– Нет, не сошла! Ничего плохого я не сделала.

– Ты могла разбиться!

Слово за слово мы поссорились. Обычно мама вела себя сдержанно и не повышала голос, а тут принялась кричать, что я из-за какой-то ерунды рисковала жизнью.

Я попыталась объяснить про преодоление страха, но она не слышала, повторяла одно и то же, как заведённая. Тогда и у меня будто что-то отключилось в голове, смысл фраз не доходил до мозга. Сознание выхватывало какие-то мелочи: пушинку на рукаве маминого пиджака, пятно на обоях, помидорный сок, капающий с разделочной доски на пол. У соседей что-то ритмично стучало. Во дворе кто-то громко врубил Моргенштерна.

– Ты не слушаешь! – горько выдохнула мама, присев к столу напротив меня. – Ты не представляешь, что я пережила, когда узнала! А если бы ты упала? У меня нет запасной дочери!

– А у меня нет запасной жизни! – «отмерла» я. – И я не хочу её потратить только на учёбу!

– Яся, – мама потрясённо округлила глаза, – разве я когда-то заставляла? Тебе же самой нравилось учиться! Я ни одного занятия не навязала! Я вообще не о том! Просто пообещай, что больше не полезешь на высоту. Если кто-то не боится, и ему плевать на близких – его дело, но я не хочу тебя потерять. Слышишь?

Я убеждённо заявила то, что знала от Демьяна:

– Это не-о-пас-но! Просто много идиотов, которые лезут без подготовки или пьяными. Или трясутся и из-за своего страха падают. А Дым знает, что делает. Он двигается там, наверху, как какой-нибудь супергерой!

Мама покачала головой:

– Герой – тот, кто, рискуя жизнью, спасает других. А ваша бессмысленная беготня по крышам…

– Это не бессмысленная беготня! Мы снимали. Просто ты не понимаешь, что для Дыма значат его фотографии!

– А что для него значишь ты? – Мама посмотрела мне в глаза.

Хотела бы я это знать! Разумеется, я надеялась, что Дым меня любит, но мы слишком недолго были вместе и не говорили о таком.

Щёки вспыхнули. Слова никак не находились:

– Я… он…

Мама стиснула руки так, что сплетённые пальцы побелели.

– Знаешь, когда кого-то любят, его берегут, а не таскают по крышам!

Её слова падали, как тяжёлые монеты на металлический поднос. У меня во рту от них появился привкус железа, и только потом я поняла, что до крови прикусила губу.

– Да откуда ты знаешь, как любят?! – Я вскочила, опрокинув табурет. – У вас, что ли, с Вальтером любовь? У вас контракт! Ты никого никогда не любила! У тебя же всё по плану и графику, а любовь не вписывается в расписание!

Мама со свистом втянула воздух. Хотела что-то сказать, но оборвала себя на вдохе. Встала и ушла, хлопнув дверью.

Когда ярость схлынула, проснулась совесть и кровожадно вонзила в меня острые клыки.

«Но это же правда!» – отбивалась я.

Австриец, с которым у мамы сейчас отношения – её работодатель, им обоим это просто выгодно.

Лет восемь назад она встречалась с дядей Сашей. Он очень нравился бабушке, но мама вела себя при нём искусственно, даже смеялась механически, как робот. Потом он ей сказал, что не хотел бы воспитывать чужого ребёнка, а я вполне могу жить с бабушкой. Больше он к нам не приходил.

А о моём отце мама вообще говорит, что это был случайный человек в нашей жизни.

И она будет мне рассказывать про настоящую любовь?!

Следующая неделя была последней в учебном году. Куча итоговых контрольных, нервы, зубрёжка. Я пересела от Даринки и делала вид, что её не замечаю. Непривычное одиночество за партой напрягало и отвлекало. Приходилось прикладывать все силы, чтобы сосредоточиться на заданиях.

Дома тоже было напряжённо. Я старалась лишний раз не встречаться с мамой, и при ней выходила из комнаты только в ванную и чтобы прихватить с собой какую-нибудь еду. По вечерам мама подолгу разговаривала по телефону с бабушкой, наверное, жаловалась на меня.

С Дымом мы увиделись только раз, да и то ненадолго. Он был невыспавшийся, взъерошенный и без фотоаппарата. Выпили кофе, молча посидели, прижавшись плечами, каждый в своём телефоне. Разговор не клеился. Дым признал, что сейчас не до свиданий. На него крепко насел отец, заставив заниматься с репетиторами.

