Тяжёл переход от заваленного программами стола, сосредоточенной тишины и психологической предсказуемости каждого рабочего дня к неформализуемому труду с расплывчатой перспективой результата, часто от тебя не зависящего.

Было непонятно поначалу желание работников ГРЭП'а сваливать вину друг на друга перед начальством, а не искать истинную причину оказии и пути её решения.

На заседании Правительства происходит что-то подобное – распекание, выволочка, грозные предупреждения вместо поиска решения возникших проблем. И все министры сидят и молчат.

ГРЭП – слепок с государственной системы управления.

Не понимая, что происходит, я всегда по старой привычке пыталась анализировать ситуацию. Если гнев обрушивался, с готовностью брала всё на себя, чем здорово обескураживала всю взбудораженную компанию. Не встречая сопротивления, упреки немедленно смолкали.

И пригвождение к кресту теряло свою прелесть.

Почти все сотрудники администрации конторы не имели высшего образования, или оно носило номинальный характер. Это отнюдь не относилось к их интеллектуальному уровню. Люди там собрались умные, энергичные, прошедшие рано свои жизненные университеты. Просто так сложилась их судьба.

Сметливая Дусина говорила мне, что с детства только и знала крестьянский труд, а с двенадцати лет таскала на себе тяжёлые мешки картошки. Она пила и умерла рано.

В Ковалевской пропал артистический талант. Её импровизации поражали своей экспрессией, брызжущим остроумием и образностью. Неустроенный быт в полуподвальной комнатушке и полное одиночество всё больше и больше погружало её душу в психическую мглу.

Рябова, помимо потрясающей природной красоты, удивляла своей вёрткостью – она могла выскочить сухой из любой ситуации. А однажды подсказала решение нестандартной головоломки. Она пережила трагедию, расставшись с любимым мужем.

Чернышёва вообще отличалась мужским умом и деловой хваткой. Пошла на решительный шаг – родила дочь от женатого, воспитывала её сама. Сама же и обрастала бытом – квартирой, дачей. Всё-всё делала сама.

Ирина Георгиевна – ума палата – могла разрулить любую ситуацию. Когда надо было, ныряла одна в любой загаженный подвал или лезла для инспектирования на тёмный чердак. Ничего не боялась. Её поклонникам было несть числа. Не успевал распрощаться один, как в дверь входил другой. Контору это чрезвычайно потешало, а она небрежно расшвыривала воздыхателей, ибо была по уму на голову выше их всех.

Один из них, уже немолодой мужчина весьма солидной внешности, приходил, садился напротив, и трогательно молчал часами, глядя на неё, пока она что-то писала, писала, писала…

Отнюдь не болтливая и обычно сдержанная, Ирина Георгиевна однажды в порыве весёлого откровения вспомнила об эпизоде далёкой молодости: «Ну вот уже всё, всё, всё было готово. Но в последний момент я его пнула ногой. Он как-то мне в одну секунду разонравился».

Ещё у нас были два прытких и вёртких инженера-кудесника. Им удалось изобрести такие дрожжи, что пироги всходили на глазах и каким-то чудодейственным образом превращались в машины и прочие блага цивилизации. Природу рецепта дрожжей, раскиснув от моих восхищенных похвал, добрые малые не стали держать в секрете, а даже предложили заняться с ними вместе увлекательной кулинарией. Моё неопределённое мычание было воспринято как согласие.

Через несколько дней моего молчания у них началась паника. Проходила она медленно, как тяжёлая болезнь. А я не спешила успокаивать, ехидно забавляясь их тревогой. Больше они со мной не откровенничали.

Мне они вполне были симпатичны, ибо «…ворюга мне милей, чем кровопийца…».

А были умны. Один блестяще учился в аспирантуре, но надо было кормить семью, и он аспирантуру бросил. А другой, в прошлом геолог, долгое время вкалывал на Севере.

Многих девяностые ткнули носом в землю.

