— Если бы вы только решились ко мне прикоснуться, — услышал аматья. — Но если для вас такое прикосновение неприемлемо, позвольте отлучиться ненадолго и покончить с напряжением. Терпеть нет сил…

К величайшему изумлению Ишвара, Ракшас вдруг обнял его и рванул к себе, заставляя улечься на свою грудь, а потом скользнул рукой меж их сплетёнными телами.

Ишвар задышал чаще и глубже, потом содрогнулся, издав стон, похожий на глухое рычание, и прижался к советнику, наваливаясь всей тяжестью.

— Это всё безумие какое-то, — неожиданно раздалось желанное признание над ухом Ишвара, — но мне так хорошо. Никогда и ни с кем не испытывал подобного. Однако я не стану лгать самраджу. Я признаюсь.

— Нет! — вскрикнул Ишвар. — Вас предадут позору, лишат звания брамина, а если самрадж будет не в духе — и вовсе казнят! Зачем губить самого себя?

Ракшас странно улыбнулся, и темнота поглотила его улыбку.

— Я не могу лгать Величайшему, скрывая от него неправедность, — спокойно отозвался министр. — Адхарма первого советника бросает тень на царя. Моя прежняя чистота была для Величайшего защитой, теперь же мой грех станет камнем на его шее… Накажет — значит, так тому и быть. Я всю вину возьму на себя, тебя наказать не позволю.

— Нет, если нас накажут, то вместе! Я разделю вашу судьбу, — возразил Ишвар.

— Воля твоя, но к самраджу признаваться я пойду один. Пусть его первый, самый сильный гнев изольётся на меня и там, где никто не увидит и не услышит. Я признаюсь самраджу, когда мы останемся наедине. Я терпеть не могу чужой лжи, Ишвар, и никогда не лгу сам. Я желаю получить царское прощение или наказание.

Ишвар ничего не ответил, только крепче обнял советника, словно желая защитить его от всех бед.

На следующее утро Чандрагупта проснулся и, потянувшись в постели, обнаружил, что тело ноет изнутри, умоляя о снисхождении. Перекатившись на бок, юноша дотянулся до столика и взял сосуд со снадобьем, вручённый ему вчера Дхана Нандом.

«Стоило оно того? — задумчиво спросил он себя и невольно расплылся счастливой улыбкой, вспоминая, какое наслаждение испытал ночью в объятиях самраджа. — Это всё оттого, что я спешил. Самрадж пытался действовать медленнее, а я не мог терпеть, умолял его не щадить меня! Вот и расплата».

Закончив наносить мазь, Чандра отставил целебное средство в сторону и улёгся на бок, вспоминая слова Дхана Нанда перед их расставанием: «Как бы хорошо тебе ни было сейчас, прие, но утром станет тяжело. Это неизбежно. Держи заживляющее и охлаждающее средство. Полежишь некоторое время, медитируя на шивлингам, ну или на мой лингам, и вскоре исцелишься… Фрукты, ладду и питьё прикажу принести в твою комнату, голодным не останешься. Дурдхаре скажу, чтоб не входила. Пусть думает, будто ты заразился опасной лихорадкой, тогда точно не придёт. Как сможешь встать, приходи в сабху или в мои покои. Буду ждать!»

И как можно лежать пластом, если тебя ждут? Чандра медленно спустил ноги с ложа. Поморщился, пережидая болезненный спазм, обул сандалии и похромал к выходу. Первые шаги давались непросто, но потом стало значительно легче. К сабхе он уже подходил привычным шагом.

Заглянув в тронный зал, Чандра убедился, что в собрании никого нет. Зато в личной комнате царя внезапно обнаружились первый министр и генерал. Бхадрасал и Ракшас стояли перед своим повелителем с виноватыми лицами, а Дхана Нанд смотрел на молочного брата и первого советника с озорным любопытством. Чандрагупта просочился в покои так осторожно, что его поначалу не заметили.

— Давайте медленно, подробно, с начала. Я ничего не понял из ваших сумбурных речей! — бодро воскликнул Дхана Нанд, разглядывая «кающихся грешников». — Ракшас, докладывай свои новости первым.

— Простите, самрадж! Я согрешил с вашим личным охранником.

— Любопытно. И как это вышло, учитывая вашу обычную непоколебимую, сияющую праведность?

— Это вышло… само. Ночью, в лесу, после того, как мы разорили поселение дасью, на которое вы сегодня планировали напасть.

