это было так знакомо. Подобное уже происходило с ним прежде, но почему повторялось сейчас? Ведь тот, кто некогда говорил ему похожие слова, давно мёртв!
Императору удалось оттолкнуть от себя Арью и, воспользовавшись недолгой заминкой, подобрать с земли упавший меч. Но и Арья, улучив момент, вернул себе оружие. А дальше осталась только пляска смерти, скрещивающиеся клинки и эти карие глаза, ни на миг не отрывающиеся от его лица, следящие за каждым движением.
Они оба не расслышали сигнал к окончанию боя. Дхана Нанд вдруг почувствовал, как кто-то пытается оттащить его от противника. Он инстинктивно ухватился ладонью за лезвие чужого меча, пропоров руку до кости, но почти не ощутив боли. И — о, чудо! — он заметил, как Арья сделал то же самое: вцепился в его меч, чтобы не позволить утащить себя назад.
— Хватит! Довольно! — словно из другого мира доносился голос аматьи. — Величайший, нельзя нарушать правила боя!
Дхана Нанд разжал пальцы, опомнившись от горячечного дурмана. Они стояли с Арьей на расстоянии нескольких шагов один от другого, не понимая, как так вышло, что день пролетел за мгновение. Только теперь Дхана Нанд ощутил, как сильно болят мышцы рук и ног и страшно хочется пить. Тело кипело и клокотало, словно проснувшийся вулкан…
Почему я не проткнул этого юношу, как остальных, за половину калы или скорее? Почему этот Арья, как безумный, сражался со мной целый день и всё ещё жив?
Чандрагупта, опомнившись, осознал, что едва не падает на землю, но смертельная усталость накатила лишь сейчас. Пока же их с Дхана Нандом не прервали, ему казалось, он может биться вечно. Хоть тысячу лет! Лишь бы с ним лицом к лицу, лишь бы прикасаться ладонями, обмениваться взглядами, пусть полными ненависти, но только это и называется жизнью!
— Арья, выпей. Держи, — кто-то совал ему в лицо сосуд с водой. Кажется, впечатлённый его безумной храбростью Амбхикумар. — Ну ты даёшь, парень! — царевич подставил своему ослабевшему воину плечо. — Как тебе удалось так долго продержаться против императора Магадхи? И он не проткнул тебя, и ты даже не сильно ранен… Как ты смог?!
— Не знаю, — ответил Чандрагупта сухими губами. — Не знаю.
Он всё ещё с тоской смотрел в ту сторону, куда телохранители и аматья Ракшас увели Дхана Нанда и понимал: нельзя пойти следом, как бы сильно ни хотелось.
Последние солнечные лучи мелькнули и исчезли за горизонтом. Пришло время возвращаться в лагерь. Чандрагупта и Амбхикумар отправились в свой шатёр, чтобы переодеться, поужинать и принять омовение.
====== Часть 18. Внезапный союз ======
Уговорить Дурдхару оказалось непросто. Выслушав его, сестра поджимала губы и недовольным тоном спрашивала, любит ли брат её вообще, если предлагает такое. В конце концов, Дхана Нанд нашёл к её сердцу подход и преуспел.
— Ладно. Даю согласие, но учти, — Дурдхара погрозила ему пальцем, — за все мои мучения ты будешь мне должен!
— Но почему непременно мучения? — удивился царь. — Насколько мне известно, Амбхикумар вежлив, умён и хорош собой. Возможно, он тебе понравится, и ты действительно захочешь замуж. А не надумаешь — не беда. Отменить помолвку и возобновить войну никогда не поздно.
— Будешь моим должником, — снова упрямо повторила Дурдхара.
— Да я и так твой должник с рождения и до погребального костра, — Дхана Нанд нежно обнял сестру и поцеловал в затылок.
Девушка улыбнулась, потом неожиданно посерьёзнела.
— Неужели он так важен для тебя?
— Да, — твёрдо ответил император. — Очень. И я уверен — это он.
— Откуда знаешь?
— Сердце подсказывает. Только его я никогда не мог ни убить, ни ранить. Только его одного! Он жив, Дурдхара. Арья — это Чандрагупта. Просто по какой-то причине ему выгодно выдавать себя за другого, но я заставлю его сознаться.
— Даже если это действительно он, и ты выяснишь правду, что тебе это даст? — всё ещё не понимала царевна.
— В любом случае я не смогу продолжать войну с Таксилой, не выяснив этот вопрос. Мне надо точно знать, он это или нет, пусть даже Ракшас думает, будто я спятил.
— И что потом? — упорно добивалась истины Дурдхара. — Простишь его?
— Я, наконец, возьму себя в руки, заставлю умолкнуть свои обиды и гнев и поговорю с ним. Выспрошу всё до мельчайших подробностей: что он чувствовал ко мне? Когда именно понял, что ненавидит, и замыслил предательство? Почему решил продолжать притворяться влюблённым, несмотря на ненависть? Незадолго до того, как я его прогнал, он просил выслушать его. В последние два года мне не давала покоя мысль, что я, возможно, где-то ошибся, что-то упустил… Он тайно проник в мою опочивальню и целовал мои ноги, пока я спал. Ещё тогда, давно! Почему он так поступил, если ненавидел? И то письмо от Селевка… Зачем наместник прислал его мне, если уже знал, что я выгнал Чандрагупту? Неужели таким сильным было желание лишний раз поглумиться и унизить меня? Обычно так делают не те, кто чувствуют себя победителями, а те, кто осведомлён о собственной слабости. Майтри бесследно исчезла после пожара в Хава Мехел. Подозреваю, она работала либо на Селевка, либо на Чанакью. Именно Майтри в ту ночь, когда Чандрагупта изменил мне, донесла об этой измене. Странное совпадение… Кроме того, не только моя рука не поднималась, чтобы нанести смертельный удар. Меч Чандрагупты тоже всегда скользил по клинку моего меча, не совершая фатального выпада. Он замечал, что рядом с ним я теряю мастерство, но не пользовался преимуществом. Если так сильно ненавидел, зачем щадил? Он мог отсечь мне руку или даже голову, когда размахнулся мечом уруми во время нашего первого сражения в Паталипутре, но лишь рассёк кожу. Смехотворная царапина. А ведь уруми при малейшем усилии режет до кости! Понимаешь? Надо очень постараться, чтобы НЕ нанести серьёзную рану, ведь убивать этим оружием как раз легче всего! Так почему Чандрагупта лишь рассёк мне кожу, а не отрубил кисть, превратив одним ударом из умелого воина в бесполезного калеку? Чем больше думаю об этом, тем чаще мелькает мысль: возможно, не Чандрагупта хотел вражды, а кто-то другой стремился рассорить нас? Кто-то очень желал, чтобы я изгнал его, а я заподозрил неладное во всей этой череде событий чересчур поздно. Следовало позволить Чандрагупте сказать всё, что он собирался, но я тогда был в ярости. Ненависть сжигала мою душу, и я закрылся от него. На протяжении пяти лет, не слишком веря в успех, я молил дэвов, чтобы они вернули его. Теперь, кажется, невозможное сбылось. Я не знаю, прощу ли его, но точно выслушаю. Лишь бы я не ошибся, и это оказался он, чудом спасшийся из того пожара!
