Тсубаса хитро склонил голову набок и вызывающе, с задорной смешинкой в глазах сказал:

— Угадай!

Почти не размышляя, Рэй взял можжевельник, открыл зубами пробку и влил в воду семь капель. В воздухе заструился хвойный, горьковато-пряный аромат.

— Угадал?

Вместо ответа Тсубаса просто кивнул, крепче обнимая Рэя всем телом и целуя в висок, лоб, в мокрые ресницы.

— Сядь, — попросил Рэй, указывая другу на бортик джакузи.

— Зачем?

— Узнаешь.

Тсубаса повиновался.

— Запомни, я не хочу делать этого ни с кем, кроме тебя. Никогда в жизни. Только с тобой, — серьёзно произнёс Рэй. Встал на колени и, наклонившись, приник губами к твёрдой, влажной, вздрагивающей, чуть солоноватой плоти между бёдер юноши.

— Рэй, зачем… — ахнул Тсубаса, его и без того сбивчивое дыхание прервалось долгим стоном. Тёплые нежные губы, влажный язык, сначала неумело ласкавшие его, вдруг с каждой секундой стали всё лучше понимать его тело, настраиваясь на нужный темп. Тсубаса ощущал, как Рэй старается сделать всё возможное, чтобы он испытал удовольствие, пусть для них это первый опыт, но какой-то внутренний инстинкт направлял их.

«Ты - мой, — билось внутри Тсубасы, пока волны желания, словно вдох и выдох, то заполняли его сердце, то, как отлив, уходили прочь. — Только мой. Единственный, замечательный! Будто время замерло. Ничего не было до. Ничего не будет после. И никто не пожалеет о случившемся. Рэй. Я ждал тебя больше, чем год или даже пять лет. Где-то внутри я чувствую, будто ждал тебя, только родившись на свет. Будто знаю тебя целую вечность! Мы преодолеем всё, обещаю…»

Он гладил волосы друга, зарываясь в них пальцами, без стеснения шептал то, что передумал в одиночестве за долгие месяцы их разлуки, мешал признания с извинениями, и, будто каменная плита, осевшая на его душе, ломалась и крошилась, осыпаясь в никуда. Подходя к пику наслаждения, когда удовольствие стало нестерпимым, Тсубаса попытался оттолкнуть от себя Рэя, но тот только крепче прильнул к нему, не отрываясь, впитывая в себя до последней капли.

Спустя несколько мгновений, они сползли вниз и снова окунулись в воду, усевшись друг напротив друга. Тсубаса включил гидромассаж.

Миллионы пахнувших можжевельником пузырьков ласкали кожу. Рэй искоса посмотрел на смущённого Тсубасу, потом осторожно вымолвил:

— Я всегда знал. Ты терпкий и горьковато-сладкий.

— Тебе… не было неприятно? — отчаянно покраснел Тсубаса.

— Поверь, если бы ты не помог мне достигнуть вершины чуть раньше, мы бы сейчас закончили летать в небесах вместе.

Тсубаса провел рукой по его волосам, потом обнял и прильнул к плечу Рэя:

— Удивительно… Мне можно просто прикасаться к тебе, и я уже счастлив. Боги, наверное, по ошибке привязали нам при рождении одну красную нить на мизинцы?

— По ошибке? — задумчиво хмыкнул Рэй. — Я вовсе не считаю это ошибкой.

— Правда?! — обрадовался Тсубаса и вдруг виновато произнёс. — Ну вот… Я все твои волосы перепутал. Лучше тебе прямо сейчас вымыть голову, а то завтра никакая расчёска не поможет.

Рэй наклонился и позволил вылить на себя шампунь, приготовленный заботливой Амане-сан на случай, если сын заглянет в гости. Сын заглянул. И вот что вышло… Чёрт, как здорово, что Амане-сан сейчас далеко! Тсубаса массировал ему голову, одновременно разделяя пальцами спутанные пряди, потом смыл шампунь. Капнул ароматный бальзам и растёр его на ладонях, снова принявшись за Рэя. В конце концов, волосы юноши были успешно промыты и благоухали мятой и эвкалиптом.

— А я хочу… Вот чего, — Рэй взял с полочки гель для душа, выдавил немного себе на ладонь, затем поднёс руку к плечу Тсубасы и начал свое движение по его телу сверху вниз, лаская подушечками пальцев каждый изгиб мышц, каждый участок кожи, исследуя все потаённые, но сейчас уже ничем не скрытые места.

