— Я соскучился, — одними губами шепнул парень Мари.

Та, до сих пор не привыкнув к проявлениям нежности от блондина, чуть порозовела, и повторила свой вопрос:

— Так, о чем спорите? Кто на свете всех милее, всех румяней и белее?

— Нет, ну тут даже говорить не о чем. Разумеется, это я! — фыркнув, заявил смуглый темноглазый танцор армянского происхождения с гордым именем Дмитрий.

Хмыкнув, Мари кивнула:

— Разумеется. Ну, а если без шуток — вы чего такие взбудораженные?

— Узнали новости о финале. Андрею предстоит показать сольный номер, — сообщил с усмешкой Демид.

— Не мне, — упрямо повторил парень, играясь с дочерью, — А одному из нас. Но все уверены, что это должен делать я.

Маша чуть приподняла изящную бровь:

— А в чем, собственно, проблема? Я согласна с ребятами — ты должен солировать.

— Я не могу, — покачал головой Андрей.

— Почему? — искренне не понимала такого настроя рыжая, — Что сложного в индивидуальном танце? Я всю жизнь танцевала в одиночку.

— Маш, это ты, а это я! — чуть повысил голос Андрей, — Я сто лет не находился на танцполе один!

— Так, постой, — подал голос молчавший до этого Ефим, — ты что, боишься?

Андрей поднял на друга злой взгляд, и промолчал, продолжая сверкать своими бледно-зелеными глазами. Он ничего не стал говорить, но, кажется, Мари итак его поняла.

— Парни, оставьте нас ненадолго, — негромко велела девушка и, почему-то все подчинились её мягкому, но вместе с тем уверенному тону.

Когда молодая почти семья осталась в зале втроем, Мари подошла к Андрею чуть ближе. Тот упорно отводил от нее взгляд, продолжая играть с дочерью.

— Эй, — взяв его за подбородок, Маша заставила поднять глаза, — Поговори со мной. Что тебя так тревожит?

Вздохнув, Андрей пожевал нижнюю губу и негромко ответил:

— Что, если я провалюсь? И именно из-за меня мы в очередной раз пролетим? Парни мне этого не простят.

Нахмурившись, Маша скрестила руки на груди — которая, к слову, стала куда более заметной после родов, и этот факт девушку несказанно радовал — и поинтересовалась:

— Откуда у тебя такие упаднические мысли? С чего ты взял, что провалишься?

— Не знаю, — пожал плечами Данчук, — Просто не чувствую, что готов.

— Врешь.

Всего одно слово, но оно было сказано достаточно жестко и уверенно. Мари научилась за месяцы общения видеть этого парня насквозь — недаром вся команда шутила, что у этих двоих одно сердце на двоих. Они, правда, имели в виду Аню, но своими шутками они попадали прямо в точку. Маша всегда знала, о чем думает Данчук, как и парень всегда понимал мысли и чувства своей любимой. И сейчас оба видели, что высокого танцора что-то мучает, и длится это уже весьма продолжительное время.

— Слушай, — чуть смягчила тон девушка, касаясь кончиками пальцев плеча Андрея, — Ты сможешь. И ты знаешь об этом. Я знаю, ты думаешь, что виноват передо мной, Аней, ребятами — ты правда попортил всем немало крови. Но это всё неважно. Вспомни, каково это — просто танцевать. Не думая о призах, победах. Вспомни, почему ты вообще начал танцевать. Просто почувствуй это — те эмоции, когда есть только музыка в ушах, пол под ногами и ритм в сердце. Забудь обо всем, что было — об Ире, парнях, твоих ошибках. Даже обо мне забудь. Потому что всё это неважно. Есть только ты и музыка.

Андрей слабо улыбнулся, глядя на Мари:

— О тебе я забыть даже при всем желании не смогу. Ты в буквальном смысле перевернула мою жизнь.

Золотцева усмехнулась:

— Ну тогда можешь думать еще и об этом.

— Я так давно не танцевал один…

— А я, наоборот, всю жизнь только этим и занималась, — отозвалась Маша, — Но всё меняется. Теперь я каждый день исполняю групповой танец под названием «мать и дочь». И это оказалось не так страшно, как я думала. И ты тоже сможешь. Мы обе верим в тебя.

Опустив глаза и встретившись с серьезным васильковым взглядом дочери, Андрей почувствовал, как тяжелый обруч, который давил на его грудь последние несколько дней, ослаб и грозил вот-вот исчезнуть навсегда. И Данчук буквально молился на тот долгожданный день.

