– То, что произошло с тобой на кладбище – это ведь не первая твоя встреча с демонами? – спросил доктор, протягивая Игорю второй стакан воды.

– С демонами? – Игорь задумался, – пожалуй, это действительно был первый демон, с которым мне довелось столкнуться, – добавил он, акцентируя на слове демон.

Владимир Тимофеевич свёл брови у переносицы, обдумывая слова Игоря.

– Я бы не стал так называть души умерших, всё-таки это что-то иное, – пояснил Игорь, – хоть они и являются чем-то потусторонним, страдая в нашем мире, это всё же не демоны.

– А кто? – с интересом спросил доктор.

– Мне было лет пять, возможно, я и раньше встречал что-то сверхъестественное, но мой первый осознанный контакт, глубоко въелся в мою память.

***

Старый дом, несколько квартир, два этажа. Разбитые окна, словно пулевые отверстия в черепной коробке, свистели от гуляющего в заброшенных комнатах ветра. Когда-то висевшая на одной ржавой петле подъездная дверь, теперь лежала у входа, переброшенная через лужу нечистот, которые вытекают из-под дома. Забитая канализация прогнила, как и городская власть, закрывающая глаза на людей вынужденных жить в таких условиях. Проще дождаться, пока последний алкаш, живущий в этом доме поймает белочку и захлебнётся в луже, укоренившейся перед подъездом, или всеми забытая старуха сдохнет от дизентерии, и её сожрут собственные кошки, чем решить социальную проблему ветхого жилья в городе.

Это был мой дом, я в нём родился, да, прям в нём. Когда у матери отошли воды, отец в дрова пьяный кучей воняющего мусора валялся в коридоре. Это было его обычное состояние. Позавтракав стаканом какой-то сивухи, он каждое утро уходил на работу, а вечером его приносили друзья и сваливали у порога. День моего рождения не был исключением. К моменту, когда приехала скорая, бабка, живущая этажом выше, уже перерезала пуповину кухонным ножом.

Вместо подарка на мой пятый день рождения стало известие о том, что у матери нашли рак. Запущенная форма, врачи прогнозировали не больше полугода. Несколько месяцев она пролежала, не вставая с дивана, отец запирал меня в ванной и бил её за то, что она кричала по ночам от боли, а потом насиловал. Я всё это слышал, колотил в дверь, по трубам, кричал, пытаясь перекричать мать, я ничем не мог помочь.

Пить он стал ещё больше, часто отправлял меня за самогоном в другой район, от самогона из соседнего подъезда якобы болела голова. Однажды я подмешал в бутылку отраву для тараканов, он выпил ни моргнув глазом. Всё, чего я этим добился, это лишь новое пятно желчи на заплесневелом ковре. В тот день, я как обычно нёс отцу очередную бутылку. Перепрыгнув зловонную лужу, я вошёл в подъезд и пошагал вверх, прилипая подошвой к грязным ступеням, дверь была приоткрыта.

– Чтоб ты сдох, скотина! Мразь! Животное, гори в аду! – ещё с лестничной площадки я услышал надрывающийся голос матери.

– Захлопни свою членоловку! – проорал в ответ отец, с явными нотками наслаждения.

Когда я перешагнул порог, мой слух резанул звонкий женский смех, плавно переходящий в стон удовольствия. Не разуваясь, я прошёл через узкий коридор и оцепенел, в дверном проёме.

Голая жопа отца то приподнималась, то резко опускалась промеж голых коленей, под звуки рычания и вздохов. На его вспотевшей спине, врезаясь ногтями в плоть, лежали женские руки. Бутылка выскользнула из моих рук и разлетелась вдребезги, холодная влага попала мне на ноги, и по комнате поплыл мерзкий запах спирта и димедрола.

– Ебучий выблядок! – выпалил отец, слезая с голой женщины, которая смеясь, лежала на диване рядом с моей умирающей от рака матерью.

Удар в ухо на миг оглушил меня, а когда я пришёл в себя, я был снова заперт в ванной, а из комнаты вновь доносились, плач матери, проклятия отца и стон женщины, которая совсем скоро станет моей мачехой.

Старый расшатанный шпингалет уступил минут через двадцать. Яростные попытки вырваться из ванной, увенчались успехом, я, поскальзываясь на ступенях, быстро бежал вниз по лестнице, но куда? Единственный близкий мне человек лежал на кровати позади меня, практически потеряв рассудок, дожидаясь, когда закончатся земные муки.

