Отец ждёт на улице. Смотреть на него страшно – лицо землистое, глаза потухли. Он молча кивает мне в знак приветствия. Знаю, что он копит слова для разговора наедине, который нам ещё предстоит. Он не из тех, кто остынет, забудет и простит.

Интересно, как бы он отреагировал на правду? Поверил бы? Стал бы за меня заступаться? Уже ни в чём не могу быть уверена. Мир сошёл с ума.

Бахрамова нет. Мы молча садимся в такси и едем в аэропорт. До нашего рейса ещё много времени – мы могли не торопиться, но нас выгнали, как прокажённых. Сидим в зале ожидания, переговариваясь жестами и взглядами. Ни один из нас не произносит ни слова, будто мы немые.

Сюда мы летели частным самолётом напрямую – быстро и с комфортом. А теперь вынуждены делать две пересадки – прямого сообщения нет. Между пересадками – часы ожидания. Я плохо переношу самолёты и побаиваюсь летать. То и дело мелькают новости об авариях. Но сейчас это меня не волнует и не пугает. Разбиться на самолёте – ерунда по сравнению с тем, что мне пришлось пережить прошлой ночью.

Из меня словно выпустили жизнь. Мне всё равно. Безразлично. Неважно, что со мной будет через минуту, час, день, год, вечность. Я умерла в том кабинете жуткого дома Бахрамовых. И не существует силы, способной меня воскресить.

Мой отец, блестящий шахматист, умеющий всё просчитывать на много шагов вперёд, снова ошибся. Это уже вторая его провальная сделка.

Взлёт-посадка, взлёт-посадка. Сесть, пристегнуться, встать, выйти, сесть, встать, куда-то идти. Как робот, двигаюсь за папой. Меня словно засасывает в какую-то воронку. Всё глубже и глубже. Выхода нет.

Когда самолёт садится в нашем городе, меня отчаянно рвёт. Шатаясь, спускаюсь с трапа. Воздух горячий. От жары плавится асфальт. Ни ветерка. Легче не становится. Смотрю на здание аэропорта – там наверняка работают кондиционеры, можно присесть и прийти в себя. Но до него надо ещё добраться. Шаг. Ещё шаг. Ещё шаг. Бездна. Проваливаюсь куда-то, лечу…

Прихожу в себя, когда в лицо тычут что-то с резким запахом. Нашатырь? Я лежу в здании на какой-то кушетке. Белые стены, стеклянный шкаф с лекарствами. Медпункт? Не понимаю, как тут оказалась и что за люди около меня. Чуть поодаль замечаю папу. Он всё так же бледен, выглядит обеспокоенным.

Прохладно. Мне предлагают воду, я жадно пью, будто бродила несколько суток по пустыне.

Приезжают врачи, меня увозят в больницу. Там о чём-то спрашивают, но я молчу.

Молчать – комфортно. Молчание притупляет душевную боль. Кажется, если начну говорить, то рана снова начнёт кровоточить. А в тишине она затягивается.

Снова и снова прокручиваю в памяти дни, проведённые в доме Бахрамовых. Забыть невозможно. Грязь, ужас, боль, унижение. Кошмар. Заставить себя перестать думать о том, что со мной случилось, не могу. Сама себя разрушаю. Хотя осталось ли во мне что-то неразрушенное?

Врачи говорят, что у меня последствия переутомления и стресса. Что-то капают, пытаются меня разговорить и развеселить. Но я молчу и плачу. Я будто заперта в другом мире, а тут лишь моё отражение.

Раз в день стабильно приходит папа. Он ничего не говорит, чему я несказанно рада. Не хочу ему врать, в глубине души надеясь на то, что он каким-то образом сам всё почувствует и поймёт. Мы всю жизнь с ним вдвоём. Как единое целое, единый механизм, который теперь неожиданно дал сбой.

Папа смотрит на меня с немым укором. Он осуждает меня, хотя вслух не говорит. Возможно, опасается чужих ушей и ждёт моего возвращения домой.

Кроме отца, меня никто не навещает. Мой телефон отключён. Я никому из друзей не писала после возвращения, никто не знает, что я здесь. Даже не уверена, что папа разослал оповещения об отмене свадьбы.

В день выписки отец ко мне не приезжает. Жду его до самого вечера, пока меня не выпроваживают из палаты. Ещё какое-то время топчусь на крыльце больницы.

Приходится включить телефон и вызвать через приложение такси. Папин номер не отвечает. Интуиция кричит, что что-то случилось.