— На адхарму вас сподвигло разорение разбойничьего поселения? — ещё более изумился Дхана Нанд.

— Да, Величайший, бхуты попутали, — Ракшас низко опустил голову. — Казните меня или лишите звания брамина, но Ишвара простите. Это я его… соблазнил, воспылав к нему страстью. Он не виноват.

— Много ли удовольствия тобой получено от той адхармы? — голос царя звучал весело и беспечно. — Давай-давай, не молчи! Признавайся честно!

Ракшас вздрогнул и залился густой краской.

— Очень много, самрадж, — еле-еле выдавил аматья.

— А как нынче дела у соблазнённого? Может, снадобье хорошее подарить? Заживляет все повреждения за один день. Если верить лекарю, конечно.

— Не надо, — казалось, Ракшас сейчас провалится сквозь пол от стыда. — Мы не зашли… настолько далеко.

— Ну, если всем участникам было хорошо, и при этом никто не пострадал, кроме дасью, да и те — до того, а не в процессе, какой же это грех? Передавай Ишвару мои пожелания твёрдой руки, крепкого лингама и долгих лет жизни. И не стесняйся просить снадобье, случись в том необходимость. Я не жадный.

— Вы… Вы не накажете нас? — Ракшас не верил своей удаче. — Совсем никак?!

— Разве я похож на изверга, чтобы наказывать счастливых влюблённых? — царь сиял, словно бриллиант, и аматья не нашёлся, что ему ответить. — Ну, а ты? — обратился Дхана Нанд к Бхадрасалу. — Что у тебя стряслось?

— Простите, самрадж, и я согрешил! — генерал упал ниц, уткнувшись лбом в пол.

Лицо Дхана Нанда озадаченно вытянулось.

— Вот это да! Неужели тоже с охранником?! Надеюсь, не с тем же самым, которого возлюбил аматья? А то нехорошо как-то…

— Нет-нет, со служанкой. Она вдова, но я теперь хотел бы на ней жениться как честный человек!

— И всего-то грехов? Это несерьёзно, Бхадрасал, — благодушно отозвался Дхана Нанд. — Я ожидал большего. Как зовут вдову?

— Сонам. Она красавица! — на лице Бхадрасала расплылась радостная улыбка.

— И, бесспорно, хороша в искусстве Камы, раз уж ты возжелал связать себя узами брака, проведя с ней всего одну ночь?

Теперь настала очередь Бхадрасала краснеть.

— Что ж, я дам этой женщине щедрое приданое, поговорю с Даймой — и твоя трудность решена! Можешь жениться по обряду гандхарвов.

— Благодарю, благодарю! — Бхадрасал начал неистово кланяться царю. — Вы так добры, о мой Повелитель!

— Чандра, входи, — наконец заметил царь своего юного возлюбленного, застывшего возле дверей. — Я уже скоро освобожусь и смогу выслушать твои откровения.

Лицо Бхадрасала при виде Чандрагупты приобрело странное выражение, и это не ускользнуло от внимания Дхана Нанда.

— Ты что-то ещё хочешь сказать, брат? — опасно прищурился царь.

— Ничего, — замотал головой Бхадрасал.

— Надеюсь, если нет желания говорить сейчас, то ты не выскажешь свои потаённые соображения вовсе никогда, — выразительно посмотрел на него Дхана Нанд. — А иначе мне придётся наказать всех в этом дворце, кто грешит в опочивальнях со служанками-вдовами!

Бхадрасал с готовностью кивнул, прекрасно поняв намёк.

— Как мне кажется, — переглянувшись с генералом, заговорил Ракшас, — большая очистительная пуджа решит все трудности. Наши общие трудности, — многозначительно прибавил он.

— Правильная мысль, — притягивая к себе ближе Чандрагупту и обнимая его за талию, улыбнулся самрадж. — Позаботьтесь о пудже, аматья! И да, с нынешнего дня пусть слуги украшают цветами мою статую. Хочу, чтобы она красиво выглядела и приятно пахла.

— Будет сделано, самрадж!

Низко поклонившись царю, Бхадрасал и Ракшас покинули покои Дхана Нанда.

Оставшись наедине с Чандрагуптой, повелитель Магадхи заставил Чандру усесться меж своих расставленных ног. Заметив, что юноша морщится и кусает губы, нежно погладил его по спине.

— Ты слишком рано пришёл, прие. Тебе стоило отдохнуть.

— Скучно лежать одному. Мысли разные в голову лезут.

— Какие же мысли не дают тебе отдохнуть?