Её светло-карие глаза были похожи на янтарную еловую смолу, застывшую и золотящуюся в лучах заходящего солнца. От её кожи веяло нежной свежестью, как от летнего ветра на лугу. И сама она вся была такая миниатюрная и трогательная, что хотелось немедленно избавить её от всех невзгод, особенно от тех, которые она сама на себя взваливала. Чего стоит только эта её идея лечить солдат — Матео тогда всю голову сломал, как оставить это в тайне, как сделать, чтобы её никто не узнал и не обидел. Она, почувствовав в нём едва ли не единственного невраждебного человека в своем окружении, задавала много вопросов, просила помочь, если в чём-то сомневалась, а самое главное, ей действительно было интересно всё, что он скажет. Она интересовалась его прошлым, происхождением, никогда не смотрела на него, как человека второго сорта только потому, что он безроден. Матео приходилось часто одёргивать себя, когда он хотел назвать её просто по имени или пошутить только затем, чтобы услышать её смех. Когда он касался её, совершенно невзначай, то он чувствовал одновременно острое желание и сковывающий страх от того, что не сможет этого скрыть. Потому что он не должен испытывать и доли тех чувств, которые были ему неподвластны. Но несмотря, на это, он ревностно следил за каждым её шагом, проваливаясь в невообразимые чувства к этой женщине с каждой следующей минутой всё глубже.

И в то же время он понимал, что она так же далеко от него, как россыпь звёзд на ночном небосклоне. Она попалась в ловко расставленные королём сети, выбраться из них не сможет и, несмотря на весь свой ум и знания, погибнет в этой роскошной клетке. Видит Бог, он пытался её уберечь, предупредить, открыть глаза, но…

Только сейчас, когда она вошла в распахнутые двери огромного зала, в своем роскошном платье, которое примерила специально для мужа, когда взглянула на прибывшего в замок Абрэмо, она все поняла. Матео увидел это по тому, как кровь отлила от её лица, как она растерянно заморгала, стоило ей только подняться из реверанса, и встретилась взглядом с ним, Матео. Он видел, что только сейчас она поняла весь ужас своего положения и постарался вложить в свой взгляд всю свою уверенность и спокойствие. «Не здесь. И не сейчас, прошу. Не выдавай себя, не дай ему повод! Он не пощадит никого, даже тебя. Ты сильная, ты справишься!»

И к своему облегчению, Матео увидел, что королеве удалось взять себя в руки. Она мило улыбнулась Абрэмо, когда он развязно прокричал: «А вот и моя Лео, моя дражайшая королева!» и бросился к ней, распахивая объятия. Она прильнула к его щеке в приветственном поцелуе и смущенно покраснела, когда король отстранил её от себя, придирчиво рассматривая.

— Вы великолепно выглядите, моя дорогая! — громко провозгласил он. Леонелла что-то ответила ему, Матео не смог разобрать. У него заложило уши и стало трудно дышать. Он и подумать не мог, что вид обнимающейся королевской парочки будет ему столь болезнен и неприятен.

Тем временем Леонелла кланялась и улыбалась вельможам, стараясь сохранить лицо, когда Абрэмо ни на секунду не выпускал её из объятий. Король крикнул музыкантам, чтобы играли музыку и первым закружил Лео в танце. Она была безупречна. Поддерживала каждую его безумную идею, танцевала с ним и улыбалась, наверное, в тайне надеясь измотать его, чтобы он устал и успокоился.

— Устроим бал, прямо сейчас! — не унимался Абрэмо. — Несите явства, музыканты — играйте! Всем, всем веселиться!

Он совершенно бессовестно лапал свою жену на глазах у всех, а она только улыбалась, время от времени закусывая губу в отчаянном жесте, но позволяла ему всё, не желая спорить. Матео, глядя на все это, скрипел зубами, но понимал — что бы он ни сделал, это не поможет, только приведет его на конюшню на свидание с кнутом. Матео не боялся боли, и плевать на долго не заживающие рубцы, но пока он будет валяться на конюшне и приходить в себя, Лео останется здесь совсем одна, среди враждебных вельмож и… с Абрэмо.

Король кружил Лео в танце, перемещаясь по всему залу, и наступил момент, когда они почти поравнялись с Матео. И он увидел полные мольбы глаза королевы. «Помоги!» — кричали ему эти янтарные вселенные. Матео понял, что надо отвлечь Абрэмо от Леонеллы во что бы то ни стало, крепче сжал зубы и направился к музыкантам. Он приказал музыкантам перестать играть, и они выполнили его просьбу — музыка стихла. Зал наполнился только шуршанием ног и юбок.

