Вдруг через вуаль Якумо надавливает на рану большим пальцем.
— Ой, полегче! Я у тебя совсем кровью истеку.
Растеряно моргнув несколько раз подряд, Якумо качает головой, осматривает масштабы трагедии и со снисходительным тоном заявляет:
— Выглядит паршиво. Рисковать не будем. Давай вернемся к омеле, подлатаем тебя.
Вивьен смущенно отводит взгляд, отстраняет его руки, пытается отпрянуть, а он подходит еще ближе и ругает ее. Надо успокоиться, расслабиться, иначе он подумает невесть что, и потом выкручивайся. Она открывает рот, но слова как будто замерзают в горле от влажного звука разорванной плоти. Стремительно становится так холодно, что ее трясет.
Она медленно опускает голову вниз и видит острый бивень, торчащий из ее живота. Крепко сжимает зубы, однако ей совсем не больно. Наверное, это шок, не дающий организму осознать и почувствовать боль. Поднимая голову, Вивьен надеется встретить уверенный взгляд, который обязательно успокоит, но вместо него — расширенные зрачки. Якумо слишком потрясен и даже испуган происходящим. Его губы двигаются, слов совсем не слышно, но отсюда ей кажется, что они безмолвно шепчут: «Нет». Ей хочется подбодрить его, сказать, что все непременно будет хорошо, да вот сама не знает, будет ли…
Еще одно мгновение, и его глаза пропадают. Бивень резко подбрасывает ее в воздух. Она чувствует, что парит, словно как раскинувшая крылья птица, устремляясь в небо. Бескрайнее, бледное и такое холодное небо. Вивьен знает, что оно не должно быть таким, что совсем недавно оно серело сумерками. Ей становится страшно, очень страшно. Извилистые полоски крупинок золотого песка в неощутимых потоках ветра проносятся над помутившимися глазами, вызывают судорожный стон из груди и первую мысль — только бы не сердце.
Вспоротый живот так же, как почти что отсеченная конечность или перерезанная одним ударом сонная артерия, обернется рассеиванием тела, которое осядет в виде золотых крупинок возле ближайшей цветущей омелы. Все равно что чек-поинт в видео-игре. Вскоре крупинки сформируют ее внешнюю оболочку и затвердеют, и все будет по-прежнему, как раньше. Но если пострадает сердце…
Что если оно не выдержит падения с такой высоты? Что если осколки ребер острыми иглами пронзят его? Что если она больше не воскреснет? Что если… это ее последний день?
Вивьен полностью осознает опасность, когда, как подстреленная, начинает падать, а сгустки ветра нарочно толкают ее дальше от каменного плато. Нет, не в этот раз, понимает она, различая рыжий высокий хвост, шрам поперек правой щеки и не верящие глаза. На лице разводы крови, принадлежавшей, видимо, Потерянному, который пронзил Вивьен своим хвостом. Припав на колени на краю плато, Якумо тянет руку вниз, словно пытается ее поймать. Он выкрикивает ее имя — так неистово и так громко. В его голосе — вся злость и все отчаяние. Вивьен тянется к нему в ответ, всем телом.
Она падает в глубокую бездну, все быстрее и быстрее. Ее мертвенно-серые руки парят перед ней, словно призраки, медленно, бесшумно рассеиваясь. Может быть, ей удастся исчезнуть раньше, до столкновения. Может быть, ей удастся возродиться…
Нет, не удастся…
Хлопок — опустошающий удар в спину, и ее дыхание обрывается.
***
Духота и затхлость… Холод и тьма…
Из забытья ее вытаскивают потрескивание, скрипы и шорохи. Ощупью она проводит ладонями по телу и чувствует тонкую ткань футболки. Вивьен не может вспомнить, когда успела переодеться, как и не может вспомнить, была ли в ее гардеробе когда-либо хоть какая-то футболка. Когда пальцы доходят до пупка, то безотчетно прижимаются к нему, стискивают кожу, словно пытаются остановить кровь, обильно вытекавшую из раны. Через минуту очевидно: никакой опасности давно нет. Но мышцы напряжены от окатившего страха.
Тусклый свет очерчивает щели и трещины в потолке. Кровать слишком жесткая, ей неудобно, и постельное белье такое твердое, что больно спине. Надо бы встать и размять затекшее тело. Но она продолжает лежать, неподвижная, наблюдая, как испуганно шевелится пламя свечей на тумбочке у изголовья кровати.
