– Гордый и беспечный, – иронично уточнил он, улыбнувшись. – В субботу вечером у GUN вечеринка. Тебе не помешает развеяться…
– Вечеринка в честь повышения? – перебил я, догадываясь о её причинах.
– И закрытия подразделения здесь. – Не найдя в данном поводе ничего «праздничного», я косо посмотрел на Ксавьера. – Всё равно тут у Sony есть лейбл крупней… – начал было объяснять он.
– Только это рэп-лейбл.
– Штэф, что ты докопался?! Я хотел предложить сыграть вместе что-нибудь. Я постучу, а ты пой. А в воскресенье махнём в Бохум. Время браться за дело и начинать планировать выход альбома.
27
И следующим утром я взялся-таки за дело, засев в студии и полностью потеряв счёт времени, даже способность что-либо чувствовать: будь то голод или жажда. Я превратился в машину, исправно и бесперебойно выполняющую давно прописанную команду.
– Привет, – появился какой-то чрезмерно жизнерадостный Тони и, подобрав несколько подушек, разбросанных по углам комнаты, уселся на полу возле меня. – Штэф, а что там с оборудованием? – не дожидаясь моей ответной реплики, спросил как бы между прочим, в унисон насвистывая себе под нос играющую из колонок незамысловатую мелодию ритм-партии.
– С оборудованием? – в непонимании посмотрел я на него, оторвавшись от монитора.
– Да не парься, я сам могу заехать забрать, раз ты забыл. Первая репетиция только через час, – расплылся он в довольной ухмылке, отчего у меня закралось невольное подозрение, ограничивается ли его наркомания лишь кофе с сигаретами, – время есть.
– Я съезжу сам, – сохранив демо-версию трека, выключил я компьютер. – Мне всё равно нужно сделать перерыв. А ты чего такой счастливый-то?
– Не знаю, – пожал он плечами, хихикнув по-идиотски. – Наверное, всему виной погода.
28
Только открыл я дверь студии, выходя наружу, как невесомая тёплая волна солнечного света навалилась на плечи, словно старый преданный пёс, приветливо встречающий своего хозяина. Тони не солгал, день и впрямь стоял чудесный, даже несмотря на низкие тяжёлые облака, то и дело шныряющие над головой. Казалось, сегодня они несли службу не дождевых поливал, а стражей гармонии цветов осеннего неба: то пряча за собой лучистый диск солнца, то открывая его вновь, они шутливо играли с тенями. Их задорное настроение живо подхватила заливисто хохочущая соседская ребятня, по всей видимости, возвращающаяся из школы. «И впрямь, чем не повод улыбнуться», – позавидовал я их беззаботному счастью. Пожалуй, детство – это единственное время, когда твоё счастье беззаботно. Вся первозданность ощущений остаётся навсегда запертой в нашем детстве, а мы превращаемся в эмоционально пустые оболочки, способные лишь воспроизводить жалкие копии этих эмоций.
С возрастом мы начинаем страшиться счастья, бояться той мимолётной боли, которую придётся испытать, когда счастье проткнёт нам спины, вставив крылья. Такой незначительный пустяк, но именно он заставляет боязливую толпу вооружаться стальными доспехами. Те же, кто посмелее, кто получил свои крылья, наивно полагают, что перебрались через пик горы всех испытаний. Вот только это подножье. На крыльях нужно научиться летать. А дальше, как верно подметил Ксавьер, если ты преодолеешь ещё один страх – страх высоты, – то сможешь парить над горными хребтами, если же нет – обратишься в курицу, даже не подозревающую, каково это – взлететь.
Счастье должно быть способным вытащить тебя из твоей же бездны и поднять к небесам. Возможность увидеть, насколько глубока твоя жизнь, и есть «счастье». Бездна – это не ад, а небо – вовсе не рай, они равносильны. Жизнь – твой соавтор, заполняющий страницы твоей автобиографии незначительными деталями, придающими глубину произведению. Похоже, камень преткновения литературы и человеческой судьбы – это один и тот же камень. Здесь же, за всей ненужной собственной писаниной, мы должны научиться слышать послания нашего соавтора, куда более искусного и опытного во владении пером.
«Это иронично», – наблюдая за переходящей дорогу Дэниэль, в мыслях усмехнулся я, пока светофор удерживал меня красным светом.