К дому подъезжаю в сумерках. В окнах горит свет. Вздыхаю с облегчением. Такси подвозит меня к воротам, разворачивается и уезжает. Стою, вслушиваясь в затихающее вдали шуршание шин, и лишь потом нажимаю на звонок. Охранник впускает меня, на крыльце сталкиваюсь с Виолой.

- А вот и шлюха малолетняя пожаловала. Вы только подумайте! Хватило же наглости припереться сюда после того, что натворила.

Я сейчас не в том состоянии, чтобы выслушивать её комментарии. Внутренне съёживаюсь и пытаюсь обойти, чтобы попасть в дом, но она отталкивает меня.

- Пошла вон из моего дома!

Нет никакого желания вступать с ней в словесную перепалку. Я очень устала, хочу поскорее добраться до своей комнаты и прилечь. Помню о её положении и стараюсь как можно аккуратнее отодвинуть Виолу в сторону.

- Гаррик! Она меня толкает! Вызывай полицию!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В дверях появляется папин юрист. На автомате киваю ему.

- Николь Марковна, мне очень жаль, но вы не можете войти в дом.

Я должна что-то говорить, но горло парализовано. Вероятно, мои мысли написаны на лице, потому что тут же он продолжает.

- Ваш отец подарил дом жене, теперь это – её собственность. Вам лучше сейчас уйти.

Он протягивает мне какие-то документы. Пробегаю по ним глазами, чтобы удостовериться, что он не врёт.

Но в доме все мои вещи. И я тут зарегистрирована! Куда я сейчас пойду на ночь глядя?

- Давайте я отвезу вас в гостиницу? А с вашими вещами мы завтра что-то придумаем.

Киваю. Где взять силы спорить и воевать? На глаза наворачиваются слёзы. Отворачиваюсь, чтобы никто их не заметил.

Позволяю усадить себя в машину. Гаррик кому-то звонит и договаривается насчёт гостиницы. Потом выруливает из двора и начинает рассказывать:

- Марка сегодня арестовали. Всё к этому шло, хотя у него были договорённости о помощи с Бахрамовым, и мы надеялись, что они останутся в силе, несмотря на то, что ваш брак не состоялся.

Интересно, что папа наплёл ему об отмене свадьбы? Впрочем, какая разница? Бахрамов оказался подонком. Мало того, что растоптал меня, так ещё и отца утопил. Чудовище! Воспоминания о нём болезненно врезаются в душу, становится трудно дышать.

- Николь, будьте на связи и не делайте глупостей.

Моей самой большой глупостью было согласиться на предложение Бахрамова. Что ещё такого ужасного я могу сотворить? Фантазии не хватает.

Гарри Яковлевич помогает мне зарегистрироваться в гостинице и уезжает. Я остаюсь одна, в тишине.

Ночь провожу в раздумьях. Раз уж по нелепой случайности я до сих пор жива, придётся как-то барахтаться. Нужно сделать ревизию имеющихся у меня средств, снять квартиру, чтобы не платить баснословную сумму за гостиницу, и попытаться вернуться на работу.

С деньгами оказывается туго. Мамина "соломка" на депозите, разрывать который не хочется. Кое-что есть на карте, которую регулярно пополнял папа. Но надолго мне этих денег не хватит.

Нахожу несколько вариантов квартир неподалёку от университета, чтобы далеко не бегать, – скоро начнутся занятия. Цены кусаются, но зато сэкономлю время и деньги на метро. Утром первым делом обзваниваю риелторов и договариваюсь посмотреть жильё.

Напяливаю на себя монашескую одежду, в которой летела домой и попала в больницу. Ничего другого нет – мне ещё предстоит как-то решить вопрос с доступом к своим вещам в доме отца. Вряд ли Виоле нужно моё барахло. Разве что она собирается за копейки сдать его в комиссионку или распродать в интернете.

Еду в офис к Дэну с надеждой восстановиться на работе. Я ушла месяц назад, они вполне могли взять кого-то вместо меня. Но могли и не взять – не так-то просто найти грамотного специалиста за умеренную зарплату. Должно же мне хоть в чём-то повезти?

Немного волнуюсь. Мы встречались около года, Денис мне очень нравился. И я ему – тоже. Страдала, когда мне пришлось отказаться от него ради Бахрамова. Как пройдёт теперь наша встреча? Какие условия он выдвинет, чтобы взять меня на работу? Сможем ли мы работать вместе? Захочет ли он вернуть наши отношения и как мне на это реагировать? После того, что со мной случилось, вряд ли я подпущу к себе какого-то мужчину.