В полной растерянности Вивьен не соображает, как реагировать на происходящее, зато четко осознает, о какой глупости подумала и чуть ли ее не совершила.

Оборачиваясь к двери, она слышит звук уходящих шагов, и вдруг ее осеняет не слишком приятная мысль. Она понимает, что не заснет, если не спросит. В следующее мгновение Вивьен зовет Якумо, и он как ошпаренный подрывается с места, обернувшись.

— Да?

— Зачем ты мне рассказал?

— Что рассказал? — не понимает Якумо.

— Об Оливере. Я же просила тебя не рассказывать о нем, ты сам говорил.

Почему этот вопрос не пришел ей в голову раньше? Тут есть над чем подумать. Если она попросила не говорить об Оливере, то, по меньшей мере, имелась хотя бы одна причина не вспоминать его. Да и Якумо совсем не похож на того, кто не держит обещаний. Или все-таки?.. Нет, исключено! Тогда почему?

Якумо отвечает не сразу.

— Будь моя воля, и не рассказал бы, — сознается он и поджимает губы. — Но ты сама назвала ег… свою фамилию. Как я мог промолчать? Если ты об этом вспомнила — значит это очень важная часть тебя. Я не нашел в себе… наверное смелости, чтобы поступить иначе.

Впервые не выдержав, она отводит глаза и делает вид, что пересчитывает скрипучие доски под его ногами. Очень важная часть… Вивьен не доверяет этим словам. По крайней мере, они вызывают сомнения. Но даже если и так, даже если это действительно является правдой, то почему она не может вспомнить лица Оливера? И почему ей так нестерпимо больно провожать взглядом быстро удаляющуюся спину?

На следующий день легче не становится.

До сих пор база была тайным убежищем, недоступным для посторонних, местом, где она могла быть самой собой, говорить, что хотела, смотреть, куда хотела, а теперь… Сколько не притворяйся, теперь навряд ли получится спокойно смотреть на его губы.

Она старается делать вид, будто ничего не случилось, подражая Якумо. Он ведет себя, будто ничего не случилось. Так же беспечно проводит свободное время на диване, листает кулинарную книгу и пытается соскрести со щеки засохшее тесто, кусочки которого заметает ногой под диван, воровато оглядываясь — не смотрит ли кто. И совсем не обращает на Вивьен никакого внимания. Может быть, ожидает, что она первая с ним заговорит? Или хотя бы улыбнется, когда он посмотрит на нее? Но он не смотрит и практически не замечает ее. А потом уходит.

До наступления заката Вивьен проводит время в Старом Городе, компанию ей составляет Джек, который, мягко сказать, обескуражен тем, какие бесчинства и побоища она устраивает с Потерянными. Во всяком случае, в самом начале, пока она сама не могла определиться, расстраивает ее такое поведение Якумо или же злит.

Вернувшись с вылазки, она некоторое время осматривается. Рин возится у стоек с оружием, Коко украшает свой цветастый берет перышками, Ева напевает незамысловатую мелодию на террасе, рядом с ней, на стуле, сидит Джек чем-то недовольный, для которого это обычное состояние, Мия наливает пахучего чая из трав, и Вивьен с благодарностью греет о кружку замерзшие пальцы. Ближе к вечеру дни становятся все холоднее и холоднее. Якумо нигде нет.

— Луи!.. — дотрагиваясь кончиком указательного пальца до его лба, она разглаживает едва заметную морщинку над бровью. — Не хмурься.

Он вежливо отвечает ей улыбкой и откладывает книгу на стол, цветастой обложкой вверх. Несколько мгновений требуется, чтобы унять дрожь.

Она пытается спросить как можно спокойней, хотя голос предательски вздрагивает:

— «Ходячий замок»?

— Что? — не понимает Луи, потом перевод взгляд на книгу и охотно кивает. — А, да-да. Джонс Диана Уинн. Ты не помнишь, но мы с тобой как-то раз…

— Читали ее «Дом с характером», — прерывает Вивьен. — Это было во вторник, за два дня до… до моей смерти, — пальцы проводят по соломенной шляпке главной героини, изображенной на книге, и в ноздри остро бьет запах свежей акриловой краски. — Я нашла такую же в Высохших Желобах перед смертью. Хвасталась находкой Якумо и говорила ему, что хочу ее подарить тебе. Ты же несколько лет пытался найти эту книгу…

— Неужели? — тянет он, откидываясь в мягкое кресло, обитое бордовым бархатом. — Какое совпадение. Эту книгу отдал мне Якумо.

