Стоны становились всё громче. Царь и Чандрагупта совершенно забыли о том, где находятся, погрузившись в водоворот запретной страсти. Бхадрасал понял одно: если сейчас кто-нибудь придёт сюда, то он, генерал, убьёт этих случайных свидетелей, чтобы сохранить тайну Дхана Нанда. Но сам продолжал смотреть, страшно стыдясь себя, пока невероятно долгий спазм наслаждения не сотряс тела царя и Чандрагупты. Их стоны слились в один нескончаемый экстатический крик.

Бхадрасал развернулся и торопливо пошёл прочь от подножия статуи, никем не замеченный, всё ещё чувствуя сжигающий жар в животе и не зная, как себе помочь. В таком растревоженном состоянии он ступил на нижний этаж дворца.

— Мой генерал, вы бродите совсем один в полночь? — симпатичная служанка в зелёном сари неожиданно вывернулась откуда-то из бокового коридора и встала на его пути, смущённо теребя кончик косы.

Бхадрасал, стиснув зубы и стараясь мысленным чтением мантр унять неправедную страсть, вспыхнувшую в нём от лицезрения любовных игр царя и Чандрагупты, продолжал идти по направлению своим покоям, но служанка не сдавалась.

— Господин, что-то случилось? — спросила она, догоняя Бхадрасала и пользуясь тем, что вокруг никого нет.

— Ничего не случилось! — грубо зарычал тот. — Уйди, я не в настроении.

— А если я подарю вам ночь любви, ваше настроение улучшится?

Бхадрасал замер.

— С ума сошла? — опешил праведный кшатрий. — Зачем тебе тайная любовь? Тебе замуж надо, а ты…

— Я уже была замужем, — потупилась девушка. Щёки её пылали — от страсти или от стыда, понять было невозможно. — Меня выдали в тринадцать лет за мужчину, которого я не любила. Хуже того, он был мне отвратителен. Но кто меня спрашивал? Через два года муж погиб, оставив меня вдовой. Если бы самрадж за меня не заступился, меня бы отправили доживать свой век к прочим вдовам — молиться и ходить в вечном трауре, а то и положили бы на костёр! Но самрадж сжалился и приказал, чтобы по окончании срока траура мне было позволено жить здесь. И вот я продолжаю работать во дворце и носить обычную одежду. Только замуж меня уже никто не возьмёт, — служанка печально вздохнула. — А мне всего девятнадцать! Я ужасная грешница, потому что всё ещё хочу счастья, пусть и совсем не знаю, каково это — быть счастливой и любимой тем, кто нравится мне.

— Я ухожу, — Бхадрасал сделал последнюю попытку соблюсти дхарму.

— Постойте, господин! — услышал он вдруг, и ноги против воли будто приросли к полу. — Думаете, я всем подряд предлагаю любовь? Думаете, я бесстыжая? Нет. Я смотрю каждый день только на вас, но вы меня не замечаете. Конечно, я обычная служанка, и мне далеко до таких красавиц как царевна Дурдхара или ваша сестра Шипра! Я всего лишь глупышка Сонам, не добродетельная ничуть, ибо первая созналась в любви, отбросив стыд… Просто сил не было молчать. Я вдруг представила, что придёт день, я состарюсь, а вы так и не узнаете о моих чувствах, а старая я буду вам точно не нужна. Простите! — и Сонам, окончательно устыдившись своего поведения, уже собралась скрыться за дверью опочивальни, но неожиданно цепкие пальцы Бхадрасала ухватили её за край накидки.

— Ты уверена, что не пожалеешь, получив то, о чём попросила?

На губах Сонам расцвела счастливая улыбка.

— Как я могу пожалеть? Я мечтаю о вас так давно! Пусть я буду опозорена и сгорю от стыда, пусть самрадж, узнав о моём грехе, отправит меня на костёр, но одна ночь с вами — это уже счастье.

«Будет ли это считаться адхармой? — задумался Бхадрасал. — Да и пусть! Попрошу Ракшаса совершить очистительную пуджу, тем более, аматье после встречи с Ишваром пуджа тоже необходима!».

Это была последняя сознательная мысль генерала. Бхадрасал сам не заметил, как очутился в чужих покоях, благоухающих ароматами лилий, и нежные женские руки освободили его от опостылевших одеяний, беспощадно натиравших окрепший лингам. А потом генерал потонул в наслаждении, сравниться с которым не могла бы даже самая горячая и успешная битва.