Густые дождевые тучи плотно заволокли небо и готовились протечь с минуты на минуту. Подвал – бурлящее зловонное болото, на котором стоит рассыпающийся от времени дом. Я всегда проходил мимо этого места, боясь даже взглянуть в его сторону. Но сегодня, в сравнении с квартирой, в которой я родился, это казалось весьма приятным убежищем. Местом, где можно укрыться от безумия, происходящего наверху, безумия, которое мне никогда не выбросить из своей головы, безумия, олицетворением которого, является мой отец.

Нижняя часть двери вросла в покрытый грязью пол, но верхняя часть не без труда отгибалась достаточно, чтобы я смог пробраться внутрь. От густого запаха плесени, сырости и гниющей крысиной плоти, в желудке с резкой болью начались спазмы, я боролся с организмом, подавляя рвотный рефлекс. По мере моего продвижения внутрь, что-то всё чаще противно чавкало под ногами.

Кромешная тьма, руки ощупывали склизкие стены в поисках сухого места, куда можно забраться и переждать ночь. Такое место нашлось: обмотанные ватой толстые трубы, на них можно забраться, даже вполне удобно лечь, и если бы не запах, это импровизированное гнездо, свитое из тёплых водопроводных труб, казалось более удобным, чем моя собственная кровать.

Я пытался спрятаться во мраке от гнетущих мыслей, которые выжигали голову изнутри, хотелось кричать, хотелось исчезнуть из этого мира, провалиться сквозь землю. Стоило закрыть глаза, как в памяти вновь всплывала ужасающая картина – взгляд беспомощной матери.

Снаружи доносился мерный шум дождя, спокойно барабанящий о лежащую у входа подъездную дверь. Этот звук успокаивал, я стал дышать ровнее, подвальный запах стал более сносным, привычным, непроницаемая мгла постепенно затягивала в сон, невнятные сновидения приходили и уходили, после такого эмоционального шока было сложно уснуть. Стук дождевых капель стал размытым, слился в одно лёгкое шипение, навалившаяся усталость взяла своё, я окончательно погрузился в сон.

Ночь была неспокойной, мне снились события прожитого вечера, утрированные во много раз: смех женщины превращался в хохот ведьмы, от которого кровь стыла в жилах. И плач, сильный, громкий, пронизывающий, казалось, он звучит прямо над головой, я ворочался во сне, пытаясь найти его источник. Сон был очень реалистичен, было ощущение, что я не сплю. Я бежал в лабиринте вслепую, ориентируясь лишь на звук, поворот, ещё один, стена! Я бежал, спотыкаясь на каждом шагу, плач проходил сквозь меня, задерживаясь на мгновение, и снова улетучивался вдаль. Это была моя мать, я был уверен, или мне это казалось? Звук ударялся о стены и разлетался во все стороны, затем собирался в одном месте и вновь ускользал.

– Мама, мамочка, я здесь! – кричал я, пятилетний мальчик, бегая в темноте и натыкаясь на стены.

Лабиринт заводил меня всё глубже, всё дальше, воздуха становилось всё меньше, а потолок ниже. Меня это не останавливало, я бежал, падал и вновь бежал. Плач усиливался, становился всё более реалистичным. Он вёл меня в неизвестность.

– Мамочка, подожди, я иду к тебе! – кричал я, заползая в узкий тоннель.

С каждым метром проход становился всё уже, теснее, мне пришлось ползти на животе, каждый сантиметр пути мне приходилось преодолевать на выдохе, выпуская из лёгких воздух, кислорода не хватало. Назад пути нет, только вперёд! Лёгкое свечение мигнуло впереди, плач был совсем рядом.

– Мама! – попытался позвать я, но из сдавленной грудной клетки, не вырвалось ни звука.

Предвкушение чего-то страшного охватило сознание, я застрял. Нет сил пошевелиться, камень сдавливал со всех сторон, проход как будто стал уменьшаться, я слышал хруст своих костей.

– Мамочка, помоги, – беззвучно пошевелил я губами.

– Это твоя вина! – раздался искажённый женский голос, эхом проносясь по всей червоточине.

– Мамочка… – всё так же пытался я выдавить из себя хоть звук.