– Храни это письмо и отдай тому, о ком будешь знать, не первому встречному. Попробуешь его сжечь или уничтожить – печать сорвешь сама и станешь снова жертвой. И помни, чем больше времени протянешь ты, тем сильнее станет демон. Советую отдать такой подарок лучшему врагу, чем больше злости испытаешь ты, тем лучше. Хотя бы угрызения совести не будут мучить.

========== Часть 5 ==========

«Так же прилагаю письмо личного характера для Стража Алистера» – пальцы дрогнули, из заостренного конца перьевой ручки на размашистые с завитушками буквы упала чернильная капля. – «Я ценю его силу и доброту превыше всего, и мои старания в борьбе с нашим Зовом окажутся напрасны, если…»

Гонец на скакуне цвета вороного крыла скрылся за горизонтом, мчась обратно в Скайхолд, к леди Инквизитору, чтобы скорее передать послание.

___________________________

Он спустил с ее плеч рубашку и обнажил грудь. Она инстинктивно попыталась прикрыться, словно притворяясь стеснительной леди, но Каллен стремительно опустил голову и страстными поцелуями стал покрывать ее пальцы. Тревельян отдернула руки, и тогда он прижался лицом к ее груди, нежно поглаживая соски и играя с ними губами.

– Каллен, – она произнесла его имя мягко, неторопливо, смакуя на языке, и вдруг хрипло воскликнула от неожиданности и боли. Каллен крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двигал рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую гладкой нежной кожей. Каждое касание его губ и рук сопровождалось ее томными выдохами, и к Эвелин в голову закрадывалась мысль, что Каллен не такой уж и безгрешный, каким хотел казаться перед всеми.

Каллен обхватил губами розовый бутон соска, прикусив его зубами, и она застонала, вцепившись пальцами в его мягкие светлые волосы. Его губы такие горячие и такие мокрые, что терпеть не было мочи, Эвелин хотела прильнуть к ним, облизать, жадно целовать, но вместо этого только сильнее прижала за волосы его лицо к своей набухшей груди.

Он потревожил своего Инквизитора в полдень, по срочному делу, докладывая обстановку после очередного похода своих солдат. Бесстрастный голос, читая рапорт, дразнил Тревельян прервать его на полуслове и толкнуть сильное тело на кровать. При исполнении обязанностей он всегда был серьезным, холодным и недоступным, словно нарочно забывал, кто перед ним стоял, даже когда они вдвоем. «И все?» – шепнула Эвелин, плотно закрывая дверь, пока Каллен с удивлением в лице и отчетом в руках молча наблюдал за ней. «Неужели мой Советник просто так уйдет, не отведав благодарности за столь тяжелый труд?» – она отобрала листок из его рук, небрежно скомкала пальцами и бросила через плечо, прильнув к Каллену всем телом. Эвелин потянулась к колючей щеке и, наплевав на субординацию, замечая на мгновение в светлых омутах стыдливость, погладила ее. «Ну же, мой Советник, согреши со мной. Создатель не увидит».

Тело Эвелин снова напряглось и выгнулось дугой от его будоражащих прикосновений. Какое-то первобытное чувственное наслаждение пронзило все ее существо, и она застонала, когда его бедра рывком затолкнули член до самого основания в ее лоно. Эвелин по-прежнему цепко держала светлые волосы Каллена, ерзая верхом на нем. Она была доведена до исступления низменными желаниями, но умелые ласки, которыми он одаривал ее, никак не совпадали с его прошлым. Они выдавали с головой его грязные тайны и похождения в борделях Вольной Марки. Быть может, одна из девок приучила его руки горячо ласкать женское тело, а его губы – лизать кожу, виртуозно представив ее подтаявшей плиткой шоколада. Быть может, этой девкой была Хоук, ведь они с Калленом знали друг друга достаточно давно и с легкостью могли поддаться искушению. Фантазия над ней глумилась, рисуя картинку, как он, лобызая нагую Хоук в руках, благодарил ее за проявленную отвагу и приводил в исступление на каменных плитах возле окаменелой статуи Мередит. Эвелин зарылась пальцами глубже в его светлые пряди на затылке и потянула их вниз, чтобы опытный любовник, наконец, отвел внимание от ее покрасневших, растерзанных сосков. Каллен поддался властным пальцам и приподнял голову, хмурясь от прилившей волны боли.

– Говоришь, никогда никого не хотел? Жил уединенно? Говоришь, в Киркволле не заводил интрижек? – она пытливо смотрела в его глаза и сильно сжала мышцами влагалища твердый член внутри себя. Каллен зажмурился, напряженно вбирая вздувшимися ноздрями воздух, и лишь качнул головой, немо ответив на вопрос, за что Тревельян сама стала дергать бедрами, резко приподнимаясь вверх и неторопливо насаживаясь обратно. Вязкая жидкость грела ее изнутри и стекала по упругой головке члена вниз, отчего скользить на нем стало легче. При каждом погружении его затвердевшей плоти внутрь себя Эвелин сладостно стонала, вжавшись в мускулистое тело, покрытое испариной. И с каждым новым рывком Каллен хрипло произносил ее имя, сжимал и мял в руках влажные ягоды, что шлепались об его ляжки. Эвелин чувствовала, как ее оргазм нарастает с новыми уверенными ударами, однако в миг, когда она уже почти достигла его, Каллен стиснул ее изящный стан, не позволяя двинуться.

– Не сейчас, – требовательным тоном отозвался он. – Только вместе.

Он рывком бросил Тревельян на кровать, склонившись над ней. В ее светлых глубоких омутах шаловливо плясали искры похоти и желания. Она обхватила Каллена за шею и закинула ноги ему на поясницу, острее ощутив вязкую головку, трущуюся между ног. Ей снова жарко, губы пересохли от прерывистого дыхания, Каллен хотел их поймать своим ртом, но они ловко увиливали, стоило только до них едва дотронуться. Она его дразнила, она игралась, но он был не в силах соблюдать ее правила, его пальцы обхватили подбородок быстро, частично обездвижив женское лицо. Губы Эвелин вытянулись в хитрой ухмылке, маня впиться в них, обвести языком их четкий контур, укусить за дерзость.

– Согреши, – пылко просила она. – Согреши со мной, мой Советник.

___________________________

Прошло столько лет…

Но ее фигура была все такой же стройной и изящной: ее осанка так же пряма, и волосы белы, как белая волна, как снег, черты ее лица не изменились, даже не заострились. Целый год страданий от тяжелой невзгоды, которая покидала только во время разговоров или сражения, не мог истощить ее сил и сокрушить ее железное здоровье. Сурана не имела права сдаться, ведь она так любила жизнь, цеплялась за нее мертвой хваткой даже тогда, когда, казалось бы, кончина была неминуема. Архидемон пал подле ног Нерии, Мать на последнем издыхании, выблевывая собственную кровь, проклинала ее, горстки порождений тьмы не противились смерти – Сурана преодолевала трудности одну за другой. Тяжко и мучительно когда-то, а сейчас они казались пустяком. То, что сейчас преследовало днями и ночами, мешало думать и вспоминать о таких простых вещах, как ужин. Музыка. Такая прекрасная и манящая. Такая назойливая и приставучая. В поисках исцеления и способа продлить жизнь Сурана забрела далеко на Западе в маленькую деревеньку, хижины в которой отдаленно напоминали Редклифские, – голь перекатная. В окнах кривых домиков не видать ни света, ни тени – словно они были брошены своими жильцами много лет назад. Местный староста, увидав в своих краях Сурану несколько дней тому назад, разрешил остаться и выделил жилье. Серый Страж, к тому же эльф и маг, в здешних краях – большая редкость, однако неприязни или страха в глазах у местных Нерия не видела. Они приняли ее.

Никто не знал, какое угрюмое, мрачное существование она влачила в походах долгие месяцы, ощущая лишь холод, когда у нее погасал костер, голод, когда она забывала поесть, а по временам – исступленное желание снова встретить своего Алистера. Да, своего. Когда проходит столько времени, а человек, питающий к ней нежные, самые светлые чувства, всегда рядом, то она невольно к нему привыкла. Возможно, она его пока еще не любила, но ей было необходимо его присутствие даже ночью: чувствуя тепло его руки, покоящейся с оттенком хозяйственности на изгибе талии, она позволяла себе стать на мгновение слабой, нуждающейся в защите женщиной. Она знала, что от любых невзгод его плечо ее прикроет. С ним безопасно. С ним легче выжить.