Советник всегда знал, что он, в отличие от Ишвара, никогда не был хорош ни в ближнем, ни в дальнем бою. Все его сильные стороны заключались в умении продумывать стратегию боя или оказывать содействие царю в управлении государством. Ракшас всегда знал, что, случись ему ввязаться в битву, без поддержки самраджа его быстро убьют.

Но в тот миг он не думал об этом, а если бы задумался, то пропустил бы вражеский удар и точно стал покойником, как те несчастные, чьи мёртвые тела устилали землю вокруг костра. Он не задумывался, как парировать. Впервые в жизни тело защищалось само, словно знало, куда и как надо бить нападавших! Ракшас не понял, в какой момент сильная спина вдруг прижалась к его спине, и он услышал глубокий, тревожащий душу голос Ишвара:

— Благодаря вам, я успел отвязаться. Спасибо, советник. Так их!

Они вдвоём кружились, словно Рудры-близнецы, почти слившись друг с другом. Опустевший деревянный столб полыхнул. Языки пламени взметнулись к небу, рассыпая вокруг сонмы сверкающих искр, подобных волшебной пыльце лотосов, растущих в небесных мирах. Искры быстро гасли, превращаясь в серый пепел, бесконечно сыпавшийся на головы сражающихся. Аматья чувствовал уколы чужих мечей, но даже не осознавал, насколько глубоки его раны. Каждое ранение лишь сильнее распаляло его, и он чувствовал такой же яростный огонь, истекающий от Ишвара, сражающегося рядом.

Последний выживший дасью внезапно упал на колени, отбросил меч и сложил руки перед грудью:

— Я бы не сдался людям, но вы — дэвы, — неожиданно воскликнул он. — Я никогда не видел, чтобы кто-то из людей так сражался!

И вот тогда Ракшас снова стал прежним собой. Выпустив рукоять меча из внезапно ослабевшей руки, он в ужасе оглядел поле битвы.

— Как? — только и вымолвил советник, не веря собственным глазам. — Неужели… Мы вдвоём?!

Тяжёлая ладонь Ишвара опустилась на его плечо.

— Мы, аматья. И вы были великолепны! Вы — настоящий воин.

Это он-то великолепен? Да сколько раз и самрадж, и бывшие соученики в ашраме насмехались над его жалкими попытками сражаться, сколько раз его называли никчёмным воином, ставя ему в пример проклятого Чанакью!

— Я сдаюсь, — продолжал бормотать стоящий на коленях дасью. — Пощады…

— Не беспокойся, — спокойно отозвался Ишвар, заметив, что аматья всё ещё погружён в себя и не способен говорить, — мы не тронем ни тебя, ни детей, ни женщин, живущих здесь. Однако, разбойник, задумайся о том, чтобы покончить с неправедной жизнью, иначе в другой битве, возможно, тебя не пощадят.

Ловко поймав за повод одного из пробегавших мимо коней, всё ещё мечущихся по поселению, Ишвар собрался уже вскочить в седло. Кажется, он не обращал ни малейшего внимания на свои раны. Аматья невольно залюбовался им.

— Берите другого коня, если и вашего убили, и едемте отсюда, советник, — сказал Ишвар, обернувшись к Ракшасу. — Доложим самраджу о победе.

— Да, — растерянно пробормотал Ракшас, чувствуя, как ноет продырявленное чьим-то мечом бедро и больно дёргает задетая в бою рука, — но мой конь жив. Он привязан неподалёку.

— Тогда вернёмся за ним, — передумав садиться верхом, Ишвар взял под уздцы позаимствованного у дасью жеребца. — Как ваши раны? Я могу перевязать.

— Не стоит. Со мной всё в порядке. А ты как? — Ракшас сам не знал, зачем интересуется, ведь Ишвар ему, по сути, безразличен.

— Кажется, тоже цел, — царский телохранитель широко усмехнулся. — Бывало и хуже.

Всё ещё оглушённый недавним сражением аматья двинулся через наполовину порубленные им самим заросли. Он ощущал некую внутреннюю опустошённость после яростного прилива сил. По телу пробегала дрожь — не от страха, а от усталости и желания передохнуть прямо здесь, — но советник старался ничем не выдать свою слабость. Он шёл из последних сил, гордо выпрямившись. Когда они достаточно углубились в чащу, Ишвар внезапно догнал его и стал идти шаг в шаг, почти вплотную к нему, дыша в затылок, и от его частого, сбившегося дыхания аматья почувствовал, как слабеют колени, а в паху заметно тяжелеет.