— Хорошо, — кивнул он, наконец, слегка щелкая малышку по маленькому носику и вызывая у нее новый приступ смеха, — Я это сделаю. Ради своей новой семьи и нового себя.

И вот с того дня начались мучительные поиски как песни, так и танца. Я был просто в ужасе — на меня будто напал творческий кризис. И если номер для группового танца уже давно был придуман и даже почти отработан, то со своим соло я продолжал тянуть. Мне будто не хватало некоего толчка, или пинка, который выведет меня в нужное русло. Я успокаивал себя тем, что до финала еще месяц, но честно говоря, это не сильно помогало. Но парни верили в меня и особо не давили. Мари тоже поддерживала, и за это, кажется, я любил ее еще сильнее. Хотя, казалось бы, что более ярким и искренним это чувство просто не может быть.

Но и сегодня я отложил работу над соло, сосредоточившись на общем танце. При этом я старался не думать о том, что если провалюсь — то все эти репетиции пойдут насмарку. И парни просто закопают меня живьем.

Уже после, когда с нас, кажется, сошло семь потов и мы развалились на полу, устало втыкая в потолок и думая о том, что еще только обед и вся работа еще впереди, мой телефон издал настолько требовательный и истошный вопль, что у меня аж мурашки по коже побежали. Однако, взглянув на экран, я только улыбнулся — звонила Мари. Она сегодня осталась дома — Анюта, всегда такая спокойная, в это утро капризничала и то и дело срывалась на крик. Поэтому везти её куда-то показалось нам не самой лучшей идеей.

— Привет, моя девочка, — ласково сказал я, приняв звонок, — Ты уже соскучилась?

Однако вместо ответа я услышал только какой-то дикий крик — настолько громкий, что я, чуть опешив, отдернул аппарат от уха. Нахмурившись, я попытался прервать явно нервничающую девушку:

— Маш, тихо. Успокойся и еще раз скажи мне, что случилось? Что-то с Аней?

Мари повторила. Потом еще раз. И в третий. Потому что до меня никак не хотела доходить действительность. Парни, наблюдавшие за мной, напряглись и сели, подобравшись, будто готовясь к атаке. Когда я, наконец, понял слова Маши, то стиснув зубы и рыкнув пару непечатных словечек, бросил лишь короткое:

— Жди меня, — после чего оборвал звонок, и, чуть ли не рыкнув от злости, сжал в кулаке ни в чем не повинный телефон.

— Дрон, — осторожно позвал меня Дима, — Что-то случилось?

Бросив на друга хмурый взгляд, я кивнул, поднимаясь на ноги. Парни следили за моими движениями с одинаковой настороженностью и беспокойством во взглядах.

— Аня пропала, — выдохнул я, зажмуриваясь и чувствуя, что к злости потихоньку начинает примешиваться еще и паника.

И страх. За своего ребенка.

Для Маши это утро ничем не отличалось от десятков предыдущих. Она проснулась, покормила дочь, встретила Андрея, накормила завтраком еще и его. Потом полчаса наблюдала за тем, как парень возится с Анютой, надеясь, что со стороны ее лицо не выглядит слишком довольным. Но она ничего не могла с собой поделать — ее губы против воли растягивались в улыбке, когда она наблюдала, как Данчук щекочет пузико их дочери, а та заливисто смеется, то и дело норовя ткнуть его пяточкой в глаз. Правда, сегодня привычный уклад слегка подпортили утренние капризы Ани — та то и дело принималась плакать без причины. Маша не понимала, что с ней — ребенок был сыт, вымыт, переодет, никаких признаков болезни не было. Но все равно — стоило лишь на минуту прервать игры, как Анюта начинала хныкать.

— Может, мне остаться? — предложил Андрей, уже стоя в прихожей.

Но Маша только махнула рукой:

— Не стоит. Что я, с детским криком сама не справлюсь? Иди к ребятам, вам нужно готовиться.

Кивнув, Данчук наклонился и быстро клюнул девушку в щеку. Он все еще делал это быстро и порывисто, будто боясь, что Мари его отвергнет. Но та уже давно смирилась с тем, что запрещать блондину к ней прикасаться бесполезно. Да и что скрывать — эти знаки внимания были ей приятны. Если прикрыть глаза на очевидное и собственное упрямство, можно представить, что они — действительно одна семья. Мама, папа, дочь.