О нашей начальнице Косиновой отдельный разговор. Бешеный темперамент, быстрый ум и решительный характер приводили меня в состояние гипнотического шока. Её природный артистический дар из любого собрания лепил неповторимый импровизированный спектакль с чётко распределёнными ролями, где главным героем и режиссером была она сама. Спектакль мог быть сокрушительным, но всегда интересным.

Приехали они из разных уголков России. Кто из городов, кто из отдалённых деревень и посёлков.

Перечень можно продолжать очень долго. Ответственно могу сказать, что государство, в котором такие люди не смогли профессионально реализоваться, – больное.

Моему, как им казалось, элитарному образованию сначала тихо завидовали, стараясь меня подколоть.

Как-то Сергей Иванович, бывший десантник, молодой мужчина, работавший у нас главным инженером, ехидно спросил после очередного распекания, и чего только я делала на предыдущей работе. Упрек незаслуженный, и его ревнивый мотив был очевиден.

Растерявшись, я неожиданно для себя тихо выдавила: «Искала истину».

После этого ко мне по поводу моего образования никто не приставал.

А потом и вовсе успокоились, ибо по характеру я – трудяга и без понтов.

Женская часть коллектива конторы – слепок неблагополучия государства. Именно в их неустроенных судьбах, срывающихся в истерику спорах и визгах, в привычном мате, лихо разбавляющем любую беседу, слышалась неизбывная русская несчастливость.

Молодости у многих в обычном понимании слова не было.

Свой медовый месяц Лосинова, ещё будучи дворником, провела в дворницкой на мётлах. Потом она с мужем рассталась, так и не став матерью до конца своей жизни. Больше замуж эта энергичная женщина не вышла. Кому нужна бедная девушка. А потом стало поздно, да и стоящие мужики все уже были заняты. Знакомая картина, не так ли?

Этот же путь повторился в судьбах и других женщин конторы – кто остался один с ребенком, кто вообще не нашёл своей половины, а кто вынужден был тащить семейную лямку с пьяницей или ничтожеством. Счастливых среди нас не было.

– Как вы можете работать с такими? – спросила меня как-то одна знакомая по двору – Вы, интеллигентная, не долго выдержите в этой помойке.

– А знаете, зря вы так. Они ничуть не хуже, – чуть было не сказала: «вас», – нас с вами.

Стерильная особа поджала губы и потеряла с этих пор ко мне интерес.

Ну как ей объяснить, что заграничные вояжи её мужа и возможность научных потуг дочери, материальное благополучие семьи и чистый, спокойный, устроенный быт есть следствие многочисленных уступок, компромиссов и просчитанных ходов, усилий по завязыванию нужных связей, книксенов и приседаний разного рода в нужное время и в нужном месте.

Всё то, что называется психологической несвободой.

А там внизу человеческие страсти не прикрыты лицемерной кисеёй, и люди ежедневно вынуждены жить и выживать за счет исключительно собственного труда. Ну не повезло им родиться в рубашке, и судьба не подарила шанс для накатанной, предсказуемой карьеры.

Первое время меня очень смущала одна из моих служебных обязанностей – инспектировать мусорные контейнеры. Привыкла. И от осторожного заглядывания перешла к активному ворошению их содержимого. Нельзя было допускать наличие строительного мусора – контейнер становился неподъёмным. Тогда мусорщик просто поутру выбрасывал его вместе с рассыпавшимся содержимым на асфальт. Затем ехала комиссия, штраф мне и дворнику, – и месячное голодание с детьми обеспечено.

И вот однажды, вытащив свою голову из контейнерной помойки, я поймала на себе взгляд интеллигентного пожилого человека, полный ужаса и глубочайшего сочувствия.

Видимо он решил, что вполне прилично одетой тётке приходиться рыться в поисках пищи.

Ещё почему-то непривычно было залезать в грузовые самосвалы для разъездов по участку.

Но очень скоро и контейнеры, и прыжки в самосвал перестали меня смущать.