— Всё просто. Сказала, что если он меня любит — то не задаст мне ни единого вопроса и будет молчать. А Сашка меня всё же — несмотря на большое количество тараканов — любит.

— Иногда я вам завидую, — призналась Маша, — Вы так смотрите друг на друга. Будто готовы в любой момент броситься под пули, лишь бы защитить друг друга.

Набокова мягко улыбнулась:

— Может быть, так и есть. Надеюсь, нам не придется никогда проверять эту теорию на практике.

Вот так и проходили дни Маши. Она чуть поправилась — не слишком заметно, но это только пока. Приступов токсикоза больше не было, утренней тошноты тоже не наблюдалось. Присутствовала разве что легкая усталость, но Мари не обращала на это внимание, работая чуть ли не в три раза усерднее. У нее было в запасе всего полгода, прежде чем ей придется уйти в законный декрет — не слишком большой срок, чтобы скопить сумму, достаточную для содержания ребенка, хотя бы первое время. нет, у Золотцевой была отложена приличная сумма — девушка начинала копить на свою квартиру. Но теперь и об этом можно было забыть.

Вообще, столь внезапное прибавление семейства заставило Машу иначе взглянуть на многие вещи. Она очень сильно повзрослела за тот месяц, что прошел с того злополучного вечера. Стала более рассудительной, появилась какая-то твердость, и даже мудрость.

Вот только иногда ей становилось немного грустно. Когда машина Насти уже подъезжала к дому рыжей, та сидела и вспоминала, как Андрей игрался с маленьким сыном Димы. Эта картина заставила сердце Маши на секунду сжаться от острой боли и тоски. Потому что она понимала — у её ребенка такого никогда не будет.

А после голову неожиданно посетила мысль. Интересно, а каким отцом будет Андрей? Может быть, добрым и заботливым? Он так осторожно держал чужого ребенка в своих руках, что Маша задумалась — а как бы он держал своего? Любил бы его? Или, наоборот, отрицал бы сам факт его существования?

Но наваждение длилось недолго. Тряхнув головой, Мари отогнала эту мысль. Ей не суждено узнать это. Потому что она сама приняла решение — в её жизни, как и в жизни её ребенка, Данчуку не место.

Попрощавшись с Настей и договорившись о следующей встрече — им предстояло съездить на плановое УЗИ — Мари поднялась в свою квартиру. Покормив Грута впервые за месяц — и как живность еще не откинула лапки от такого «ухода»? — девушка включила чайник и заглянула в холодильник, прикидывая, что еще можно съесть. Аппетит ее рос с каждым днем все больше и больше, вызывая вполне справедливые опасения, что про ее интересное положение смогут узнать раньше времени. Хорошо еще, что Мари предпочитала не сковывающую движения одежду, и это могло сыграть на руку и выиграть еще месяц.

Как раз, когда девушка закончила сооружать трехэтажный бутерброд, в дверь позвонили. Недоумевая, кто мог решить навестить её в весьма поздний час, Мари вытерла руки о полотенце и поспешила в прихожую. Увидев в глазок, кто оказался вечерним гостем, девушка чуть удивленно выдохнула, но дверь всё же открыла.

— Отец? — недоверчиво, будто сомневаясь, спросила она.

Действительно — на пороге застыл её второй родитель. Выглядел Владимир — а именно так звали Машиного папу — как всегда, отлично. Идеально отглаженный костюм, подобранный в тон галстук, начищенные ботинки. Пальто отсутствовало, значит, мужчина явно передвигался не на автобусе.

— Мария, здравствуй, — поздоровался Владимир с дочерью.

Та привычно поморщилась — полное имя по-прежнему вызывало у нее чувство неприязни. Но отца на порог всё же впустила, прикрывая за ним дверь.

— Не ожидала тебя увидеть, — честно призналась рыжая, — Проходи на кухню.

Там Золотцева достала вторую кружку, решив, что родитель не станет отказываться от чая.

— Я…мне позвонила мама, — признался Владимир, присаживаясь за стол.

— Вот как, — ровно выдохнула девушка, ставя перед отцом полную кружку и придвигая сахарницу, — И? Ты приехал попытаться меня отговорить? Сразу предупреждаю — это бесполезно.

Ответ отца ее удивил:

— Я приехал сказать, что поддерживаю твое решение.

