___________________________

– Ненавижу соскребать сургуч, – буркнула Эвелин, рассматривая старинный конверт в руках. Он выглядел потрепанным, будто бы пролежал целую вечность в сырой кладовке, и от него воняло затхлой древесиной.

Ее пальцы провели по шершавой поверхности, задевая подушечками выпуклую зеленую печать. Мускулы руки напряглись. Колкость в пальцах заставила отдернуть руку и нахмуриться, теряясь в догадках, зачем Герой Ферелдена передала с гонцом этот странный конверт. Пальцы той же руки снова потянулись к печати с разводами, чтобы поддеть ее ногтями, но внезапно письмо выхватили другие руки.

– Давай я, – с оттенком волнения произнес Каллен и глянул на конверт. Он пытался забыть ту грешницу, благодаря которой остался жить и которая таяла от его поцелуя в той комнатке, наслаждаясь каждым прикосновением чувственных губ. Если бы Нерия отозвалась на зов Инквизиции в свое время и примчалась бы сюда, тогда бы – Каллен сам этого страшился – в нем вновь проснулась та частица воспоминаний, от которой невозможно избавиться, даже любимая женщина, выжидая сейчас рядом и наблюдая, с каким любопытством рассматривал ее Советник письмо, не способна их искоренить. Она появилась в его жизни задолго после них.

Он сноровисто соскреб сургуч с письма.

Идеально ровный кусок пергамента лег в его руки.

Почерк Сураны Каллен узнает из тысячи чужих.

Колючий подбородок дрогнул, но глаза остались неподвижны и смотрели на Эвелин, не моргая, и только теперь она увидела, какие это незнакомые, какие это страшные глаза. Уже год она смотрела в них и знала их лучше, чем свои, а теперь в них было нечто новое, чего она не могла узнать и что заставило ее содрогнуться всем телом.

– Что там написано? – тревожно спросила его Инквизитор.

– Теперь Он твой.

И глаза его потухли.