Якумо наклоняет голову, прижимается разгоряченным лбом к ее лбу и привлекает к себе, опускает лицо в ее распущенные волосы. До невозможного дыхание в плечо — он ослабевает объятия, но руки разжать не спешит.
— Подожди, — наконец слегка осипшим голосом выговаривает он. — Нет, это неправильно, — он возвращает зрительный контакт между ними и, Вивьен уверена, не может не заметить разочарование в ее глазах. — Я не хочу так, — кончики его пальцев убирают локон с ее плеча, чтобы провести по шее, так же, как тогда — правее, сбоку. Хоть на этот раз она дает себе слово сопротивляться до последнего, долго ждать ответной реакции не приходится. Черт. — Я хочу запомнить тебя такой. Нежной, трепещущей…
Умоляющей… — Вивьен становится не по себе от этой мысли, и она вся вспыхивает от неловкости, когда Якумо, как будто побывав в ее голове, тут же озорно улыбается.
Снова — его губы касаются плеча, прокладывая вязь узоров из поцелуев по ключице и вверх. Снова — она чувствует себя невесомой, парит, как птичка, оказавшись в сильных, надежных руках. Вдыхает запахи сладкой выпечки и ликера и медленно растворяется в них.
Аккуратно уложив ее на свежие простыни, Якумо, нависая сверху, касается ее пылающего лица и чем-то внезапно зачарованный, не удержавшись, легко целует в губы. Его нежность такая пронзительная, такая недоверчивая и необыкновенная, что она боится разрывать поцелуй. Здесь, прямо перед ней, ошеломляюще близко его взволнованное дыхание, теплота, сама жизнь — она должна это удержать.
Поцелуй кончается, и Вивьен поднимает лицо, подставляя для следующего губы, но его нет — Якумо увлекается правой щекой, чтобы потом спуститься ниже, к подбородку и утопить поцелуй в яремной впадинке. Распухшими губами она безвольно глотает воздух, который соткан из ожидания чего-то нового, и в тот же миг на глаза падает пелена, застилавшая мир.
— Виви… — имя звучит слишком волнующе, когда Якумо, смотревший на нее с неприличным удовлетворением, прерывает мучительную ласку, вынимая руку из ее расстегнутых штанов. Теперь мягко и с обожанием он приспускается к ее шее и снова лишает остатков смущения, уже навсегда. — Какая ты красивая тут, — шепчет он и льнет губами к напрягшейся шее. — И тут, — он целует ложбинку. — И тут… И тут. И тут. И тут. И тут, — покрывая поцелуями тело и ощущая, как каждый участочек упругой кожи откликается, Якумо лишь усерднее пытается не упустить ни одного оголенного миллиметра. — А тут… — от совсем близкого, теплого влажного дыхания ниже пупка Вивьен взбудоражено стискивает простыни. Ее нервы и так достаточно были взвинчены всеми предшествовавшими впечатлениями. Разве может быть хуже?
Может. Еще как…
Но не хуже. А…
— А-а! — непроизвольно слетает с губ.
Вивьен, пытаясь с собой бороться, прижимает к непослушным губам ладонь, чтобы никто не услышал, как ей хорошо. Она судорожно отходит от пережитого пика наслаждения и едва замечает, как Якумо замер над ее раздвинутыми ногами, усмехнулся. Мог бы продолжить… не стал. Он избавляется от последней одежды, скрывающей ее наготу и его собственную. Затем — снова нависает сверху. Раскрасневшийся, растрепанный, как она сама, если не сильнее. Убирая руку с лица и подхватывая другую, он заводит их Вивьен за голову и прижимает локтем к подушкам. Нет, он точно получает от этого ожидания странное удовольствие.
— Хочу слышать тебя, — повелительнее требует он.
— Якумо…
— Да, вот так. Можно громче, не стесняйся.
Он вновь напоминает, как прекрасно многоцветье мира, когда пальцами проводит по внутренней части бедра, по чувствительной, разгоряченной коже, описывая круги. Потом все выше и соскальзывает внутрь, срывая стон. Совсем иные ощущения. Она и представить не могла, с каким вожделением и наслаждением возможно реагировать на ласки и умолять только и только об одном:
— Еще! Яку-умо… еще!