— Что это ещё такое! — гневно рявкнул Абрэмо, поворачиваясь к музыкантам. — Я велел танцевать!

И тут Матео, разбежавшись, сделал колесо и, нарочно споткнувшись, растянулся на животе. Зал грохнул хохотом, а король оставил Лео в покое и направился к шуту.

— Тито! — хохотал он. — Ты чего падаешь?

— Мой король вернулся, я так скучал, а он даже не заметил меня! — плаксивым голосом возвестил Матео. — А ведь я даже написал песню для своего короля! А король не хочет слуша-а-ать!

— Ну отчего же, я люблю твои песенки, — благодушно отозвался Абрэмо. — Давай, спой, если твоё банджо ещё способно издавать звуки!

— Да, мой король, — радостно прокричал Матео и поклонился так низко, что снова едва не упал.

— Так начинай же! — махнул ему Абрэмо, взял свою жену под руку и повёл на трон. — Мы слушаем тебя, и если угодишь мне, награжу по-королевски!

Матео дёрнул здоровой щекой, впрочем, это мало кто заметил. Достал из-за спины банджо и взял первые аккорды.

***

— А вот и моя Лео, моя дражайшая королева!

Король нетвердой походкой направился к ней, а Лео даже на секунду растерялась. Она сначала не поняла, что же такое происходит с её мужем, пока он не полез к ней с поцелуями. Она почувствовала странный запах, очень похожий на тот, что был на кухне, когда мама готовила настойки, и только спустя мгновение поняла, что так пахнет крепкий алкоголь. Конечно, она раньше издалека видела напившихся пивом солдат, а однажды они с мамой откачивали конюха, который перепутал склянки и вместо воды выпил заготовку для настойки. Тогда от него пахло так же, как сейчас пахнет от Абрэмо.

Леонелла не понимала, почему это случилось с её мужем, но ему явно было весело трогать её при всех вельможах, словно он ставил на ней печать, показывающую, что она его собственность. Она не знала, как себя вести и как это прекратить, но улыбалась Абрэмо, ничем ему не препятствуя. Она опасалась, что если проявит какое-то свое неудовольствие или страх, для неё это обернётся плохо. Поэтому лишь терпела слишком вычурное и показательное поведение мужа, не перечила и старалась ему подыграть.

Матео она увидела сразу, как только вошла, и его присутствие, как и всегда в последнее время, вселило в неё уверенность. Его спокойствие и невозмутимость были для Лео как твердая почва под ногами, хоть в какой-то момент ей показалось, что он отводит взгляд от их с мужем слишком откровенных объятий.

Король хотел веселиться. Несмотря на то, что до заката еще было далеко, король объявил бал, и в приёмном зале слуги принялись накрывать столы. Все происходило спонтанно, хаотично, бесконтрольно, но Леонелла знала, чем это закончится. Судя по лихорадочному блеску в глазах Абрэмо, по его затяжным поцелуям и крепким объятиям он решил, наконец, исполнить свой супружеский долг. И его фраза, которую он прошептал: «Сегодня ты будешь моей!» исключила последние сомнения.

Лео старалась не думать об этом, потому что ей было по-настоящему страшно. Собственно, это то, зачем она и вышла замуж за короля — подарить ему наследника, но отчего-то раньше ей казалось, что происходить всё это будет… по-другому. Как? Она не знала. Но видела, как ухаживают за Иллерией и Аэлиссой их молодые мужья, как смотрят на них восторженно, как нежно дотрагиваются. Дотрагиваются так же, как касался её пальцами Матео, когда они вместе держали Палу за поводья, и целовали их руки, как целовал её ладонь Матео. А не вот так — грубо, ошалело и неприятно. Словно Лео — это вещь, и пришло время её применить.

Абрэмо все кружил и кружил её в танце, и Леонелла почувствовала, что её сейчас вырвет. В зале, наполненном вельможами и придворными фрейлинами было очень душно, карсет давил на ребра, а постоянное движение неприятно кружило голову. Лица придворных сливались в одну сплошную шумную массу, от весёлой польки разболелась голова. Лео вдруг подумала, что если бы умерла и попала в ад, наверное, он выглядел бы так же.