— Советник, — донеслось до него вдруг едва слышно, с какой-то отчаянной, изломанной интонацией, — остановитесь.

— Зачем? — грубовато откликнулся Ракшас.

— Я прошу.

— Ишвар, мы теряем время. Кстати, ты выпустил повод. Конь убежит.

— Коня я не отпустил, а привязал. Стойте, умоляю!

Он мог бы не останавливаться, но проклятые ноги встали на месте, словно Ишвар, а не Ракшас был их господином. И стоило ему замереть, как его обняли поперёк груди, безжалостно сдавив рёбра, а горячие губы нетерпеливо прижались к его шее. Влажный язык грубо и властно приласкал вспотевшую, пахнущую кровью кожу. Ладонь Ишвара накрыла пах советника, обхватывая так крепко, так… сладостно.

— Аматья, вам тоже надо, — зашептали ему на ухо. — Я чувствую, не отрицайте! Эта битва разгорячила нас больше, чем следует. Обычно от боли и запаха крови я только сильнее возбуждаюсь. Как вижу, и вы такой же. Мы просто созданы друг для друга.

— Нет! — отчаянно вырвалось у Ракшаса. — Нельзя. Я — брамин, и за такие дела лишусь своей варны!

— Никто не узнает, — продолжал сзади страстный голос Ишвара. — Кто увидит нас? Птицы? Звери? Они молчаливы и никому не расскажут.

— А потом? — Ракшас ощутил, что ему не хватает дыхания. — Ты ведь не остановишься и во дворце!

— Не остановлюсь, но я придумаю способ отводить подозрения. Никто не заподозрит нашей связи. Положитесь на меня. Я сделаю всё лишь бы быть с вами!

— Почему ты выбрал меня? — Ракшас извернулся и в упор посмотрел в красивое мужское лицо. — Чем я хорош? Стар, грузен, неповоротлив…

Ишвар улыбнулся.

— Это вы-то? Не наговаривайте на себя. Сегодня вы были так быстры и ловки, что многим юношам стоило бы поучиться у вас! А я бы согласился снова постоять привязанным к столбу в центре разгорающегося костра и пережить предсмертный ужас, лишь бы опять увидеть, как вы появляетесь внезапно и убиваете тех разбойников. Я так счастлив, что вы примчались сюда спасать меня! Аматья, я не выпущу вас отсюда, пока не отблагодарю вас!

И не успел Ракшас сказать ни единого слова, как Ишвар, распалённый и, несомненно, обезумевший, сполз на колени перед ним и прижался губами к его лингаму сквозь влажную ткань, пропитанную кровью, грязью и дымом костра, едва не ставшего для молодого кшатрия погребальным… Ракшас хрипло выдохнул, прилипая спиной к ближайшему дереву и помогая одной рукой торопливо стащить с себя пояс и набедренную повязку.

— Нет, — шептал он, словно в бреду, — нет…

Его «нет», сопровождаемое нетерпеливыми движениями и стонами, звучало как «да, ещё», и Ишвар воспринял правильно затаённую просьбу советника. Вобрав жадным ртом обнажённую плоть, начал ритмично ласкать её, водя по ней языком. Блаженство всколыхнулось, сладостной волной прокатилось через всё тело, заставляя забыть про недавнюю битву, про строжайший запрет на неправедные отношения… Ишвар не давал наслаждению ослабеть, лишь слегка замедлял ласки, а потом снова возобновлял их торопливо, безудержно. Приближаясь к экстазу, аматья утратил последние силы, невольно сползая меж корней дерева, под крону которого их двоих забросила судьба.

— Нас покарают боги, — шептал Ракшас, запрокидывая голову, стёсывая спину о грубую кору дерева, впиваясь ногтями в узловатые корни, торчащие из земли, и наконец закричал долгожданное «да» так громко, что в лесу на миг настала тишина. Казалось, все шорохи и звуки стихли, даже ветер прекратил шевелить листву, осталось только слабеющее эхо, повторяемое голосом первого советника. Ишвар поднял глаза, медленно облизывая губы.

— Вам было хорошо, аматья? Скажите ещё раз «да». Прошу.

В наступившей тишине слышалось лишь хриплое дыхание Ракшаса, пытавшегося прийти в себя. Отвернувшись от Ишвара, советник прижался к шершавой коре щекой. Лицо горело, и он радовался, что цвета его кожи сейчас не видно в темноте. Заботливые руки осторожно вернули одеяния первого министра на место, тщательно разгладив каждую складку ткани. Ишвар коснулся руки Ракшаса, переплетя с ним пальцы.