— Что? Когда?

— В тот же день. В день, когда ты умерла, — спокойно объясняет Луи. — Якумо принес тебя на базу, и, осмотрев тебя, я понял, что твоя оболочка не совсем окрепла. Требовалось время на восстановление, но сколько — никто не знал. Якумо тогда был сам не свой. Пришлось насильно его чем-нибудь отвлечь, и тогда он принялся вытряхивать рюкзак. Сказал, что наткнулся на книгу в залежах ящиков.

Вивьен задумчиво смотрит на книгу. Зачем Якумо наврал? Это же она откопала ее в свалке с мусором. Неужели он настолько ревностно относится к его с Луи дружбе, что, не побрезговав, воспользовался ситуацией и присвоил себе ее находку? Может, еще и добавил напоследок, дескать — он помнит, как Луи очень хотел ее заполучить в коллекцию? Все это так несправедливо, что ее захлестывает жгучая обида. Чего она еще о нем не знает?

— Нет, не может быть — скорее, не она, а тихонечко возражает ее внутренний голос, который не верит. — Зачем он это сделал? Сам же говорил, что у тебя все есть и эта книга никому не нужна…

Уставши потерев переносицу, Луи потягивается и растирает плечо.

— Дело не в книге. Дело в тебе, — говорит он с уверенностью человека, не сомневающегося в правоте своих слов. — Думаю, Якумо не хотел, чтобы эту книгу дарила мне именно ты. И хорошо, что она предназначалась мне, а не, скажем, Джеку, которого он недолюбливает. Поверь мне, если бы ты что-нибудь захотела подарить Джеку, то не обошлось бы без жертв.

— Да ладно, перестань…

Луи мягко смеется.

— В один день ты нашла старые дорогие сигары и отдала их Джеку. Они пропали под вечер, хотя Джек к ним даже не притрагивался. Угадай, кто виновник?

— Якумо? — с недоверием спрашивает она.

Луи кивает. Секунду-другую ее переполняет почти идиотское счастье, но потом вся веселость мигом улетучивается, когда она снова оборачивается к дивану, на облюбованное место Якумо.

— Кстати, ты не видел его?

— Вроде бы я слышал его голос. Разве он не вернулся от Эмили?

Неожиданно в груди сжимается все сильнее и сильнее. Эмили… Она знает это имя. До обращения в Бессмертную эта девушка служила в отряде Якумо и была его другом детства. Вообще-то до того, как Вивьен познакомилась с Эмили, Якумо упоминал ее постольку-поскольку и не было никаких намеков о трагичной безответной любви, однако стоило один раз случайно заметить, с каким полным нежности взглядом Эмили смотрит на Якумо, — и догадки становились правдой. Вивьен начинает буквально душить немедленная, жгучая ревность. Неудивительно, что Якумо пошел к ней — она посговорчивей будет и, в отличие от Вивьен, не пьет, не ругается, не капризничает, не упрямится и постоянно просит себя обнять. Такую не променяешь ни за какие коврижки. Достаточно одного мгновения, чтобы представить, как Якумо вспыхивает от радости при встрече с другой, и в ней просыпается ярость — и на Эмили, и на него, и на выдумки в голове, и на весь мир, но самое главное — на саму себя.

Она резко хлопает дверью своей комнаты, да так, что незажженные свечи с прикроватной тумбочки падают на пол. Черт бы все это побрал! Они, в конце концов, друзья и только! Якумо не принадлежит ей. А она не принадлежит ему. Иначе и быть не может. Откуда эти уколы ревности, безосновательные, глупые и совершенно нелогичные?

Впрочем, Вивьен знает, откуда. Она неисправимая эгоистка.

Чувствует, как ей становится трудно дышать, и срывает с себя вуаль, жилетку и кожаный корсет, оставляя из верха только порядком измазанную грязью и пылью свободную рубашку с расстегнутыми верхними пуговицами. Лучше бы даже не спрашивала!

Она плюхается на кровать и, уставившись в потолок, раскидывает руки на смявшиеся простыни. В глубине души ей всегда было ясно: нельзя требовать больше того, что уже имеешь, иначе грозишься все потерять. Терять Якумо она не хочет. Сама мысль об утрате самого близкого друга, который с ней и в огонь и в воду, слишком ужасна. Поэтому, приподнимаясь на локтях, она дает себе слово, что ради дружбы готова претерпеть.