Суставы болезненно ноют, когда она заставляет себя подняться. Левая нога не слушается — приходится на ходу разминать ее, чтобы привести в чувства. Скромное убранство комнаты позволяет сделать вывод о щепетильном отношении хозяина. Все прибрано и аккуратно, ничего лишнего: скромный шкаф для вещей в углу, в противоположном — двуспальная кровать, тумбочка и возле стены трюмо из дерева, устланное незажженными свечами и пустыми подсвечниками.
В голове совсем пусто, и на душе паршиво. Как отвратительно не понимать, что происходит, тем более в месте, которого даже не знаешь. Надо подумать. Если она проснулась тут, значит поблизости была омела или ее кто-то сюда притащил и уложил на постель. Даже переодел, хотя Вивьен была явно не в восторге от полосатых рейтуз с отвисшими коленями. И вон, у дверей, мягкие ботинки оставил… Это не обувь, а одно мучение. Трудно разобраться, у кого неправильная походка — у Вивьен или у того, кто одолжил ботинки, но разношены они как-то не так.
Что ж, могло быть и хуже. Вивьен, прислушиваясь, открывает дверь, ведущую в коридор, наполовину протискивает голову в щель и выходит наружу лишь тогда, когда убеждается, что не слышит постороннего шума.
Пол скулит под ногами. Она не знает, куда идти, — коридор узкий и длинный, комнаты в нем заперты. Что если он выведет прямо к тем, кто ее сюда затащил? А если и так, то кем они окажутся — друзьями или врагами? И надо ли это выяснять? Может, стремглав пуститься наутек? Достигнув начала коридора, Вивьен начинает с опаской озираться вокруг. Впереди — просторное светлое помещение. Выглядит уютным и вполне жилым, тут и длинная барная стойка, и уголок для чтения с книжными полками, доходящими до массивного кессонного потолка, и открытая терраса с разрушенной крышей и видом на панораму города, и, как ни странно, даже ванна. На кой черт ее вообще сюда приволокли, на всеобщее обозрение? Краем глаза Вивьен различает вдоль стены стойки с оружием — мечи, боевые топоры, копья, палицы и пращи. На других стойках — висят детали и ткани для кровавых вуалей. Рядом, на отдельно выделенных полках за стеклом, разложены пистолеты и ружья, револьверы и мушкетоны. Признаться, захватывает дух при виде разнообразного оружия, боеприпасов и снаряжения. Неподалеку суетится низенькая рыжеволосая девушка и придирчивым взглядом оценивает компактную секиру с крестообразной рукояткой… Секиру Вивьен!
Надо бы ее вернуть, покамест эта рыжая не натворила чего. Наверняка и кровавую вуаль стащила, пока она спала… Подбежать, оттолкнуть и схватить? А дальше что? Сражаться или на террасу, спрыгивая вниз, на улицу? И то и то выглядит сомнительным. Долго сражаться не выйдет: Вивьен еще изнурена, и это не обычная усталость. Если осмелится на прыжок, то насмерть убьется или сильно покалечится, после чего ее снова схватят — и что тогда с ней будет? Вот угораздило же… Ладно. Возможно, рыжую удастся отвлечь. Но чем? Точно, ботинок! Бросить его куда-нибудь ей за спину, вернуть секиру и чуть что — сразу обратно, в комнату, держать глухую оборону.
— Сонное царство, не стой на дороге, — лениво протягивают за спиной.
Неопределенный, расплывчатый страх Вивьен сгущается во вполне конкретный.
Она рефлекторно отходит на шаг в сторону. Длинноногая дама, поправляя пестрый берет на голове, опасно накренившийся вправо, огибает ее и облокачивается бедром на край ванны. Почему эта блондинка разговаривает так, будто они сто лет знакомы? Почему не нападает? Вивьен настороженно обходит незнакомку и подается назад, ближе к стойкам с оружием, не спуская с нее глаз. Не совсем благоразумно смотреть по сторонам, тем не менее вслепую пятиться раком тоже нельзя. Что, если рядом выход?
Риск оправдан: по правую руку видна распустившаяся на полу омела! Если повезет — получится убраться отсюда! Вивьен уже торопливо развернулась, чтобы ринуться к ней, как вдруг раздается приятный мужской голос, полный спокойствия:
