С первых дней путешествий после Мора мысли о Каллене еще гложили Сурану. Она тосковала, скучала по нему и лелеяла надежду, что когда-нибудь ей хватит храбрости встретиться с ним вновь. Хотя бы издалека взглянуть на его фигуру, увидеть, что он в добром здравии, а затем подойти к нему со спины, всплыть перед глазами призраком прошлого. Впрочем, возможно – она убеждала себя – обстоятельства сложились для обоих наилучшим образом, разветвляя их дороги навсегда. К сожалению, убить любовь в себе не сложно, сложно убить воспоминания. Они преследовали Сурану в ее снах, тревожно будили, нарочно проносившись в голове снова и снова, будоража кровь. Но со временем чувства притупились, и неизвестно, то ли Алистер в этом ей помог, то ли Нерия никогда не любила Каллена, ведь настоящей любви неведомы преграды. С другой стороны, ее отсутствие ничего не изменило в жизни Каллена – по крайней мере, ей так думалось, – поэтому ее присутствие в ней уже не имеет никого значения. Пусть лучше будет так, а не иначе: оставшиеся пригоршни серых, будто их посыпали пеплом, воспоминаний и больше ничего.

___________________________

Она облокотилась спиной на балконную арку, длинная меховая накидка Каллена на плечах, придерживаемая руками, скрывала ее наготу и грела от морозного ветра. От Эвелин пахло его семенем, ее соками и потом – ей нравилась эта сладкая с солоноватым привкусом смесь. Каллен, голый по пояс, в одних штанах, лежал на кровати и прерывисто, как после бега, дышал, с замиранием сердца наблюдая за ее профилем. Завитые локоны волос, хаотично расположившись на буром мехе, трепетали от легких ветровых порывов. Довольная улыбка застыла на ее губах, она с закрытыми глазами вспоминала сладостный час в его объятиях. Пальцы отпустили края накидки, и та, будто специально дразня Каллена, оголила приподнятую грудь с затвердевшими сосками, выпуклый животик и дорожку из коротких темных волосков на лобке. Яркие и теплые лучи солнца падали на сокровенные участки ее тела и переливались желтоватым отливом.

«Ты прекрасна», – пронеслось в его мыслях. Эвелин словно услышала это, ухмыльнулась, обернувшись к покрасневшему лицу, и движением руки сбросила с плеч накидку. Каллен, сглатывая застывшую на языке слюну, проследил, как стремительно меховая мантия скользнула вниз. Он старался не смотреть на Эвелин, контролировать свое тело, но оно в тот же миг так же стремительно, подражая скорости падающей мантии, предало его.

– Эвелин…

– Ни слова, – приказала она, отпрянув от арки. – Иди ко мне.

Каллен поднялся и на секунду задержал свой взгляд на ней, а потом почти против своей воли, чувствуя, как за штанами полыхал его член, направился в ее сторону. Он провел глазами по ее округлым бедрам и изгибу ягодиц и испытал непреодолимое желание сжать их в своих руках.

Проклятье!

В ее присутствии он просто не в состоянии был думать о чем–то другом.

Эвелин всегда любила честную игру, отчего пальчики, касаясь ее губ, слегка дрогнули. Взгляд Каллена с удивлением опустился вниз: тесьма на штанах, переплетенные концы которой висели ниже бедер, поддавшись колдовству, распустились. Хватка их ослабела, и штаны скатились с его ног, выпустив наружу поднявшийся, почти затвердевший лакомый кусок плоти. В глазах Эвелин плясали демоны, дрожа от новой волны возбуждения, она наблюдала, как член наклонялся вниз с каждым шагом. Смущенный наглостью Тревельян, Каллен ускорил темп и через мгновение сжал ее талию, притянув к себе, чтобы она перестала смотреть на часть его тела, как на очень редкую реликвию, как на золото в алхимии.

– Ах ты, мой лукавый демон Желания.

Его горячее дыхание опалило мочку уха, и Эвелин, блаженно закатив глаза, обхватила Каллена за шею. Он без лишних прелюдий подхватил ее, оторвав от пола и позволив обнять себя ногами за бедра и, придерживая за ягодицы и спину, впился в губы долгим, жарким поцелуем. Каллен никогда ни единым словом не обмолвился об ее наружности. Охваченный своей страстью, быть может, он считал ее даже красивее, чем она есть на самом деле. Для него она была всегда окутана облаком, которое его воображение окружало ослепительным ореолом. На внешние перемены, будь то ссадины или шрамы после боев, он не обращал внимания: для него она была всегда одинаково любимой.