29
– Дэни! – наконец догнал я её и коснулся плеча.
– Боже! – она испуганно обернулась, схватившись за сердце.
– Ты не на работе?
– Штэф, признайся в том, что ты коп и тогда для меня всё это обретёт какой-то смысл, – пряча глаза за длинными локонами, подпрыгивающими от каждого её шага, она уверенно направляясь вверх по улице, показывая всем видом раздражение, вызванное моим внезапным появлением.
– Я ехал в магазин к другу, заметил тебя, решил поздороваться, но…
– Но так и не поздоровался, – взглянула, словно сделав одолжение, и снисходительно улыбнулась.
– И правда, – засмеялся я. – Привет, – я же ответил извиняющейся улыбкой.
– Что ещё скрывается за этим ехидным оскалом?
– Ты не слишком-то приветлива. Хочешь, поговорим о счастье? Я размышлял об этом, пока ехал.
– Штэф, – остановилась она, закатившись звонким смехом. – Ты не коп, ты один из тех ребят, что пристают к людям с разговором о Боге, так?
– Я говорил о счастье, но, если тебе так будет угодно, можем поговорить и о Боге.
– О, нет! Уволь! – вскинула она в воздух ладонь. – Этих разговоров в моей жизни слишком много. Только сегодняшним утром мы провели за этим бесполезным занятием с герром Краусом добрых два часа, обсуждая лекцию Якова.
– Так ты в библиотеку? Тебя подвезти?
– Нет, я… У меня выходной.
– Тогда, может, выпьем по чашке кофе?
– Я… – очередное замешательство, впрочем, уже не удивляющее меня. – Мы договорились с Катей вместе побегать и… взяли выходной в один день…
– После? – пожал я плечами. – До воскресенья я буду занят, а потом уеду в Бохум на пару дней. Лекцию в понедельник, к сожалению, придётся пропустить.
– Хорошо, – бодро произнесла она. – Вернее, плохо. Нет, хорошо, в смысле…
– Дэни, – одёрнул я её, – так можно изобрести вечный двигатель. Я понял. Встреться с Катей, а мы увидимся чуть позже, заодно и я закончу дела. Договорились?
30
И опять договорился я сам с собой. У Дэни же вечером возникло безотлагательное дело, всецело требующее её участия. Какое именно, она не удосужилась объяснить. Всё ссылалась на Катю и на то, что должна помочь подруге с чем-то крайне важным. А потом, ещё раз извинившись, повесила трубку. Я сам себе уже был смешон, но всё-таки хотел верить её весьма убедительному тону и искреннему сожалению.
Работа на сегодня была выполнена, потому оставаться в стенах дома я не хотел – в одиночестве сознание начинало жить отдельной от меня жизнью. И я позвонил Ксавьеру, предложил встретиться на баскетбольной площадке. Спорт на какое-то время помог выкинуть из головы ненужные мысли. Но в следующие два дня всё повторилось – и работа, и мысли о Дэниэль вернулись.
– Хей! – махнул мне связкой ключей от студии Тони, пока я провожал взглядом закончивших репетицию музыкантов.
– Поднимешься на кофе? – прокричал я ему сквозь окно.
– Угу, – живо затопал он по ступенькам, взбегая наверх. – Штэф, Ксавьер сказал, я тоже могу прийти сегодня. Подбросишь меня? – задыхаясь, протараторил он, войдя в кухню.
– Вот бросишь курить – подброшу.
Тони скептически свёл брови и потянулся за банкой с кофе.
– Разве вечером больше никто не репетирует? – поинтересовался я.
– Так в парке аттракционов какой-то праздник, будут гулянья, будут площадки для выступлений артистов. Наши музыканты ещё в начале месяца подали заявки на участие.
– А ты чего не хочешь туда пойти? – поставил я перед ним тарелку с наспех состряпанными бутербродами.
– Штэф, – недовольно покосился он на меня, а затем, отправив целый бутерброд в рот, пробормотал: – Так ты меня захватишь?
– Только прожуй сначала, – хлопнул я его по плечу, спеша к входной двери, в которую кто-то настойчиво трезвонил.
Оказалось, это сосед Йенс зашёл сообщить, что они с женой уезжают в отпуск на пару недель, так что мне разрешалось «шуметь, сколько душе угодно».