Комментарий к 4. Ночь откровений * Индийский барабан с деревянным каркасом, на котором играют руками.

====== 5. «Простите, самрадж, ибо я согрешил!» ======

О том, где скрываются дасью, совершающие регулярные набеги на ближайшие деревни, Дхана Нанду сообщили день назад. По донесениям шпионов была составлена карта местности, ныне пригвождённая стрелой к стене сабхи, чтобы все воины, участвующие в будущей вылазке, могли ознакомиться с расположением противника. Пылая яростью, самрадж поклялся напасть на разбойников на другой же день, но Ишвар его опередил. Только отправился воевать ночью, когда ни зги не видно.

— Идиот… Какой же идиот! — скрипя зубами, бубнил про себя Ракшас, заставляя несчастного коня продираться сквозь густые заросли, пока не осознал: дальше верхом не проехать.

Спешившись и привязав жеребца за ветку дерева, ругая себя на чём свет стоит, Ракшас продолжил продвигаться вперёд, расчищая путь мечом. Он действовал практически вслепую, ибо свет луны не помогал в непролазной чащобе. Куски отрубленных лиан падали на голову, засыпая глаза древесной трухой. Тени летучих лисиц бесшумно мелькали вверху, шелестя крыльями. Вдали надрывно выли волки. Пахло отцветающей магнолией и высохшими лепестками чампы. Аматья поднял лицо вверх. Сквозь густо переплетённые ветви он почти не видел неба, разве что крохотные кусочки в просветах между листьями фикусов и баньянов.

— Зачем я тащусь за ним? А вдруг он не поехал сюда? А вдруг я заблудился, потому что неверно запомнил карту?

Советник сделал ещё несколько неуверенных шагов, как вдруг до его слуха донёсся пронзительный свист, затем — чей-то крик, потонувший в гуле многочисленных голосов, подобных жужжанию рассерженных пчёл, начинающих вылетать из улья. Аматья замер. За гулом последовал звон мечей, разгорячённые вопли гнева и боли. Несомненно, впереди завязалась битва. Зато теперь Ракшас точно знал, в какую сторону идти.

Звук сражения не утихал. Визжали женщины, кричали перепуганные дети, разбуженные посреди ночи, ржали кони, блеяли овцы… Сколько раз, участвуя в сражениях, аматья уже слышал такое! Он не сомневался, что Ишвар не тронет женщин и детей, несмотря на их принадлежность к разбойничьему племени. Но что сделают с ним самим? От одной мысли, что Ишвар, вероятно, уже ранен, и его добивают разъярённые дасью, во рту стало горько. Аматья с удвоенной силой рванул вперёд. Он ломился сквозь заросли, не замечая боли от ссадин и порезов, от царапин на руках и лице. В поселение дасью он ворвался, словно обезумевший тигр. Если бы его сейчас увидел самрадж — несомненно, удивился бы. Аматья, чьи способности воина никогда не казались Дхана Нанду впечатляющими, выглядел в данный миг опасным противником. То, что предстало перед глазами советника, заставило его ярость вырасти многократно.

Посреди поселения пылал костёр, сложенный из огромной кучи хвороста, а к столбу, вбитому в центре, был привязан Ишвар. Между соломенными хижинами в панике метались отвязанные кони, волоча поводья по земле и топча копытами окровавленные тела разбойников. Большинство уже не шевелились, иные — дёргались в предсмертных судорогах. Дети и женщины жались к стенам жилищ, стараясь держаться в тени. Толпа, состоявшая из двух десятков мужчин разного возраста, окружила Ишвара, терпеливо ожидая, когда огонь подберётся к нему.

— Гори, злодей!!! — брызжа слюной, кричал один из дасью. — Пусть после смерти тебя заберёт Патала! Ты уничтожил наших лучших людей!

Ишвар поднял вверх залитое кровью лицо и криво усмехнулся.

— Я предложил вам начать честную жизнь, представ перед императором и вернув незаконно нажитое добро. Вы могли бы стать жителями Магадхи, но предпочли битву. Я всегда был хорош в бою, и я предупреждал: если начнётся сражение, будут потери…

Ракшас выскочил из зарослей. Взметнулась вверх рука с мечом, и от одного удара, быстрого, словно взмах крыльев сокола, к подножию горящего костра повалился один из разбойников. Остальные дасью мгновенно повернулись лицом к новой опасности, выхватили оружие и бросились на очередного врага.