– Сплю по четыре часа. На улице не бываю, брат в школу отвозит и встречает, наверное, чтобы не сбежал. Достали все! – Дым сложил руки на затылке и запрокинул лицо. – Отец мозг выносит, типа, я ни на что не способный раздолбай, если не сдам ЕГЭ и не поступлю на юрфак, толку от меня в жизни не будет.

Я погладила его по плечу.

– Ты очень талантливый фотограф.

Дым вскинулся:

– Ему на это плевать! Он спит и видит, чтобы я управлял его кафешками. Бумажки, контракты – ненавижу! Знаешь, почему он так бесится? Он хочет всем доказать, что я не хуже Семёна. Что я лучше! Потому что Сёмка ему не родной.

– Ты лучше, – тихо сказала я.

– Только не для него, – с горечью выдохнул Дым.

Я впервые видела Дыма таким растерянным и несчастным. Захотелось его как-то поддержать.

– Может, ты зря так думаешь? Тебе купили крутой фотик, дизайнерские вещи, айфон.

Он скривил губы.

– Фотик я выиграл в конкурсе. Айфон подарила мама. А шмотки… отцу просто будет стрёмно перед знакомыми, если меня увидят в одежде с рынка.

В эти дни мама часто звонила, спрашивала, где я и с кем. Это было непривычно и казалось унизительным.

Наступил июнь, и сразу пришла жара. Пыль, духота. Одиночество. Я часами валялась на кровати с музыкой в наушниках или смотрела всё подряд на ютубе. Но это ничегонеделание не разгружало мозг, а только утомляло. Я считала дни до конца ЕГЭ, когда Демьяну наконец позволят гулять, и мы сможем видеться.

Но однажды вечером мама сказала, что отправляется в Австрию с Вальтером решать какие-то рабочие вопросы, а я должна поехать в деревню. Якобы бабушка не здорова, и ей нужна помощь. Я спорила, уговаривала оставить меня в городе, плакала – всё без толку. Мама была спокойной и непоколебимой. Ровным голосом отличницы объясняла, что наши с Демьяном чувства, если они есть, не исчезнут за пару месяцев. Мои-то не исчезнут, а Дыма?! Девчонки вечно строили ему глазки, где бы мы ни появились. И, наверное, многие из них готовы не только позировать на крыше.

Прощание с Дымом вышло коротким и сумбурным.

Мы встретились у старинного жёлто-белого особнячка, принадлежавшего отцу Дыма. В правом крыле разместился небольшой тренажёрный зал, в левом – кафе «Шах». Вокруг здания пышными белыми гроздьями цвёл какой-то кустарник, и воздух напитался нежным сладковатым ароматом. Солнечный свет лился потоком, радостно тенькала птичка, из открытого окна звучала приятная музыка. Эта радужная картинка никак не вязалось с нашим настроением.

Демьян хмуро глянул из-под чёлки, взял за руку.

– Извини, что не приехал за тобой. У меня через полчаса репетитор. Отец велел пока следить за порядком в кафе. Типа приобщает к семейному бизнесу, – он пренебрежительно скривил губы.

– Дым, я уезжаю в деревню. Может быть, надолго.

– Надолго это как? Неделя? Две?

– Не знаю. Бабушка плохо себя чувствует.

– А ты что, сиделка? – Он требовательно посмотрел в глаза.

– Ну, она же моя бабушка.

– А. Понятно, – Он уставился куда-то поверх моей головы.

– Не обижайся.

– Да при чём тут!.. Мы же ангелов хотели снимать, а ты сливаешься!

– Я не виновата.

– Не виновата… – Он вздохнул и всё-таки обнял меня, прижал к груди, качнул туда-сюда. Потом отодвинул и посмотрел в лицо. – Может, придумаешь что-нибудь?

– Что? Я уже и ругалась, и плакала. Но мать упёрлась.

Из окна высунулся полный лысоватый мужчина в белой рубашке:

– Демьян, долго будешь там торчать? – Он ничем не был похож на Дыма, но по суровому тону я поняла, что это Шахов-старший.

– Иду, – не оглянувшись, крикнул Дым. Мужчина окинул меня недовольным взглядом и скрылся. – Я пригласил бы тебя выпить кофе, но он будет торчать рядом. Как под конвоем! Не хочу.