Они, не сговариваясь, начали тереться бёдрами друг о друга, обнимая и лаская один другого то руками, то губами, ощущая вновь всё нарастающее возбуждение, нежелание остановиться… И их настиг новый взрыв наслаждения в одуряющем смешении ароматов…

Когда затихло неровное дыхание, юноши ещё сидели некоторое время, склонившись друг к другу, сплетя пальцы, будто не собираясь отпускать уходящий миг. Затем по очереди поднялись из воды. Тсубаса снял с держателя на стене широкое белоснежное полотенце, и они завернулись в него — двое в одно, будто в мягкий хлопковый кокон.

Не разворачивая ткани, прошлёпали босыми ногами до спальни и плюхнулись на кровать, смеясь и толкая один другого. Махровая ткань приятно щекотала кожу, а внутри него они соприкасались телами, слегка влажные и благоухающие свежестью.

Рэй обнял друга за талию под полотенцем, перекатился наверх и с задумчивой улыбкой посмотрел на Тсубасу.

— Как думаешь, у нас есть шансы остаться в живых, когда мы наберёмся смелости и расскажем родителям?

Тсубаса недолго подумал и произнёс:

— Я не очень уверен в твоём отце, а вот Саю-сан, думаю, поймёт. Как и моя мама. Она просто хочет, чтобы я был счастлив, и если мне дороже всех ты, что ж, скажет она, пусть так и будет. Я хорошо знаю маму, поверь.

Заведя руки за голову, Рэй перевернулся и улёгся на спину.

— Папа наорёт, точно. А то и врежет, отступив от своих высоких моральных принципов. Он всегда был гордым, хотел, чтобы в его жизни всё было разложено по полочкам. А я ему такую грандиозную свинью подложил! Это трудно простить. Но, надеюсь, он позже поймёт. Мы просто должны пережить время, пока он отвернётся от нас и, наверное, будет ненавидеть.

— Ты выдержишь? — едва слышно спросил Тсубаса.

— Если бы дело было только в том, что я хочу спать с тобой, я бы даже не стал показывать вида, а тем более — втягивать тебя. Перетерпел бы. Но здесь другое. Когда ты уехал, я себе места не находил. Это было не просто физическое желание, у меня сердце рвалось на куски. Даже если бы ты врезал мне сегодня, когда я поцеловал тебя, я бы продолжал относиться к тебе по-прежнему. Ничего бы не изменилось. Когда ты уехал, я мучился целый год, а потом рассказал о своих чувствах Токико …

— Ты рассказал ей?! — ахнул Тсубаса.

— Да. Именно Токи-тян посоветовала мне ехать к тебе. Я говорил ей о том, что чувствую, не называя громких слов. Она первая произнесла слово «любовь». Она первая сказала: то, что заставляет меня так сильно страдать от разлуки, это не только дружба, а нечто гораздо серьёзнее, и я точно пойму свои чувства, снова встретившись с тобой. Мы встретились, и до меня дошло, наконец, что я действительно безумно тебя хочу — во всех смыслах. Быть рядом, делить мысли и чувства, прикасаться к тебе, заниматься любовью… Но я никогда не допустил бы, чтобы ты страдал из-за моих чувств, потому и молчал! Наверное, ждал удобного случая, как сегодня. А если бы тебе всего этого оказалось не нужно, я готов был молчать до смерти, оставаясь просто другом. Я смог бы. Ты бы даже ничего не заподозрил. С трудом, конечно, но я бы смирился даже с твоей женитьбой и любил бы твоих детей.

Усмехнувшись, Тсубаса повернулся к Рэю и коснулся рукой его щеки.

— Ты иногда способен говорить поразительные глупости. Ты сам не замечал очевидного. Я ведь хотел тебя с пятнадцати лет, но тоже решил молчать до смерти, потому что боялся разрушить нашу дружбу… Помнишь, на мой день рождения мы перебрали сливового вина, и нас сморило в одной постели?

— П-помню.

— Это был первый раз, когда я заподозрил, что мои чувства к тебе изменились. Ты спал до утра, как младенец, а я проснулся посреди ночи от горячего жжения в паху. Оказалось, я тесно прижимался к тебе во сне, и это прикосновение вызвало к жизни вполне конкретные результаты. Не знаю, польстит ли тебе подобное признание, но я приподнялся на локте и стал смотреть на тебя. Просто смотреть. До меня впервые вдруг дошло, какой ты красивый. Обалдеть просто! И тогда вместо того, чтобы пойти в душ и привести себя в порядок, я уткнулся носом в твою шею и стал ласкать себя, вдыхая аромат твоих волос, при этом до смерти боясь, что ты вдруг проснёшься и поймёшь, чем я занят. Но ты не проснулся, а я кончил, вцепившись зубами в подушку. Через мгновение чувство стыда накрыло меня с головой. Я готов был буквально провалиться сквозь землю. В общем, что теперь говорить? До недавних пор я пытался внушить себе, что мне надо забыть об этом и жить нормальной жизнью.