И крики. И снова стоны. Вперемешку с разгоряченным шепотом над ее лицом:
— Не сдерживайся… Для меня… Давай, малыш, давай, давай… — и одновременно с поцелуями, рваными, быстрыми, ускоряя приближение острой горячей волны. Которая вот-вот совсем скоро прокатится лишь по ее телу, если Якумо не поторопится!
— Якумо! — она вырывается из-под его руки и красноречиво сжимает широкие, крепкие, вспотевшие плечи, неподобающе призывно смотря в глаза. Если бы она знала, насколько Якумо действительно сдерживал внутри себя томящуюся страсть, то обошлась бы одним взглядом: с первого толчка он вошел в нее целиком. Властно сдавив кисти ее рук, что снова в какой-то миг оказались над головой, Якумо зарывается в ее взмокшие волосы и разрывает тишину:
— Че-е-рт!.. — Вивьен слышит, как он хрипло стонет сквозь стиснутые зубы. — Как же… в тебе… хорошо…
Второй толчок кажется еще сильнее, еще порывистее, еще глубже. Собственный голос не то ныряет, не то пропадает в сдавленных, нескончаемых вскриках. Продрогшая, с расфокусированным взглядом Вивьен выгибается навстречу, подминается, пытаясь приникать теснее, цепляется за плечи, заставляя Якумо стонать и задыхаться. Он хватается за изголовье кровати с такой силой, что слышно, как трещит дерево, и диктует свою волю. Вторя и подстраиваясь, Вивьен чувствует бесовски сладкое чувство, пронзающее томительно-страшным наслаждением. Кажется, разум совсем бессилен перед этой неведомой силой, этим удивительным ощущением близости с тем, кто любим, с тем, кто любит… Любит?
До крови она впивается в его губы поцелуем, понимая, что теряет терпение, что не может больше сдерживаться, и содрогается всем телом. Пламенные искры обжигающе прокатываются по телу, и Якумо заканчивает почти сразу же следом.
Желанная тяжесть его тела не мешает постепенно выровнять сбитое дыхание и с осоловелой улыбкой любоваться его лицом. Оно, мягко говоря, не безмятежно.
— Якумо, — впервые Вивьен смакует его имя.
Тут же он целует ее, ошеломляя.
— Я люблю тебя, — отрывисто признается он, ошеломляя еще сильнее. — Люблю и не отпущу, понятно? Ты — моя, это тоже понятно?
Что-то в его голосе — не то пылкость, не то серьезность — веселит Вивьен, и она едва сдерживается, чтобы не рассмеяться.
— Шинономэ, я не пойму! Ты так говоришь, что сложно разобраться, кого ты в этом хочешь убедить больше: меня или себя?
— Да я-то убедился в этом давненько… — отвечает Якумо, отводя совсем не веселый взгляд. Он находит ее левую руку и, взяв в свою правую, переплетает пальцы. — Только вот почему, чтобы это понять, мне потребовалось увидеть тебя чуть ли не при смерти? Если бы не Ио тогда…
— Якумо, с того времени столько воды утекло, — она сжимает его руку в своей.
— И все же. Это правда. Я понял, что смогу больше не увидеть тебя, не сказать, что я чувствую…
Стремясь разрядить обстановку, Вивьен тихонько постукивает пальцами свободной руки по его макушке, привлекая внимание.
— Не припомню, чтобы после того дня ты стоял у моих дверей с любовным признанием.
Якумо виновато улыбается.
— Я собирался с духом, чтобы заговорить об этом.
— Так и не собрался, — добавляет она.
— Нет, не собрался. Думаю, я должен поблагодарить Оливера за этот шанс.
Тут Вивьен вспоминает кое-что из того, о чем вспоминать не хочется. Однажды она уже любила нежно и горячо своего Оливера, который также очень нежно и глубоко любил ее. И на ее руках, умирая в конвульсиях, он обещал ни за что не забыть ее. Но все же… Это не его вина. Бессмертные кажутся вечными существами, которым не выбраться из круговорота смертей и возрождений, но с каждой новой смертью у них забирают часть их прошлого. В какой-то миг у него просто забрали Вивьен. А у нее просто отобрали Оливера…
Внезапно ей хочется обнять Якумо, запомнить его запах, тяжесть его тела, каждый вздох и каждый выдох.
— А что если… я забуду тебя, Якумо? Или ты меня?.. — она невольно ежится от своих слов.
— Все может случиться. С новым воскрешением ты можешь забыть меня. Или я — тебя. А рядом никого не будет, кто смог бы подсказать нам о нас…