___________________________

Холодное сияние луны подсвечивало прохудившиеся крыши хижин. С неба опустилось покрывало тишины, накрыв маленькую деревеньку и погрузив каждого в тягучий мир грез. Только Сурану оно обошло стороной.

В руке у Нерии колыхалась свеча, и среди ночи она казалась ей яркой, как солнце. Свет от огонька падал на кусок карты, что пылилась на столе посреди комнаты уже вторые сутки, и на иголки, воткнутые в ее полотно, в те места, в которых Сурана успела побывать. Она не могла заснуть: мысли тлели от певучего шепота в голове. Он пожирал ее и тянул куда-то вниз, глубоко под землю, куда никогда не пробивались яркие лучи солнца и отовсюду разило безысходностью. Сутулясь, Сурана склонилась над картой, впившись ладонями в края стола, и обвела изучающим взглядом местность поблизости. Она что–то упустила – ей так казалось – важную мелочь, которая могла повлиять на исход ее поисков. Но какую?

Неожиданно постучали в окно. Быстро и тихо, будто бы боялись привлечь чужое внимание. Сурана резко подняла взгляд от карты и столкнулась с встревоженным лицом, до которого едва дотягивался свет от пламени свечи. За окном стоял Кидско, мальчик лет двенадцати, и указывал пальцем в сторону. Он пытался шевелить губами, но с врожденным проклятием, именуемым немотой, выходило это скверно. Пребывая в деревне только первый день, Сурана встретила его на улице, светившегося от счастья, ибо Стражи для него являлись всего лишь красивой легендой, отголоском прошлого. И сейчас, часто моргая и уже лихорадочно махая рукой в ту же сторону, Кидско, кажется, хотел о чем-то предупредить своего героя.

Тук-тук-тук. Кто-то ровно три раза стукнул по входной двери тяжелой рукой. Сурана отпрянула от стола, наблюдая, как задрожало маленькое, неяркое, но острое, как кривой меч, пламя свечи. «Кто?» – короткий вопрос в голове подгонял получить на него ответ, отчего ведьма направилась к порогу, зыркнув на посох, что покоился в углу возле двери. Одной рукой она коснулась его древка, другой – отворила щеколду.

Недалеко от порога неуверенно мялся гонец.

Ее вновь разыскала Инквизиция. Интересно, что на этот раз?

___________________________

Они не спешили. Первобытные инстинкты были удовлетворены, и сейчас их тела знакомились друг с другом заново. Сильные руки, придерживая за ягодицы, теснили Эвелин к колонне на балконе, губы Каллена опустились на ее рот, и они поздоровались нежным поцелуем. Ее пальчики ласково перебирали его волнистые локоны, закапывались в них и сильнее прижимали его лицо к ее. Каллен, молча пропуская через себя токи, ясно чувствовал простую красоту женского тела, его теплоту и страсть. Они хотели любить друг друга иначе: с трепетом, с хриплым томлением в груди, запомнив каждое мгновение, словно это было в последний раз.

Для них цвел рай, увлекая друг друга, поглощенные друг другом, они забылись в своем благоуханном дне. Пусть придворные и священнослужительницы совещаются, пусть снуют орлесианцы, и круглое солнце полностью уйдет за горизонт, ни Каллен, ни Эвелин ничего не хотели знать об этом. Они ласкали друг друга на балконе, упиваясь жарким поцелуем, и никто из них не чувствовал разгневанных порывов ветра на обнаженном теле.

Немного погодя, насытившись ее влажным ртом, Каллен отступил от каменной колонны с Эвелин на руках и неторопливо направился в комнату.

– Я читал молитвы – Они не слышали. Я каялся, взывал к милосердию на коленях – Они не видели. Создатель и Андрасте отказали мне, видя, насколько я слаб и плотью и духом рядом с твоим податливым телом. Вся ты… – оробелым голосом говорил он, после каждого слова целуя разгоряченную напряженную шею Эвелин, пока она сама, поддавшись вперед, тихо хихикала над ухом, зарываясь носом в его мягкие, пахнувшие банным мылом волосы.