Мари потрясенно повернулась и увидела, как Владимир разглядывает свою дочь с самым серьезным выражением лица, на которое он только мог быть способен.

— То есть, тебя не беспокоит, что я гублю свою жизнь? или что твой внук будет расти без отца?

— Маш, ты всегда была самым серьезным ребенком из всех, кого я только видел. До сих пор помню, как в песочнице ты пыталась заставить всех ходить строем. И у тебя выходило. Ходили ведь.

Мари невольно улыбнулась этому воспоминанию. Да, она всегда была бойкой девчушкой, целеустремленной которая перла как танк, сметая все препятствия.

— Так что, — продолжил Владимир, — Если ты приняла именно такое решение — значит, так нужно.

— Ты только за этим приехал? — спросила Мари недоверчиво, — Чтобы обозначить свою позицию? Опустим, что она диаметрально противоположна мнению мамы.

— Нет, не только за этим, — покачал головой мужчина, — Я хочу тебе помочь.

— Мне не нужна помощь, — тут же отреагировала Маша.

Она все еще таила на отца обиду за детство Павлика. В котором не было отца. И которого так отчаянно желал мальчик. Мари уже давно научилась забивать на собственные нужда и желания, но на близких — никогда.

— Хорошо. Тебе не нужна, — не стал спорить Владимир, — Будем считать, что я помогаю своему внуку. Или внучке.

Вздохнув, Мари поняла, что спорить бесполезно. Всё-таки упрямством девушка пошла явно не в мать.

— И как именно ты хочешь помочь моему ребенку?

— Для начала — жильем, — отозвался мужчина, — Я тут пошуршал немного по своим связям и смог выбить тебе неплохую квартирку на берегу Верхнего Пруда, — назвал он одну из главных акваторий города, — Две комнаты, третий этаж, парк рядом, озеро — опять же. Нужно только твое согласие — и я тут же начну оформлять все документы и привезу рабочих, чтобы они сделали ремонт. До родов ты точно успеешь переехать туда.

Сказать, что Маша удивилась — это ничего не сказать. Она не привыкла к тому, чтобы подарки — да еще и такие дорогие — сыпались на нее просто так. Всю жизнь она боролась — за каждую победу, за каждый мало-мальский успех. Зато онам могла смело утверждать, что все ее лавры — заслужены.

А тут — просто так, ни за что, квартира. Странно.

— Почему ты это делаешь? — прямо спросила она у отца.

Владимир кинул на неё какой-то тоскливый взгляд и сказал:

— Хочу попытаться хоть что-то исправить. Я в этой жизни очень здорово набедокурил, много ошибок совершил. Я не был хорошим отцом — ни тебе, ни Паше. Да и с Сашей, — назвал он имя своего третьего ребенка, — У меня тоже не особо вышло. Но я очень хочу исправить ситуацию с внуком. Понимаю, тебе я не особо приятен, и отцом ты меня не считаешь. Но кто знает, может, со временем, у нас получится стать друзьями.

Золотцева бросила на родителя полный здорового скептицизма взгляд. Он был прав — отец Мари сейчас не был нужен. Прошло то время, когда ей хотелось уткнуться ему в шею, поплакать, рассказать о своих обидах, и надеяться, что папа сейчас засучит рукава и кинется наказывать обидчиков. Девушка привыкла справляться самостоятельно.

Но сейчас явно был не тот случай. Маша должна была думать не только о себе, но и о маленькой жизни, что сейчас поселилась в ней. Той самой, которая вынуждает ее есть вредные крылышки и всерьез размышлять на тему того, а не попробовать ли ей обойный клей. А что такого? Он ведь так заманчиво пахнет.

Ей действительно нужны были друзья. Которые помогут, утешат, подставят плечо — не Мари, а её ребенку.

— Если ты хочешь что-то исправить, — наконец, подала голос Золотцева, — То начни не с меня. Начни с Павлика. Он ведь всё еще нуждается в тебе.

— И как ты себе это представляешь?

Маша пожала плечами:

— Очень просто. позвони ему. А лучше — приедь в гости. Он поступил туда, куда хотел, и у него куча историй, которые он может тебе рассказать. Сделай шаг навстречу сыну — тогда я смогу хотя бы попытаться тебя понять.